Лекции по "Социологии"

Рассматривая подробно историю Спинхемленда, Поланьи показывает, как общество XVIII в. стихийно противилось любым попыткам превратить человека в простой довесок к рынку. «Согласно... закону Спинхемленда, человек получал пособие, даже имея работу, пока его заработок был ниже дохода, установленного для его семьи по соответствующей шкале. А следовательно, у работника не было серьезного стимула удовлетворять требования нанимателя, ибо его доход оставался прежним, какую бы заработную плату он ни получал»¹. Парадокс этого закона заключался, однако, в том, что он невольно привел к всеобщей пауперизации сельского населения. Формирование резервной армии труда стало опережать создание промышленной армии в собственном смысле этого слова. Спинхемленд фактически «не только поощрял уклонение от работы и симуляцию нетрудоспособности, он сделал пауперизм привлекательным именно в тот критический момент, когда человек должен был напрягать все свои силы, чтобы избежать судьбы нищего»². Хотя стремление общества защитить себя от рыночной экономики не увенчалось успехом (и привело даже к прямо противоположному эффекту), оно растянуло период становления капитализма.

Проделанный Поланьи исторический анализ становления и развития капитализма наглядно показывает, что если саморегулирующийся рынок и существовал, то чрезвычайно короткий период, и к тому же логика развития этого свободного рынка неизбежно привела его к полному краху, что ярко проявилось в годы Великой депрессии и Первой и Второй мировых войн.

Россия никогда не принадлежала к первому эшелону; он пронесся мимо России, когда она залечивала раны Смутного времени. Именно стремление догнать  этот передовой эшелон служило главной целью всех российских реформаторов — от Петра I (ориентация на опыт Голландии и Швеции) до Б. Н. Ельцина (ориентация на модель США). Временами огни первого эшелона явственно приближались, порождая надежды, что стоит сделать еще одно усилие, и Россия войдет в число высокоразвитых держав как равная среди равных. Увы, за очередным поворотом экономического развития обнаруживалось, что разрыв между Россией и передовыми странами отнюдь не сократился, а увеличился.

дажи на рынке; сами рынки, опять же эмпирически, определяются как фактические контракты между продавцами и покупателями» {Поланьи К. Указ. соч. 2002. С. 86).

¹ Поланьи К. Указ. соч. С. 94.

² Там же. С. 114. 

1.2. Второй эшелон, от которого  мы отстали 57

1.2. Второй эшелон, от которого мы  отстали

Второй эшелон развития капитализма  начал формироваться в конце XVIII — середине XIX в. в странах Восточной Европы, в России, Турции, Японии. «Типичная ситуация в отсталой стране до начала развертывания масштабных процессов индустриализации, — писал А. Гершенкрон, — может быть описана как напряжение между фактическим состоянием экономической деятельности в стране и существующими помехами для промышленного развития, с одной стороны, и многообещающей перспективой такого развития — с другой»¹.

Импульс рыночной модернизации для  этих стран был задан не столько внутренними, сколько внешними обстоятельствами. Капитализм в этих странах не столько вырастал «снизу», сколько насаждался «сверху» — путем выгодных, гарантированных заказов, крупных субсидий и дотаций частному капиталу, путем создания монопольных условий производства и реализации отдельных видов продукции, путем прямого развития государственного предпринимательства и т. д. Не случайно К. Маркс писал во втором наброске ответа на письмо В. И. Засулич, что в России возник «известный род капитализма, вскормленный за счет крестьян при посредстве государства...»². Усиление крепостничества стало оборотной стороной вестернизации. «Не Петр Великий установил крепостное право, — писал А. Гершенкрон, — но в том, чтобы сделать его эффективным, он преуспел, возможно, более чем кто-либо другой»³.

Вопрос о  том, насколько правомерно использовать для характеристики общественного строя средневековой России теорию азиатского способа производства, обсуждался на протяжении всего XX в., но научная дискуссия по этой проблеме далека от завершения. Можно вспомнить еще полемику между российскими марксистами, когда в 1906 г. Г. В. Плеханов определил допетровскую Россию как «московское издание экономического порядка, лежавшего в основе всех великих восточных деспотий»⁴. В советский период подобная интерпретация

¹ Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе // 
Истоки: экономика в контексте истории и культуры. М., 2004. С. 423.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 415. См. также: Ленин В. И. Полн. собр. 
соч. Т. 23. С. 361.

³ Гершенкрон А. Указ. соч. С. 435.

⁴ Плеханов Г. В. Соч. Т. XV. М.; Л., 1926. С. 31.

 

58 Глава 1. Эшелоны развития капитализма

российской  истории стала в самой России заведомо невозможной, но зато получила широкое распространение среди западных советологов¹. Отечественные историки не без оснований считали такой подход политически ангажированным и легковесным. Лишь в последние годы среди историков нашей страны начинает складываться традиция подлинно научного изучения российского деспотизма². Мы не претендуем на то, чтобы дать окончательный ответ, был ли в России при «старом режиме» азиатский способ производства как таковой или феодализм с элементами восточного деспотизма. Мы считаем нужным подчеркнуть лишь тот несомненный факт, что в дореволюционной России существовала мощная азиатская традиция, органически связанная с институтом власти-собственности.

1.2.1. Власть-собственность и ее особенности в России

Власть-собственность считается  основной характеристикой «восточного деспотизма». Речь идет о нерасчлененном единстве властных и собственнических функций: политическое лидерство дает неотъемлемое право распоряжаться собственностью, а собственность органически подразумевает наличие политического авторитета.

Этот институт возникает в условиях, когда происходит монополизация должностных функций в общественном разделении труда, когда власть и господство основываются не на частной собственности как таковой, а на высоком положении в традиционной иерархии и престиже³.

Формы монополизации  функций в общественном разделении труда, которые становятся основой присвоения ренты-налога, могут быть различными:

• монополизация  функций распределения совместно произведенного продукта или его части;

¹ Назовем хотя бы Р. Пайпса. См., например: Пайпс Р. Собственность и 
свобода. М., 2000.

² Большой резонанс, в частности, получили исследования А. Л. Юрганова. 
См.: Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.

³ См.: Service E. Origin of the State and Civilization. N. Y., 1975; Sahlins M. 
Tribesmen. Englewood Cliffs, 1968; Fried M. The Evolution of Political Society. An 
Essay in Political Anthropology. N. Y., 1967; Васильев Л. С. Феномен власти-соб 
ственности. К проблеме типологии докапиталистических структур // Типы об 
щественных отношений на Востоке в средние века. М., 1982. 

1.2. Второй эшелон, от которого  мы отстали 59

• монополизация сферы обмена в условиях, когда общество постоянно нуждается в отсутствующих или недостающих факторах производства или средствах существования;
• монополизация условий производства (инфраструктуры, накопленного производственного опыта, знаний и т. п.);
• монополизация функций контроля и управления общественным производством или отдельными его отраслями¹.

В дальнейшем монополизация функций в общественном разделении труда дополняется и укрепляется собственностью на ресурсы или на важнейшие жизненные средства — землю и воду.

В России главной общественно-полезной функцией, которую монополизировало государство, была защита от внешней агрессии. Русские земли оказались своеобразным «буфером» между цивилизациями Востока и Запада, в результате чего долгое время условием не только производства, но и элементарного выживания этноса было противодействие агрессивному натиску как с востока (хазары, печенеги, половцы, татары), так и с запада (варяги, крестоносцы, литовцы, поляки, шведы). Если в странах средневековой Западной Европы война довольно рано стала делом сословия «благородных рыцарей», рассматривающих сражения прежде всего как способ приобретения личной славы и богатства, то в нашей стране войны всегда велись с широким участием народных ополчений и никогда не становились состязанием противников в благородстве. Примерно с XVIII в. Россия сама стала проводить агрессивную внешнюю политику, в результате чего военные расходы по-прежнему ложились на общество тяжелым грузом. Статистика показывает (рис. 1-2), что с конца XVII в. военные расходы в российском госбюджете хотя и имели тенденцию к снижению, но редко опускались ниже 30%. Поэтому если Египет, Китай или государство инков можно называть, по К.-А. Виттфогелю, «гидравлическими обществами», то Россия — это прежде всего военное общество.

В обществах  азиатского способа производства необходимость коллективного труда для создания условий производства мешала появлению и развитию частной собственности, ограничивала процесс социальной дифференциации. Российская милитаризация вела к аналогичным результатам.

¹ См.: Нуреев Р. М. Политическая экономия. Докапиталистические способы производства: Основные закономерности развития. М., 1991. С. 55.

 

1.2. Второй эшелон, от которого мы отстали 61

Незавершенность процессов  классообразования в России 
проявлялась, в частности, в непосредственном совпадении 
верхнего слоя класса эксплуататоров с государством. Собствен 
ники факторов производства, с одной стороны, и бюрократиче 
ская и военная машина — с другой образовали в этом обществеб нерасчлененное целое. Не экономическая сфера определяла политическую, а политическая экономическую¹. И в Киевской Руси, и в Московском государстве, и в Российской империи землевладелец, как правило, был служивым человеком — военным либо гражданским, владевшим поместьем в качестве своеобразного «кормления» за «государеву службу»². Лишь в 1762 г. вышел Указ Петра III о вольности дворянства — законодательный акт, совершенно немыслимый для Западной Европы, где уже в раннее Средневековье феодалы могли вполне свободно выбирать, чем им заниматься. 

Специфика правящего сословия в обществах Востока обусловливала и специфику отношений эксплуатации. Рента в виде налога платилась не частным собственникам, а государству, которое в лице верховного правителя распределяло его между бюрократическим аппаратом и армией. Экономической основой присвоения ренты-налога служила верховная государственная собственность на землю.

В России ситуация была во многом аналогичной. Частное землевладение в России развивается главным образом сверху: центральное правительство предоставляло право сбора доходов с определенных территорий тем или иным представителям господствующего класса. Подобные пожалования чаще всего были временными и условными. Государство нередко перераспределяло их или просто заменяло одно владение другим. И хотя государственная собственность («черные» земли) формально никогда в досоветской России не охватывала 100%, объем ее всегда был доминирующим.

Дело в том, что номинальное  право государственной собственности часто становилось вполне реальным благодаря монополии на отправление верховных административно-хозяйственных функций, присвоению значительной части производимого

¹ См.: Wittfogel К. A. Oriental Despotism. A Comparative Study of Total Power 
New Haven; L., 1957.

² «Самый ранний из известных указов, ставивших обладание вотчиной в за- 
иисимость от службы московскому князю, относится к 1556 г., но само правило 
наверняка действовало и веком раньше» (Пайпс Р. Указ. соч. С. 232—233)

 

продукта, контролю за владениями православной церкви, регулированию хозяйственной жизни и т. д. В этих условиях частные хозяйства имели подчиненный характер и не могли сколько-нибудь существенно подорвать верховную собственность государства на землю (табл. 1-5).

Перед бюрократическим  аппаратом на Востоке пресмыкались и раболепствовали не только нижние чины, но даже экономически самостоятельные люди. Это общество не знало свободной личности — в Московском государстве даже бояре называли себя холопами, обращаясь к царю. Здесь не существовало и надежной гарантии частной собственности. Ни царь, ни представители правящего сословия не осознавали разницы между лич- 

1.2. Второй  эшелон, от которого мы отстали 63

ным имуществом и собственностью государства. Даже представители высшей элиты, попав в опалу, могли лишиться всего своего имущества (вспомним хотя бы судьбу фаворита Петра I Александра Меншикова).

Обожествленная государственная  власть стремилась подавить всякое проявление инициативы, малейшие признаки любой самостоятельности. Особенно эти процессы усилились после Ивана III, подчинившего Московии новгородские земли — последний «остров» политической независимости. Апогеем царского деспотизма стало правление Ивана IV Грозного.

Обращает на себя внимание высокая централизация большинства хозяйственных функций управления, прежде всего распределения земель, податей и сбора недоимок. В то же время для системы управления была характерна нерасчлененность экономических и политических функций, неразделенность законодательной власти и исполнительной, военной и гражданской, религиозной и светской, административной и судебной. Нередко военачальники становились гражданскими чиновниками, а государственные чиновники начинали выполнять функции военных. В этих условиях главным было не разделение на военные и гражданские функции, а степень приближения к центральной власти.

Благополучие отдельных  представителей господствующего класса всецело зависело от их места в  иерархии государственной власти, от той должности, которую им удалось получить, продвигаясь по служебной лестнице. В обществе, в котором не существовало надежной гарантии частной собственности, чиновники занимали особое место. Представители государственной власти имели прямые и косвенные доходы от выполняемых ими должностных функций. Многие должности превращались в своеобразную синекуру, обеспечивавшую безбедное и беззаботное существование. В условиях разросшегося бюрократического аппарата, отсутствия надежного контроля над деятельностью каждого чиновника и нерасчлененности их функций неизбежны были коррупция и злоупотребление властью.