Лекции по "Социологии"

Во-вторых, изменения в социальных институтах необходимо проводить относительно синхронно: нельзя допустить, чтобы одни участники институциальных взаимодействий уже начали работать по новым правилам, нормам, законам, а их партнеры, коллеги придерживались бы старых правил, норм, законов. Возникнет разрыв «полей ответственности», разрыв взаимодействий, чреватый распадом социального института.

В-третьих (и это, пожалуй, самое главное), необходимо, чтобы эти изменения признали легитимными (разумными, обоснованными) все участники институциональных взаимодействий или (если речь идет о локальном изменении в одном из частных звеньев цепи институциональных связей) те, кого эти изменения непосредственно затрагивают.

Этого добиться очень нелегко: изменения, как правило, ведут к перераспределению прав и обязанностей, льгот и привилегий агентов, т.е. затрагивают их интересы, таят в себе риск непредсказуемости, неизвестности, возможного ухудшения положения вещей. Поэтому люди редко соглашаются на серьезные изменения социальных институтов, пока принятый порядок вещей способен в целом удовлетворить их потребности.

Итак, изменения социальных институтов таят в себе риск разлада социальной машины, дезорганизованности, непредсказуемых последствий, утраты стабильности.

Как показывает исторический опыт и логический анализ, чтобы пробить «непробиваемую стену» институализированных взаимодействий, необходимо использовать как минимум две самые мощные силы социального преобразования (или разрушения).

Первая (главная) сила — это сила заинтересованности людей, признания ими необходимости изменения социального института и согласия (пассивного или активного) на утверждение новых норм. Так как любой институт сохраняется и воспроизводится на основе легитимации его правил, норм как разумных, «священных», то изменение института предполагает изменение легитимации и признания легитимными новых устоев.

Без готовности к изменениям, признания обществом  предлагаемых путей разумными, желательными изменения социальных институтов невозможны. Никакие усилия царей, президента, группы «столичных реформаторов» без легитимации не могут привести к устойчивым изменениям глубинных структур общества, статусно-ролевых стандартов поведения, норм взаимоотношений между участниками института.

Вторая сила — это сила власти. Именно власть обладает функцией нормотворчества, помноженной на невиданную силу, обязывающую людей делать то, что не хочется, включая ресурсы принуждения.

Власть может не только предложить новые нормы, правила игры для всех вовлеченных в институализированные взаимодействия, перераспределить права и обязанности, привилегии между агентами, их иерархию, не только относительно синхронно изменить поведение основных участников, но и, подкрепив свои предложения силой авторитета или насилия, реализовать (реально обеспечить, применяя санкции) новый порядок институциональных

В сущности, за 1917—1992 гг. дважды менялись все социальные институты:

институты экономики  и права (объектом социальных экспериментов в процессе обеих трансформаций являлась собственность на средства производства, а это выходит за рамки только экономических отношений, становясь предметом юридических отношений, так как сменяются субъекты собственности);

институты социальной дифференциации, неотступно следующие за экономическими преобразованиями;

политические  институты, оказавшиеся наиболее подвижными и уязвимыми для преобразований (непременный откат после очередных безуспешных продвижений вперед);

институты социализации (смена социальных и ценностных ориентиров — от "коммунизации" к "капитализации" общественного и индивидуального сознания);

институт образования (прерывание преемственности, замена одних образовательных стандартов другими, постоянные социальные открытия/закрытия доступа к образованию);

институт семьи (либерализация семейно-брачной морали; ослабление родственных связей);

институты религии (дважды использовались по отношению к религии и религиозной культуре общества прямо противоположные стратегии).

Как видим, следовало  бы говорить о двух трансформациях нашего общества за неполное столетие, с последующими институциональными изменениями противоположного направления.

Эти изменения  напоминали по результативности небезызвестные "шаг вперед, два шага назад", что не давало обществу осуществить прорыв в его "осовременивании". Указанные социальные институты не только трансформировались, но и в пределах одного и того же периода изменений постоянно модифицировались, функционировали неодинаково в центре и на периферии общества. Лишь в настоящее время созревают предпосылки для движения российского общества вперед без неизбежного отката назад.

Теория институциональных  изменений, подобно многим другим теориям, существует в двух формах - позитивной и нормативной.

позитивная  теория институциональных изменений, должна предлагать удовлетворительное решение трех стандартных задач любой научной теории:  описания ИИ, во-вторых, их объяснения и  предсказания возможных институциональных изменений.

В качестве механизмов возникновения идеи институционального изменения обычно рассматриваются заимствование (или импорт) правил, их спонтанное возникновение, а также целенаправленное изобретение (проектирование).

Механизмы распространения идеи нового правила охватывают такие формы коммуникации, как социальное обучение, целенаправленное информирование и индивидуальное обучение агентов.

В качестве механизмов распространения институциональных изменений выступают политический рынок и рынок институтов.

• Наиболее трудной и неоднозначной оказывается задача предсказания институциональных изменений.

Нормативная теория институциональных изменений решает свои задачи выработки рекомендаций в отношении желательных (требуемых, необходимых) ИИ в тесной связи с решением задачи предсказания в рамках позитивной теории институциональных изменений.

Они должны быть реализуемыми в рамках уже существующей институциональной среды и наличного «расклада» сил и возможностей групп специальных интересов, максимизирующих свою выгоду в условиях этой среды.

Это означает, что нормативная теория институциональных изменений, опираться на выводы и положения, выработанные в рамках наук, изучающих человеческое поведение.

При описании механизмов распространения ИИ удобно использовать термин «режим функционирования института», отражающий различные формы бытования экономического института, отличные друг от друга. Можно выделить следующие основные режимы существования (функционирования) институтов:

 •    бездействие; при функционировании нормы в этом режиме индивиды знают о правиле, им известно, как требуется поступать в некоторой ситуации, однако они действуют иначе; в данном режиме могут существовать преимущественно формальные институты: «бездействующий закон» — вполне типичное, к сожалению, явление для отечественной практики, хотя в принципе возможен и «бездействующий обычай» — например, если он представляет собой ритуал, воспроизводимый жителями какой-то местности исключительно для туристов, т.е. как информационный товар;

•    спорадическое действие; данный режим соответствует такой практике, когда при возникновении некоторой ситуации рассматриваемое правило может применяться, а может и не применяться; в последнем случае индивиды либо ведут себя, исходя из другого или других правил, либо же поступают по своему усмотрению, не опираясь ни на какое из правил, известных им и в принципе применимых в этой ситуации;

• систематическое действие; правило, существующее в режиме систематического действия, оказывается применяемым всегда (или почти всегда), когда в деятельности индивидов возникают ситуации, совпадающие с условиями использования соответствующей нормы; другими словами, систематически действующие нормы являются нормами и в том смысле, что их применение «нормально», типично, массово.

Если наложить разновидности  режимов функционирования института на этапы его жизненного цикла (которые можно считать совпадающими с этапами жизненного цикла нововведений), то можно заметить, что режим бездействия характерен для «крайних» звеньев жизненного цикла — возникновения и исчезновения института, режим спорадического действия — для этапов становления (распространения) данного института и замещения его другим, а режим систематического действия — для этапа массового использования института (табл. 4.1.1).

Как видно из этой таблицы, режимы функционирования институтов вполне симметрично распределены по этапам их жизненных циклов. Это вполне естественно, поскольку этапы 3 и 4 функционирования одного правила по своему наполнению выступают одновременно этапами 1 и 2 для другого, сменяющего первое в выполнении им его экономических функций.

Можно говорить о существовании (сосуществовании) двух основных форм продвижения или распространения экономических институтов:

принудительного вменения, в рамках которой институциональное изменение (нововведение), принятое в результате заключения сделки на политическом рынке, внедряется посредством государственных институтов насилия;

добровольного принятия, в рамках которой экономические агенты самостоятельно принимают решения об использовании новых правил действий, исходя из соображений собственной выгоды, а не из желания избежать наказания со стороны государства

 

Этим формам соответствуют два существенно  различных механизма, опосредующих реализации названных процессов: политический рынок и рынок институциональный.

Понятие «политический рынок», широко используемое в современной политологической и экономической литературе, базируется на экономической трактовке политических взаимодействий, которая восходит к исследованию Дж. Бьюкенена и Г. Таллока «Расчет согласия», впервые опубликованному в 1962 году. На рынке люди меняют яблоки на апельсины, а в политике — соглашаются платить налоги в обмен на блага, необходимые всем и каждому: от местной пожарной охраны до суда» [Бьюкенен, 1994, с. 108].

Политические  рынки существуют не только на национальном уровне, но и на региональном, а также локальном, внутри отдельных организаций.

В рамках общепринятой теории рентоориентированного поведения, или поиска ренты, политики трактуются как индивиды, распределяющие те или иные привилегии или блага, являющиеся общественной (государственной) собственностью в обмен на передачу им некоторых денежных или иных благ со стороны частных экономических агентов, в пользу которых они и передают упомянутые привилегии

В концепции  Ф. Мак-Чисни политики, напротив, выступают как активные максимизаторы своих частных доходов. Как им было замечено, бизнес достаточно часто осуществляет различные «вложения» в политиков, не предполагая получить взамен какие-либо конкретные привилегии. Ф. Мак-Чисни предложил следующее объяснение этой ситуации, представляющейся, на первый взгляд, нерациональной: фирмы платят политикам не для того, чтобы улучшить свое положение, а для того, чтобы государство не ухудшало их положения.

Потенциальным источником частных  доходов чиновников выступает при этом даже не само введенное правило, а лишь информация о возможности или намерении произвести некоторое ухудшение, т.е. простой сигнал, не требующий детальной проработки, согласования и т.п. содержания и формы соответствующего правила. Это обстоятельство легко объясняет различные «утечки информации» по подобной тематике, систематически происходящие на самых разных уровнях и ветвях государственной    власти.

В силу ограниченной рациональности экономических агентов эффективным средством вымогательства ренты оказывается также формулировки правил, допускающие неоднозначные толкования: первоначальная интерпретация таковых не в пользу предпринимателя активизирует последнего к оплате «услуг» чиновника по их переинтерпретации. Тем самым издержки политиков на принятие подобных правил можно трактовать как инвестиции в капитальный актив, способный приносить частные доходы в течение длительного периода времени¹.

Очевидно, возможности для вымогательства ренты существенно зависят от устройства политической организации общества, наличия в ней системы «сдержек и противовесов» не только между ветвями власти, но и внутри отельных ветвей, прежде всего — внутри исполнительной власти.

Любое политическое решение об институциональном изменении в рамках модели представительной демократии (для «большого» политического рынка) может быть охарактеризовано следующим упрощенным набором экономических оценок ожидаемых издержек и выгод:

С(а)е — прямые экономические  издержки политика (агента политического  рынка) на принятие (или содействие принятию, поддержку) варианта решения, оцениваемые в затратах времени и средств на соответствующее содействие;

С(а)р —  прямые политические издержки политика от принятия решения, выражающиеся в снижении его поддержки со стороны избирателей, выражающиеся в снижении вероятности его избрания на следующий срок;

С(а)ре — косвенные  экономические издержки политика от снижения его поддержки избирателями, которые можно выразить (оценить) как экономическую выгоду от его избрания на следующий срок, умноженную на снижение вероятности его избрания на следующий срок, взятую со знаком «минус»;

C(s)e — прямые экономические издержки государства (расходы бюджета) на принуждение к исполнению индивидами принятого решения, заключающиеся в затратах на мониторинг поведения граждан и организаций, принятие решений о санкциях, само санкционирование;

C(i)e — прямые экономические издержки индивидов от следования вводимой норме;