Первое десятилетие Советской власти сыграло решающую роль в становлении новой культуры. Культурную революцию определяют как процесс коренной ломки общественного сознания, духовно-нравственных ориентиров людей. Вместе с тем культурная революция — это государственная политика, направленная на разрыв с традициями культурного прошлого и изменение социального состава послереволюционной интеллигенции. Творец лозунга культурной революции В.И. Ленин в работе «Странички из дневника» так определял ее основные задачи: 1) ликвидация культурной отсталости и прежде всего неграмотности населения страны; 2) открытие простора для развития творческих сил трудящихся; 3) формирование социалистической интеллигенции, способной защитить и развить коммунистические идеалы; 4) обеспечение господства идеологии научного коммунизма.

Ленинская теория культурной революции исходила из посыла, что она не стихийный, а направляемый властью процесс, в который активно включаются трудящиеся. Коммунистические идеалы в массах надо развивать, они самопроизвольно не утвердятся в силу господства естественных начал неравенства и конкуренции. Осуществление культурной революции наталкивалось на, казалось бы, неразрешимые трудности. И сами творцы ее, и народные массы выросли в условиях старой системы ценностей, к тому же трудящиеся классы были почти поголовно неграмотными, а значит, находились вне политики и строительства социализма. Половина народов России не имела своей письменности. Сложности создавал многонациональный состав страны. Необходимо было социалистическую по существу культуру, глубоко враждебную любой национальной ограниченности, облечь в национальные формы.

В 1920-е годы были заложены мировоззренческие основы социалистического строя, сформировалась плеяда молодых деятелей культуры, на коммунистических идеалах было воспитано первое поколение детей. Ликвидация неграмотности среди населения державы создала условия для широкой политизации общества. Расширилось издательское дело. В культурном развитии эпохи столкнулись между собой две тенденции. Одна — спрямленного революционного натиска, приоритета идеалов количественного роста, схематизации реальности. Другая — глубокого осмысления закономерностей и противоречий переломного времени. Другим признаком культуры 20-х годов была пестрота литературно-художественной жизни, которую уже со второй половины 20-х пытались ввести в управляемое русло. Обострилось противостояние власти и церкви. После смерти патриарха Тихона (Белавина) в 1925 г. церковь была поставлена в прямое подчинение государству. Единая отечественная культура раскололась надвое: советскую и эмигрантскую. У каждой была своя правда, каждая оставила после себя великое наследие. Но если первую вдохновляли созидательные и оптимистические идеалы, то вторая билась в тенетах пессимизма и ностальгических настроений по потерянной Родине. В целом это было время интенсивных творческих поисков.

Противоречия, кризисы и исход НЭПа

В советской исторической литературе было принято считать, что нэп продолжался до конца второй пятилетки, когда победоносно для социализма завершился спор «кто кого?». В действительности ленинская трактовка нэпа была утрачена уже в 1928 г. Почему столь краткосрочной оказалась его жизнь? Было ли это обусловлено исключительно злой волей творцов системы жесткого государственного социализма или являлось неизбежным следствием тех противоречий, в рамках которых действовала нэповская модель? Несмотря на все успехи система нэпа оказалась изначально пораженной фундаментальными противоречиями, развертывание которых и привело нэп к его логическому концу.

Первой их ласточкой был кризис сбыта 1923 г. Монопольное положение государственной трестированной промышленности не способствовало эффективному ведению хозяйства, снижению себестоимости продукции, росту производительности труда рабочих. Отсюда — высокие цены на промышленные товары, которые крестьянский рынок не смог потребить. Хотя в 1923 г. был собран хороший урожай, но цены на хлеб росли намного медленнее, чем на промпродукцию (для компенсации затрат на производство зерна крестьяне не желали сдавать его по низким ценам). В результате получилось, что заводы останавливались, так как продукция в условиях действовавшего хозрасчета оставалась нереализованной, а крестьяне сдерживали сдачу хлеба по продналогу.

С целью ликвидации кризиса в январе 1924 г. главой ВСНХ был назначен Ф.Э. Дзержинский. Под его руководством был осуществлен комплекс мер: директивным порядком сверху были снижены цены на промышленные изделия, проведена кредитная рестрикция для предприятий, не снижавших цены. Таким образом, тресты и синдикаты лишались влияния на рынок. Уже к маю 1924 г. цены на промышленные изделия были в среднем снижены на 26%, железнодорожные тарифы — на 25—30%. Это содействовало рассасыванию товарных запасов и подъему производства. Одновременно определялись закупочные цены на сельскохозяйственные товары и вводился льготный кредит для крестьян. Завершение денежной реформы окончательно стабилизировало положение.

Таким образом, уже первый опыт выхода из кризиса показал, что альтернатива «денационализация или государственное регулирование» разрешилась в пользу административного нажима и вмешательства в ценообразование, святую святых рыночных отношений.

1924/25 хозяйственный год был на редкость удачным. Высокие темпы роста промышленности объяснялись «восстановительным эффектом» — загружалось простаивавшее оборудование, восстанавливались заброшенные сельскохозяйственные угодья. Долго это продолжаться не могло. Уже к концу 1925 г. подошло к пределу использования старое оборудование. Вплотную встал вопрос о реконструкции старых заводов и строительстве новых. Для этого необходимы были средства. Негосударственные инвестиции были крайне скудными. Прилив частнокапиталистических накоплений блокировался законодательным путем: частник не допускался к командным высотам экономики. Приток капиталов извне наталкивался на жесткую позицию власти относительно возмещения ущерба иностранным собственникам за национализированную промышленность.

В этих условиях был взят курс на индустриализацию. Его принял XIV съезд ВКП(б) в декабре 1925 г. В апреле 1926 г. на пленуме ЦК ВКП(б) развернулась ожесточенная полемика о путях осуществления индустриализации и мобилизации средств на нее. Резолюция пленума «О хозяйственном положении и хозяйственной политике» в качестве источника средств определила: режим экономии, привлечение средств населения через госзаймы и ценово-налоговые рычаги.

Говоря о средствах населения, творцы политики индустриализации имели в виду процесс аккумуляции денег в деревне, который имел место уже с 1924 г. Сказались повышение цен на хлеб, расширение найма и аренды в деревне, перевод продовольственного снабжения городов и рабочих на рыночные основания в связи с переходом на денежную форму сельхозналога. Рост денег у сельского производителя, однако, не способствовал увеличению товарности крестьянского хозяйства. А потребность в сельскохозяйственных продуктах росла в геометрической прогрессии: нужно было кормить растущее городское население, обеспечивать промышленность зерном, форсировать агроэкспорт с целью последующего импорта оборудования. Однако ставка на середняка, мелкотоварного производителя, медленное развертывание кооперативного движения тормозили рост товарности сельского хозяйства. В 1926 г. товарность трудового крестьянского хозяйства составляла 11,2% (в 1913 г. — 14,7%). В результате темпы прироста сельскохозяйственной продукции с каждым годом все более отставали от темпов промышленности: в 1925 г. в 2,2 раза, в 1926 — в 4,4, в 1927 — в 5 paз.

Таким образом, система нэпа в сельском хозяйстве, работая на пределе, давала производство зерна на уровне довоенного, товарность более низкую, прирост поголовья скота — 5% в год. Эти цифры могли бы удовлетворить народное хозяйство страны при условии более низких темпов развития промышленности, а они с 1925 г. были стремительными. Причем начавшаяся индустриализация предусматривала создание в первую очередь капиталоемких отраслей тяжелой индустрии с длительным сроком оборота капитала: чтобы они окупились, необходимо было ждать 5 и более лет, т.е. «авансом» кормить рабочих. Так сложилось противоречие между спросом потребителя и предложением производителя: крестьянский рынок предъявлял спрос вовсе не на те промтовары, которые начала форсированно создавать новая индустрия, а у него был избыток денег и ключевые позиции в производстве жизненно необходимых для страны продуктов. В результате возникла ситуация товарного голода на промышленные товары первой необходимости у крестьян, с одной стороны, и рост товарных запасов крупной промышленности — с другой. С первого же года индустриализации объем нереализованных товаров промышленности составлял ежегодно 17—20% от их производства. Ситуацию начала второй половины 20-х годов можно уподобить столкновению на всем ходу двух мчащихся друг на друга поездов. Нужно было выбирать: либо рынок, еще большая экономическая свобода товаропроизводителей и ликвидация государственного вмешательства в экономику, либо усиление централизации и административного воздействия на экономику. Одновременное стимулирование и индустриализации, и рынка разрушало устойчивость народно-хозяйственного организма.

Не случайно уже первые трудности с хлебозаготовками возникли у государства в 1925 г. Но тогда вышли из затруднений очередным повышением цен на сельхозпродукты, изъятием кредитов из промышленности на закупку хлеба для рабочих и горожан. С целью стимулировать товарные потенции крестьянина, закупили промышленные товары даже за границей. Но ресурсов у государства на подобные маневры было немного, а ситуация обострялась из года в год. Критическую массу она набрала осенью 1927 г. В этот год зерна собрали на 45 млн центнеров меньше, чем в предыдущий. Мобилизация в связи с разрывом дипломатических отношений с Англией активизировала скупку хлеба на рынках спекулянтами про запас. Подскочили цены на хлеб. Крестьяне, пользуясь рыночной свободой, притормозили продажу его. В декабре 1927 г., когда работал ХV съезд ВКП(б), взявший курс на коллективизацию, страна стояла перед угрозой голода в городах.

В январе 1928 г. Сталин совершил поездку по Сибири, в результате которой пришел к заключению о кулацком саботаже хлебопоставок. С этого времени началось ужесточение правительственного курса в отношении сельских товаропроизводителей. Еще почти год, с весны 1928 г. по весну 1929 г. шло обсуждение кризиса и путей его преодоления. Регулярно работали пленумы ЦК и ЦКК ВКП(б). На них и сложились, и откристаллизовались противоположные точки зрения. Одну из них выражал Н.И. Бухарин. Его программа предусматривала развитие первичного кооперативного движения, планируемый сверху рост цен на хлеб, отказ от чрезвычайных мер хлебозаготовок, закупку хлеба за границей. Она была призвана подстроить социалистическую индустриализацию под стихию рынка.

Практическую несовместимость рынка и индустриализации яснее всего представляли те члены партии, которые находились у хозяйственного руля. Так, С. Орджоникидзе на апрельском 1929 г. Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) выразил это фразой: «либо чрезвычайные меры, либо закупка хлеба за границей». Сталин же квалифицировал кризис как кулацкую стачку: «кулаки прорвали фронт на хлебном рынке, подняли цены и создали у крестьян выжидательную позицию». Было при этом отмечено, что товарность колхозов в два раза выше, чем у единоличников. Вывод пришел сам собой: изъятие товарных излишков у зажиточного крестьянства и строительство опорных пунктов социализма в деревне — колхозов. В феврале 1928 г. ввели хлебные карточки в городах, которые отменили лишь в 1935 г. Летом 1929 г. изменили практику хлебозаготовок. Было узаконено установление плановых заданий селам с последующей раскладной их по дворам и обязательным привлечением к сдаче товарного зерна состоятельными крестьянами. Одновременно повышалась почти в два раза денежная сумма сельхозналога. Он составил свыше 400 млн рублей, но при этом оставался щадящим для хозяйств — 10—15% от их доходов. До момента развертывания новой практики к началу лета 1929 г. в стране насчитывалось 57 тысяч бедняцко-середняцких колхозов, составлявших 3,7% всего населения села. Вступление в колхоз предоставляло крестьянам значительные налоговые льготы, а то и просто свободу от всяких налогов.

Таким образом, главной причиной свертывания нэпа была неудавшаяся попытка создания сельскохозяйственного товаропроизводства в объемах, отвечающих задачам индустриализации. В 1925—1927 годах руководство страны не замечало зерновой проблемы под влиянием успехов восстановительного процесса, пока не столкнулось с голодом, который ликвидировала за счет инвалютных фондов. Программа плавной трансформации, постепенного вовлечения крестьян в колхозы, с которой выступил на ХV съезде ВКП(б) В.М. Молотов и которая нашла отражение в съездовской резолюции «О работе в деревне», была заведомо невыполнима. Она опоздала на два года от хода индустриализации, и эта пропасть все больше разрасталась.

Движение в столь сложном экономическом пространстве, каким являлся нэп, требовало от руководства страны глубоко продуманной и оперативной хозяйственной политики. Надо отдать должное большевикам: они долго и успешно совмещали несовместимое. Экономический закон гласит: «Чем свободнее экономическое положение мелкого товаропроизводителя, тем сложнее крупной государственной промышленности устанавливать с ним прочные экономические отношения». Сейчас почти невозможно ответить на вопрос, мог ли быть этот сложнейший экономический маневр успешным. Однозначным остается лишь факт оказавшегося неразрешимым противоречия между экономикой и политикой. Чем успешнее развивалось частное предпринимательство, тем быстрее оно создавало себе социально-политическую опору в массах, частнособственнический инстинкт которых имел мощнейшую подпитку. Новые богатые неизбежно стремились обеспечить себе политические гарантии экономических интересов. Это выразилось в усилившихся требованиях создания «крестьянского союза», подкупе должностных лиц, попытке занять ключевые посты в экономике.

Однопартийная политическая система стимулировала фракционную борьбу в ВКП(б), бюрократизацию партийной верхушки. Особенно усугубило положение партии смерть В.И. Ленина в 1924 г. Низовые члены партии — рабочие от станка, крестьяне-бедняки — не могли питать симпатий к нэпманам. И.В. Сталину не составило большого труда убедить партию в необходимости ужесточения государственного курса, тем более что он всегда выдвигал вперед интересы трудящихся. Движение же к рынку в сложившихся условиях неизбежно должно было эти интересы игнорировать. Сталин на апрельском Пленуме 1929 г. заявил, что угнаться за частником в марафоне цен государство не сможет, а это во вред интересам трудящихся. Опора же на них являлась «альфой и омегой» большевистской власти в стране. Понятно поэтому, что линия Бухарина и всех рыночников вела в ближайшей перспективе к утрате государственного влияния на экономическую жизнь в стране, а потом и политической власти. Здоровые силы партии на такой шаг пойти и не могли, и не хотели.