Лекции по "Социологии"

Этот процесс противоположен тому, который был описан Бернхаймом. Цели и объективные результаты второй управленческой революции, произошедшей в России, прямо противоположны целям и результатам первой управленческой революции.

Однако содержание первой и второй революций аналогично: речь идет о переходе политической и экономической власти от одной части управленческой элиты к другой.

Ни первая, ни вторая революции  в России не привели к созданию рыночного общества западного типа. Несмотря на то, что их результатом стало обновление 70 — 80% кадрового состава управленческой элиты, принципы и методы руководства экономикой и людьми остались прежними.

Таким образом, несмотря на свершение  управленческих революций, в России сохранялась преемственность типа, методов и приемов управления, сопровождавшаяся изменением кадрового состава управленческой элиты. Ни одна управленческая революция не нарушила традиций рутины, культивировавшихся в менталитете российских руководителей на протяжении тысячи лет.

Социальные  институты - это такие установления, которые не только проектируются  «сверху», но и прорастают «снизу», естественным путем спонтанной самоорганизации различных социальных групп и слоев населения, непосредственно применяющих те или иные нормы и правила в повседневной практике.

Последнее 15-летие показало, что законы и  решения, принимаемые новыми представительными и исполнительными органами власти, готовятся и реализуются по старым схемам и технологиям административно-командной системы.

Основная масса населения как была, так и осталась объектом манипулирования со стороны разросшегося бюрократического аппарата, почти открыто и нагло преследующего свой частный интерес, и самовластного командования новых собственников, чему, кстати, способствует и новый трудовой Кодекс.

Среди причин непомерно высокой коррумпированности российского чиновничества не называют главной: институциональную неразделенность власти, собственности и управления, что дает возможность каждому чиновнику относительно безнаказанно конвертировать свои служебные обязанности во властные и коммерческие функции. Предлагаются правовые, силовые и общественные меры (что-то вроде «народного контроля») борьбы с коррупцией. Однако это меры из прошлого века, все они уже были применены в советское время и только укрепляли властную вертикаль. Парадоксально, но факт: введение института частной собственности нисколько не улучшило ситуацию. Наоборот, чиновники получили еще более широкое поле возможностей для конвертации своих служебных обязанностей и во власть, и в предпринимательский доход путем «откатов» и создания подставных фирм.

Приходится  констатировать: после нескольких лет  спонтанной трансформации в стране восстановился традиционный для  России синкретизм власти, собственности и управления на квазирыночной основе как латентный механизм регуляции реальных связей и отношений. Поэтому никакого другого варианта цивилизационного развития,   кроме   институционального  разделения  сторон  этого «синкретического треугольника», у нас нет.

Либо мы разделим сакральное единство регулятивных механизмов на составляющие части и установим контроль над их раздельным и полезным для общества функционированием, либо нам придется надолго распрощаться с идеей войти в число стран постиндустриального типа.

Пока мы жили среди традиционных и полутрадиционных обществ, наше отставание имело историческое оправдание и не ставило нас на грань существования. Регидность системы «власть-собственность-управление» была своего рода охранной грамотой от внутреннего распада и внешних посягательств.

Холопская культура, подчиненная властному беспределу, возникла из оправдания главенства общенациональных интересов, защиты от угрозы распада государственной целостности. Сейчас, в условиях нового миропорядка, выживают и развиваются те общества, которые способны не просто адаптироваться к ускорившимся темпам социальных изменений, но и сами создают благоприятную для себя внешнюю среду, перестраивают ее в своих интересах. Это хорошо видно по активизации США, ЕС и НАТО в отношении стран бывшего СССР (да и в отношении России), которым все еще отводят роль сырьевого придатка. Поэтому в общенациональных интересах важно, прежде всего, покончить с синкретизмом базовых регулятивных механизмов и за счет социальной дифференциации этих видов деятельности создать новые «правила игры» для выживания и адекватного реагирования на вызовы ближнего и дальнего окружения.

Есть несколько причин, для того чтобы обратиться, прежде всего, к проблеме институализации управления.

Во-первых, потому что среди регуляторов «синкретичного треугольника» управление представляет собой единственный институт, который отвечает за планирование и проектирование будущего, за конструирование новой реальности.

Во-вторых, управление рассматривает власть и собственность как ресурс для решения задач цивилизационного развития в меняющихся условиях внешней среды.

В-третьих, управление не столько разрушает, сколько создает новые связи и отношения, стремясь ввести спонтанные процессы самоорганизации в рациональные рамки управляемости.

В-четвертых, управление, в отличие от власти, не использует методы насилия и манипуляций, а строится на участии всех заинтересованных субъектов в совместной деятельности по субъект-субъектной модели.

В-пятых, в отличие от владельцев капиталов, управленцы отличаются профессиональной подготовкой и способностью к использованию научных знаний, рекомендаций для рационализации социальных отношений на долговременной основе.

В-шестых, управление пользуется социальными технологиями, которые могут быть исследованы, реконструированы и имплантированы в системы управления различных уровней с учетом социокультурных особенностей организационной среды.

Привлечение ученых в качестве экспертов, в том числе зарубежных, при  разработке законов и программ, касающихся социально-экономической сферы, на самом деле не решает проблемы создания современной системы управления, так как такие ее неотъемлемые элементы, как социальная диагностика, прогнозирование и проектирование, требуют фундаментального знания относительно управляемости социальных процессов и последствий организованных вмешательств, что нельзя получить путем точечных экспертных оценок.

Построение системы управления в нашей стране еще не приняло форму осознанной и целенаправленной институциональной политики и носит преимущественно административный характер.

Но доминирующий политический класс недолго будет  оставаться «классом в себе». Логика выживания превратит его в «класс для себя», а если история постарается, то и «для нас». Феодальные пережитки синкретизма власти, собственности и управления так или иначе будут преодолены и интеллектуально и практически. Это лишь вопрос времени и расстановки социально-политических сил.

В этом контексте институциализация управления постиндустриального типа является неизбежной, но способы осуществления могут быть разными. Либо она будет носить по-прежнему спонтанно-либеральный характер и на каком-то этапе, как это было в США после Великого кризиса, сама по себе приведет к «революции менеджеров» в российском варианте; либо из желания ускорить процесс будет использован все тот же «административный ресурс», что заранее можно отнести к историческим курьезам; либо она произойдет, и это было бы самым трезвым и разумным решением, на основе разработанной вместе с наукой и при активном участии самих управленцев и широких слоев общественности, на основе национальной программы институциализации управления.

Готовность  к разработке такой программы  со стороны отечественной науки есть. Предпосылкой является уникальная и всесторонняя диагностика российского кризиса, проведенная в мониторинговом режиме лучшими научными силами страны¹. Только в сети Интернет содержится более 50 тыс. публикаций на эту тему. Нет ни одного известного ученого, который бы так или иначе не заявил свою позицию относительно постигшей нас катастрофы, получившей в литературе самые разные названия: кризис тотальный, системный, патологический, революционный и контрреволюционный, модернистский, бифуркационный, цивилизационный и т. д. Добавим, что это был и кризис традиционного синкретизма регулятивных механизмов управления страной, тревожный звоночек о том, что так дальше жить нельзя.

В фундаментальной  работе Н. И. Лапина «Пути России», где  подробно исследуются тенденции  трансформации стран Запада и  России от традиционализма к либерализации, отмечается неравномерность этого движения и у нас, и в Европе (продвижение вперед не раз сопровождалась рецидивами отката в прошлое). Однако только в России дело дошло до крайней точки - до «тотально-отчуждающейся традиционализации» как «инобытия свободы», этой высшей человеческой ценности¹. Исходным, как пишет автор, стало отчуждение подавляющего числа населения от участия в управлении страной, от власти. Тотальная централизация политической и хозяйственной власти опиралась на специфический слой бюрократии, получивший название «номенклатура», образуя партийную административно-командную систему. Сутью ее, по нашему мнению, являлось невероятно плотное сращивание власти, собственности и управления. Это сращивание явилось причиной системного, патологического, социокультурного и цивилизационного кризиса, поставившего страну на грань катастрофы.

Соглашаясь, в основном с диагностикой кризиса, данной Н. И. Лапиным, А. Г. Здравомыслов в «Социологии  российского кризиса» обращает внимание на порождение этой системой трех базовых социальных конфликтов, которые советская власть не смогла разрешить и оставила в наследство новому политическому классу. Это конфликт диспропорциональности экономического развития из-за неподъемной милитаризации, конфликт между декларативным идеологизированным фасадом и реальными, повседневными интересами людей и конфликт в системе властных отношений и отношений управления, названный им проблемой «бюрократизации власти»¹.

Однако решение этих конфликтов пришлось на другую эпоху и в других условиях. По оценке Е. Т. Гайдара, самым важным результатом разразившегося кризиса является возращение России в современный мир, правда, «отнюдь не триумфальное и еще не вполне завершенное»². Она оказалась в условиях быстрых изменений индустриального и особенно постиндустриального глобального мира и должна найти свой путь обеспечения непрерывного экономического роста путем слома старых, обладающих известной инерционностью и построения новых социальных институтов, занять, тем самым, свое место в ряду свободных и преуспевающих государств.

Такой же благоприятной  либеральной перспективы для  страны желает и другой авторитетный экономист, академик А. Г. Аганбегян («Социально-экономическое  развитие России»). В ответ на вопрос «В какой социально-экономической системе мы сегодня живем?», он пишет: «В смешанной системе переходного периода от социализма к капитализму, от всеобщего огосударствления и деспотизма к демократическому гражданскому обществу»³. По разработанному им «оптимистическому сценарию» Россия уже к 2030 году по объему ВВП перегонит Италию, Францию, Великобританию, Германию и, возможно, Индию и займет достойное место в мире после США, Китая и Японии. Среднемесячный доход на душу населения составит в среднем 1000 долларов, численность среднего класса вырастет до 65-70% от численности населения, а минимальная заработная плата будет составлять 300 долларов . При этом автор предполагает, что основные институциональные проблемы к этому времени будут как-то решены. Сила и эффективность государства «будут проявляться не в насилии над предпринимателями, не в попытках перераспределить собственность в свою пользу и вершить бизнес руками чиновников, а в наилучшем выполнении им общественных функций, ради которых оно и существует».

Как пожелание это можно  принять, но предположить, что государственное управление само по себе станет эффективным, крайне сомнительно без институционального разделения власти,   собственности и управления. Здесь позиции ученых разошлись. Ряд экономистов увидели проблему, прежде всего, в разделении власти и бизнеса, государства и рынка, в необходимости формирования институтов рыночной экономики и гражданского общества (А. Г. Аганбегян, Г. Б. Клейнер, Е. Т. Гайдар). Другие абсолютизировали специфику нашего социально-экономического развития, определенного еще К. Марксом как «азиатский способ производства», и выдвинули теорию «институциональных матриц» (С. Кирдина, О. Бессонова, О. Шкаратан), согласно которой все социальные институты в России заранее обречены на зависимость от властной иерархии, от традиционного этатизма. Словом, Восток есть Восток, Запад есть Запад, и вместе им никогда не сойтись, а значит, и наши реформы не могут привести к цивилизованным сдвигам, по крайней мере до них еще очень далеко.

Более взвешенную позицию  занимают те, кто исследует состояние и изменения в социальной структуре нашего общества с позиции расстановки социально-политических сил, среди которых есть заинтересованые и в экономическом росте, и в установлении демократического социального порядка, снимающего традиционное отчуждение власти от общества (Т. И. Заславская, Н. И. Лапин, Р. В. Рывкина). В соответствии с этой позицией сегодняшнее состояния нашей социетальной трансформации (квазирыночный этатизм, управляемая демократия, государственный капитализм) считаются промежуточной формой движения к вполне достижимой для нас постиндустриальной цивилизации, хотя и на наш собственный манер. Единственное, на что следует обратить внимание, -что и в этом подходе институциализация управления и само расчленение «синкретического треугольника» не рассматривается как теоретическая проблема и практическая задача.

Но период декларирования управления как актуальной проблемы, на наш взгляд, закончился. Настало время исследования процесса институциализации в реальных условиях послекризисных трансформационных изменений с учетом достижений социогума-нитарных наук. В соединении науки с практикой управления и практикой управленческого консультирования мы все же имеем шанс превратить третью волну управленческого бума в нашей стране в фактор решения реальных проблем нашего цивилизаци-онного развития. Важную роль здесь смогла бы сыграть национальная программа институционализации управления.

Институциональные правила игры власти, собственности и управления должны быть эксплицированы, разведены и соединены в новой, подконтрольной обществу конструкции.