Созданная система перекачки отлаженно работала при условии прямого вмешательства партийно-государственного аппарата в процессы производства. Поэтому райкомы, подотчетные им председатели колхозов, уполномоченные политотделов МТС и совхозов составляли неотъемлемые звенья этого управленческого механизма. Он регулировался жесткими законами. В 1932 г. был введен в действие закон об охране социалистической собственности, прозванный в народе «законом о пяти колосках». За хищение колхозного имущества в крупных размерах он предусматривал расстрел с конфискацией всего имущества. При смягчающих обстоятельствах подсудимые лишались свободы сроком на 10 лет с конфискацией имущества и без права амнистии. В 1939 г. было принято Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР об охране общественных земель колхозов от разбазаривания. Он устанавливал предельные размеры приусадебных хозяйств колхозников и вводил минимум трудодней. Нарушители подвергались серьезной административной и уголовной ответственности.

Общественно-политическая жизнь в годы первых пятилеток

К середине 30-х годов в СССР окончательно сложился авторитарный политический режим пирамидального типа с высоким уровнем централизации власти, замыкавшейся на главе партии и государства. Оформился культ личности И.В. Сталина. В глазах миллионов партийных и беспартийных советских людей он превратился в отца нации, его личность буквально боготворилась. Социальной опорой власти выступали трудящиеся классы — пролетариат и бедняцкие слои деревни, защитником интересов которых она выступала. Важнейшую роль в политической системе стали играть лично преданные вождю органы государственной безопасности, поставленные над законом и даже над партийной элитой. Террор приобрел широкие масштабы и коснулся буквально всех слоев общества и людей всех рангов. Всю эту строго функциональную систему цементировала идеология мессианского типа, подпитывавшаяся установкой на мировую революцию и борьбу за светлое будущее всего человечества, культом человека труда, отвержением ценностей буржуазного мира.

Авторитарный политический режим носил на себе признаки тоталитаризма, т.е. такого способа управления обществом, при котором государство контролирует почти все аспекты жизни общества и личности: 1) наличие единой партии во главе с общепризнанным лидером; 2) слияние партии с государством; 3) преобладание в обществе политических ценностей и главной из них — лояльности людей к власти; 4) монопольное положение официальной идеологии; 5) господство управленческого принципа: «разрешено то, что не запрещено».

В наше время под влиянием публицистики сложилась порочная традиция рассматривать 30-е годы под углом исключительного негативизма, а все беды сваливать на стиль руководства И.В. Сталина. На деле же действовали факторы троякого рода.

Во-первых, сказывался характер решаемых страной задач. Общество совершало форсированный рывок в индустриальное состояние. Ускоренная технологическая модернизация в условиях нехватки капиталов ограничивала возможность материального стимулирования труда и объективно способствовала возрастанию роли государства как фактора развития общества. Сверхиндустриализация была напрямую связана со слаженностью государственных механизмов перекачки ресурсов из деревни в город. В движение впервые в отечественной истории приводился грандиозный по масштабам и сложнейший по конструкции маховик промышленного роста. Его тяжелая поступь не оставила без следа ни одного уголка державы, ни одного человека, ни одного слоя общества. Все насиженное веками он подмял под себя. Но этот феномен в истории не исключителен. Каждая страна, вступавшая на путь модернизации, платила ему свою дань. Вспомним хотя бы оставшуюся в народной памяти английскую поговорку «овцы съели людей».

Во-вторых, созданный в 30-е годы государственный социализм подпитывался национальной традицией сильного государства, провозглашавшего максиму «все есть государево дело». Сильные позиции государства в России создавала неизменная в веках доминанта общественного сознания — уравнительно-коллективистская национальная психология. Апелляция к ней помогла привести в движение индустриальную махину, то, что на путях индивидуального труда и рыночной стихии сделать было бы совершенно невозможно. Грандиозность решаемых задач и зримое улучшение жизни как нельзя лучше стимулировали массовый энтузиазм, отвечая глубинным запросам национальной души, ее стремлению к подвигу во имя общего дела.

Наконец, в-третьих, динамика политэкономических процессов в Советском Союзе не выходила за рамки глобальных тенденций 30-х годов — общемировой структурной перестройки экономики, перехода к регулируемому рыночному хозяйству в ведущих странах Западной Европы и Северной Америки. Этатизация экономики осуществлялась разными путями в фашистской Германии, США или Франции. Общим оставался сам ее факт, а также сохранение ориентации на рыночные механизмы, в одних странах в большей мере, чем в других.

Обычно, если встают на точку зрения тотальной критики 30-х годов и сталинского руководства, в качестве альтернативы противопоставляют программу развития страны Н.И. Бухарина. Основой его программы был отказ от индустриального рывка, который поставил бы СССР в прямую и жесткую зависимость от стран принципиально иной общественно-политической ориентации. Эти отношения должны были бы строиться на рыночной основе. Притом, что рынок в Советском Союзе, несмотря на все потуги нэпа, так и не сложился и просто не мог сложиться при заданных политических условиях, страна на международной арене в скором времени оказалась бы в числе просителей. Любая экономическая зависимость неизбежно порождает политическую и идеологическую. Ориентируясь на индивидуальное трудовое низкотоварное хозяйство крестьян и не имея достаточной возможности стимулировать его рыночную активность, СССР обречен бы был пребывать в полосе затяжных продовольственных кризисов и уж конечно же не думать ни о какой индустриализации, не только форсированной, но и постепенной. Или логикой самой жизни бухаринцам пришлось бы отказаться от любых форм регулирования экономики с тем, чтобы дать простор стихии рынка.

Регулируемый рынок возможен лишь там, где он уже сложился. В России его не было, поэтому регулирование на деле означало голое администрирование. Развязывание стихии рынка неизбежно стало бы следующим шагом на пути реализации бухаринской альтернативы, критиковавшей насилие над крестьянством. Оно непременно диктовалось бы задачами оздоровления экономики. Западу же всегда была нужна лишь слабая Россия. Пусть бы даже бухаринцы во имя могущества страны отказались от коммунистического выбора, большевистской власти, российское экономическое пространство тут же бы стало объектом хищнической эксплуатации иностранных предпринимателей и недавних отечественных воротил. Они бы постарались ухватить как можно больше и быстрее, не надеясь на стабильность политической ситуации в стране и лояльность основной массы полунищего населения страны. Надеяться же на то, что Россию, сделавшую выбор в пользу рынка, оставят в покое и дадут ей столетие на его вызревание, могли лишь Маниловы от политики.

Таким образом, за громкой гуманной фразой Н.И. Бухарина стояла бы неприглядная и страшная действительность. Фактически скрестили между собой оружие две диаметрально противоположные тенденции общественного развития: одна, питавшаяся стихийными корнями жизни, ориентировавшаяся на естественные конкурентные формы отношений людей, и другая, организующая, преобразовательная, направленная на достижение некоего заданного идеала, создававшая равенство возможностей для каждого. Первая была сильна своей жизненной укорененностью, вторая — преобразовательным динамизмом. Не случайностью в сталинской модели развития стала апелляция к идее обострения классовой борьбы по мере продвижения общества к социализму. Она отражала закономерности противоборства этих тенденций и не являлась надуманной, как нередко утверждают. Натиск нового был столь беспощаден и велик, что вызывал не меньшую реакцию сопротивления практически в любой социальной среде. Именно поэтому репрессии затронули столь разных людей.

В политической системе на втором месте после вождя стояла сама партия. Ее численность с 1928 по 1941 г. возросла с 1,5 млн до 3,9 млн человек. В ходе кампании чисток (1929—1930 и 1933 г.), проверки и обмена партийных документов (1934—1936 годы) из ее состава по критерию чуждости было исключено около трети членов. Одновременно ряды партии пополнялись молодыми коммунистами, беспрекословно верившими своему вождю, так что организация стала политически монолитной. После разоблачения в 1929 г. группы Бухарина в партии не было официальной оппозиции, но это не означало прекращения борьбы внутри нее. Только теперь она приобрела узкомасштабную форму и без труда подавлялась преданным Сталину большинством организации. Среди прочих выделялась группа С.И. Сырцова — В.В. Ломинадзе, которая в 1930 г. высказалась за смещение Сталина с поста Генсека. В 1932 г. под руководством старого большевика М.Н. Рютина был создан нелегальный «Союз марксистов-ленинцев», принявший обращение «Ко всем членам ВКП(б)». В нем курс на форсированную индустриализацию и коллективизацию рассматривался как авантюристический.

С конца 20-х годов в партии свертываются демократия и гласность. С 1928 г. прекратили рассылать на места стенограммы пленумов ЦК, планов работ Политбюро и Оргбюро. В состав Политбюро на протяжении 30-х годов входил узкий круг лиц, приближенных к Сталину: В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, М.И. Калинин, В.В. Куйбышев, Г.К. Орджоникидзе, А.И. Микоян, Э.Я. Рудзутак, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, А.А. Жданов, Л.М. Каганович. С 1929 г. перестал издаваться информационный журнал «Известия ЦК ВКП(б)», реже, чем в 20-е годы, созывались партийные съезды: ХV — в 1927, ХVI — в 1930, ХVII — в 1934 и ХVIII — в 1939 г. На ХVII съезде ЦКК и Рабкрин, полномочные контролировать партийно-государственные органы всех ступеней, были преобразованы в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) и Комиссию советского контроля при СНК СССР. Новые органы потеряли право контроля над ЦК и СНК, подчинившись им.

На партийные органы был перенесен весь центр тяжести административной работы. В переломные эпохи действовали чрезвычайные партийные организации, как, например, политотделы МТС и совхозов в годы массовой коллективизации или парторги ЦК на крупных оборонных предприятиях в предвоенные годы. В самые тяжелые годы Великой Отечественной войны, в 1941—1942 годах был восстановлен институт политруков в военных подразделениях. Вместе с тем на всех предприятиях, насчитывавших свыше 500 коммунистов, создавались регулярные партийные комитеты, цеховые ячейки и партийные группы в бригадах. В 1933 г. в деревне действовало 80 тысяч первичных партийных организаций и групп.

Партийные ряды пополнялись за счет комсомола, численность которого только за 1935—1938 годы выросла с 3 до 5 млн человек. За десятилетие (1930—1940) почти удвоилась численность членов профсоюзов: с 12 млн до 27 млн. Увеличилось число самих профсоюзов: с 22 в 1931 г. до 182 в 1941 г. Параллельно разрушались их горизонтальные связи. С 1937 г. упразднялись территориальные советы профсоюзов всех уровней, от районного до республиканского. Советы как органы власти отступили на этом этапе на задний план. Они осуществляли второстепенные функции, преимущественно культурно-организаторские. Вместе с тем участие населения в избирательных кампаниях стало как никогда массовым, ибо превратилось в форму поддержки народом своей власти. В выборах Верховного Совета СССР 12 декабря 1937 г. участвовало 96,9% избирателей, а в местные Советы (декабрь 1939 г.) — 99,21%.

5 декабря 1936 г. новую советскую Конституцию принял VIII Чрезвычайный съезд Советов. В ее обсуждении участвовали 75 млн человек, было внесено 2,5 млн предложений, поправок, дополнений. Эти цифры говорят сами за себя. Впервые народ был по-настоящему активен в политике. Конституция провозгласила, что социализм в СССР в основном построен. Это на деле означало установление диктатуры пролетариата, уничтожение частной собственности и эксплуататорских классов, победу социалистических производственных отношений. Экономической основой СССР провозглашалась плановая социалистическая система хозяйства, опирающаяся на общенародную собственность в двух ее разновидностях — государственную и колхозно-кооперативную.

Конституция 1936 г. содержала много демократических норм, так что слова Сталина о ней не случайны: «Это будет документ, свидетельствующий о том, что то, о чем мечтали и продолжают мечтать миллионы честных людей в капиталистических странах, уже осуществилось в СССР». Конституция вводила всеобщее, равное и прямое избирательное право для мужчин и женщин при тайном голосовании, право на труд, отдых, материальное обеспечение в старости и по случаю болезни, свободу совести, печати, собраний, слова. Провозглашались неприкосновенность личности и тайна переписки.

Слабостью Конституции являлось, однако, то, что широко декларировавшиеся преимущества не были снабжены в должной мере механизмами реализации. Поэтому она становилась документом, во многих своих частях расходившимся с действительностью. И в политической своей части Конституция народовластие трансформировала в народопредставительство.

Руководящим ядром государственных и общественных организаций провозглашалась партия, высшей законодательной властью в стране объявлялся двухпалатный Верховный Совет СССР, а в перерывах между его сессиями — Президиум Верховного Совета, который возглавил М.И. Калинин. Правительство страны сохранило старое название — Совет Народных Комиссаров. Оно являлось исполнительным высшим органом, подотчетным Верховному Совету и его Президиуму. Председателем СНК в 1930 г. стал В.М. Молотов.

Массовые репрессии коснулись всех слоев общества и затронули людей всех рангов. Они накатывались волнами и имели некоторую внутреннюю логику. В конце 20-х — начале 30-х годов они были развернуты против старой интеллигенции — хозяйственной, военной, научной. В числе наиболее громких были Шахтинское дело 1928 г. по факту вредительства в угольной промышленности (49 человек), дело Промпартии 1930 г. о вредительстве инженеров в промышленности и на транспорте (8 человек). Вредительство в экономической науке и Госплане вскрывало дело Союзного Бюро ЦК РСДРП (меньшевиков) 1930 г., а в сельском хозяйстве — дело Трудовой крестьянской партии (15 человек) 1931 г., по которому проходили А.В. Чаянов и Н.Д. Кондратьев. В эти годы в отставку вышли нарком по иностранным делам Г.В. Чичерин, ведущий советский историк М.Н. Покровский, вся коллегия Наркомпроса во главе с А.В. Луначарским.

Одновременно ужесточалось трудовое законодательство. Наркомюст принял в 1928 г. директиву о переводе труда заключенных на начала хозяйственной выгодности. С 1931 г. директора производств стали привлекаться к уголовной ответственности за срыв плановых поставок другим предприятиям. Закон 1932 г. о хищениях колхозного добра и опоздании на работу ужесточал ответственность за малейшую провинность.