Отечественная история. Лекции

    Методология истории выделяет три основных принципа исследования: социально-гуманистический, принцип историзма и объективности.

    История — наука социальная, она отражает проблемы и противоречия общества, разделенного на группы по имущественному и социальному признакам, по политическим, профессиональным и иным интересам. В современную эпоху процесс дифференциации общества углубляется, но идет по новому магистральному направлению: элита — масса. Все более обнаруживается иллюзорность провозглашаемой современной элитой идеи единства общества. Господствующий немногочисленный слой стремится навязать массам идеалы стандартизированного поведения. Поэтому социальный анализ исторических явлений и процессов строго необходим, хотя он не должен превращаться в узкоклассовый догматизм и упрощенчество. Опасен не сам подход, а крайности его реализации. Он безусловно совместим с принципом свободы творчества и требует при анализе исторических явлений учитывать социальные интересы людей, «за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными факторами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов», — как писал В.И. Ленин. Этот подход работает только в комплексе с гуманистическим принципом, который требует включения понятия чисто человеческой справедливости и связывает представление о мудрости как праведном знании. Этот принцип опирается на системы общечеловеческих идеалов.

    Основополагающим принципом (т.е. руководящей идеей) истории является принцип историзма. Он предполагает познание явлений и процессов прошлого в их развитии и связи с порождающими их условиями. Исторический анализ включает исследование условий зарождения явлений, тенденций и стадий их последующего развития, современного состояния и ожидаемых в будущем последствий. При этом фиксируется не любое изменение в предмете, но лишь сущностное, ответственное за специфические связи и свойства, одновременно предполагается необратимый и преемственный характер изменения действительности. Этот принцип требует изучения исторической реальности с точки зрения заложенных в ней противоречий. Он включает в понимание прошлого элемент его неизбежной гибели. Каждое историческое явление рассматривается в движении, которое осуществляется через борьбу нового со старым. Причем новое вырастает из старого и в конечном итоге преобразует его, включая это старое в себя как видоизмененный собственный момент. Этот принцип требует от историка реализации его главного качества — способности к восприятию настоящего, т.е. корректному заимствованию из нашего повседневного опыта тех элементов, которые помогают воскресить прошлое и при этом не подменить прошлое настоящим. Исторический познавательный процесс, таким образом, движется от настоящего к прошлому а далее — обогащенные знаниями прошлого в свете задач настоящего, мы возвращаемся к этому настоящему и познаем его уже в новом ключе, что дает залог конструктивного прогноза будущего. Схема анализа имеет следующий вид:

    Так же как исторический подход (принцип  историзма) вызывает необходимость  диалектического анализа и четкой ориентации в ретроспективном познавательном движении, так и другой основополагающий принцип истории — принцип объективности — выстраивает вокруг себя целую систему вспомогательных познавательных идей: конкретности, целостности, альтернативности, инерционности, содержательности, истинности, системности, интерсубъективности. Этот принцип требует прежде всего опоры на непредвзято подобранные факты с целью облечь прошлое как бы в плоть и кровь и попытаться увидеть его живой и действующей целостностью. Эта процедура сродни магии и искусству. Недаром поэтому историю до сих пор заносят в разряд литературы, а не науки. Яркая описательность исторического изложения не должна подменять собой истинности, содержательности и общезначимости (интерсубъективной проверяемости) анализа. Историку должно быть присуще чувство меры. Конкретный материал необходим лишь в той мере, в какой он позволяет описать исторический объект целостно, картинно. Историческое познание пролегает между Сциллой и Харибдой: оно не может увлекаться элементами исторической реальности, равно как не должно подменять живой анализ одними схемами и законами. Эта процедура представляет сложную задачу, поскольку выявление любой целостности связано с определением свойств структуры, со систематизацией, структуризацией и формализацией объекта анализа.

    Таким образом, принцип объективности  как бы углубляет принцип историзма, заставляя каждое явления рассматривать, по словам В.И. Ленина, «лишь исторически, лишь в связи с другими, лишь в связи с конкретным опытом истории».

    Возможность созерцать историческое движение целостно и осознавать судьбы разных народов  в их единстве дает специфическая  черта чисто человеческого понимания социальных явлений, которая выражает себя в особо сильной инерции. Человек, сделавший усовершенствование, становится его пленником, и это сдерживает быстроту продвижения к новому. То же справедливо и для исторического движения человечества в целом. Его текучесть сдерживают частые, но кратковременные периоды стабилизации социумов, при которых они становятся пленниками своих исторических свершений. Отставание в осознании людьми законов своего социального действия до момента его окончательной реализации усугубляется еще и тем, что система общественных отношений усложняется по мере углубления нашего вмешательства в нее. В результате познание законов исторического развития на несколько шагов отстает от целенаправленной деятельности людей в настоящем, заставляя их двигаться в полупотемках. Неизбежно поэтому сужение выбора возможностей до нескольких, как правило, двух, взаимоисключающих путей развития в истории. Целеполагание действует здесь как ограничитель. 

    Факторы исторического развития России 

    «Любой  народ, любая страна — заложники  своих начал. Мы же — не страна. Мы — страна стран. Мы — наследники сугубо разных начал. Мы — кентавр  от роду, встроенный напрямую в мировой  процесс. Отсюда наша особая зависимость  от судьбы тех проектов, суммарное название которых — ”человечество”: единственное единство», — писал философ М.Я. Гефтер в статье «Дом Евразии».

  Россия  принадлежит к типу обществ, подверженных перекрестным цивилизационным влияниям. Сообщество народов, называемое Россией, геополитически зажато между Востоком и Западом. Оно обнимает собой три культурных мира — христианский, мусульманский и буддийский, оставаясь при этом великой хранительницей исконных традиций населяющих ее народов. Это пестрое сообщество народов объединялось мощным централизованным государством с сильным великорусским ядром. Как ни перед каким другим, перед ним часто вставала проблема выбора. Оно попеременно оказывалось то в зоне восточного, то в зоне западного влияния, сдвигалось то ближе к Византии, то — к Западной Европе. Напряженное пребывание в режиме выбора способствовало утверждению своеобразного типа культурно-исторического развития страны.

  Его самой яркой отличительной чертой является катастрофизм темпа и ритма национального развития, прерывность исторического процесса. На протяжении непродолжительных отрезков времени здесь не единожды происходили смена типов цивилизации, резкая ломка духовных ценностей. При каждом новом поворотном витке исторического развития имеет место устойчивое нарушение преемственности традиций, и только само ниспровергательство остается действующим фактором социальной динамики. Оно выражает себя не только огульным отрицанием ценностей предшествующего периода, но проявляется еще в длительных периодах безвластия, обрамляющих кризисные эпохи, обнаруживает себя в роковой неспособности власти и общества к поиску конструктивного согласия.

  Эта особенность исторического развития России, с другой стороны, способствует формированию исключительной гибкости, приспосабливаемости русского общества к предельно напряженным, а иногда даже невыносимым историческим условиям. Такова причина необыкновенной выживаемости России в периоды национальных катастроф.

  Своеобразие и глубинный смысл российской истории заключаются в характере соединения двух полюсов, двух центров силы, который, не снимая их абсолютной противоположности, представляет собой глубокое, сущностное, неповторимое и новое единство. Российскую цивилизацию противопоставляют западноевропейской и азиатской как срединную евразийскую. В социально-политическом плане она держится на неустойчивом равновесии центростремительных и центробежных сил. Русский философ И.А. Ильин ярко выразил эту мысль: «Вся история России — есть борьба между центростремительным, созидающим тяготением и центробежным, разлагающим: между жертвенной, дисциплинирующей государственностью и индивидуализирующимся, анархическим инстинктом». Таким образом, социально-политический фундамент российской цивилизации покоится на мощном централизованном государстве.

  В духовном плане срединное сообщество народов и его главный представитель  — русский народ — призваны осуществить миссию арбитра в  вечном споре между Западом и  Востоком. «Сила не от мира сего», по словам В.С. Соловьева, дает основание русскому народу обрести «призвание религиозное в высшем смысле этого слова». Задолго до Соловьева сходную мысль развивал П.Я. Чаадаев: «Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру. И, конечно, не пройдет без следа то наставление, которое суждено нам дать». Показательно, что во взглядах на Россию среди философов, историков и социологов XX в. (А.Дж. Тойнби, П.А. Сорокин, Н.А. Бердяев и др.) сложилось устойчивое представление о России как фокусе мировых проблем современности и о ее великой гуманистической миссии в мире нарастающей бездуховности. Современный отечественный философ истории А.С. Ахиезер пишет о России: «Человечество преломилось надвое в теле и духе России. Россия может быть по своей сути мостом между народами, но может быть и пороховым погребом, который находится в слабом месте мирового сообщества. Отсюда необходимость возрастающего внимания к проблемам России, которые по сути затрагивают весь мир».

Российский  тип исторического развития во многом обусловливается особым строем национального  сознания. Русский образ жизни  и мысли характеризуется широтой ландшафта как пространственного, так и ценностного. Необъятность русской равнины отразилась на строении русской души. «Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, — писал Н.А. Бердяев, — та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта». Русским людям чужда мистика крови и расы, утверждал Бердяев, но очень близка мистика земли: «Очень сильна в русском народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души. Земля — последняя заступница. Основная категория — материнство». Невелик у русского народа, по мнению философа, и «дар формы»: «У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности».

  Этой  особенностью строения русской души нередко объясняют деспотический  характер российского государства. Так, В.О. Ключевский объяснял его «необходимостью  оформления огромной, необъятной русской равнины». Русский народ был подавлен огромной тратой сил, чтобы овладеть русскими пространствами и охранять их, «государство крепло, народ хирел». Русские мыслители ХIХ—ХХ вв. развивали эту мысль в другом направлении. Значение придавалось не столько оформлению территории под эгидой государства, сколько принесению народа в жертву государственному величию. А.Дж. Тойнби отнес Россию к типу цивилизаций, которые он назвал «универсальные государства как цели». В результате огромных затрат силы русского народа долгое время оставались как бы в потенциальном состоянии. Эта невыраженность и рассматривалась как залог великого будущего народа. Ожидали, что он «скажет свое слово миру и обнаружит себя» (Бердяев). Эта же черта выявляла и основное движущее противоречие русской истории: «С одной стороны, русский народ смиренно помогал образованию деспотического государства, самодержавного. Но, с другой стороны, он убегал от него в вольницу, бунтовал против него» (Бердяев). Государственная власть для народа была непререкаема, она находилась вне и над правом, не могла быть охвачена какой-либо сформулированной нормой. Поэтому повстанческие народные движения нередко носили на Руси самозванческий характер.

  Широта  пейзажа русской души — коренное свойство национального характера. От него, как из истока, вытекают другие важнейшие черты национальной психологии. Автор книги «Характер русского народа» Н.О. Лосский придавал большое значение способности русских «усваивать черты любого национального типа». Осваивая огромные просторы Евразии, русский народ активно смешивался с местным населением. Происходило взаимное обогащение и слияние культур. А кочевые народы по мере прохождения российских просторов теряли свой экспансионистский накал и принимали участие в оформлении историко-культурной картины страны.

  Особый  строй духовности русского народа задают его устремленность к абсолютному  и забвение конкретного, максимализм, готовность признавать достижения других народов, отталкивание на массовом уровне от стяжательства и индивидуализма. В силу этого все формы бытия в России оказываются относительными, явления часто не совпадают с их общественным восприятием. Человек здесь, как нигде, действует непредсказуемо и зачастую вопреки своим интересам. В душе русского человека могут уживаться одновременно и покорность властям, и неистовое ниспровергательство всякого закона и порядка.

  Вот как отразил Н.О. Лосский самые  важные свойства национального духа: «Основное свойство русского народа есть религиозность и связанное  с нею искание абсолютного добра Царства Божия и смысла жизни, снижающееся при утрате религии на степень стремления к социальной справедливости в земной жизни; в связи с этим свойством стоит способность к высшим формам опыта, именно к религиозному, нравственному и эстетическому опыту, к философскому умозаключению и к чуткому восприятию чужой душевной жизни, откуда получается живое индивидуальное общение с людьми. Второе первичное свойство русского народа — могучая сила воли, откуда возникают страстность, максимализм и экстремизм, но иногда обломовщина, леность, пассивность вследствие равнодушия к несовершенному добру земной жизни; отсюда... невыработанность характера, недостаток самодисциплины. В связи с исканием абсолютного добра стоят свобода духа русских людей, широкая натура, испытание ценностей мыслью и опытом, откуда возникают дерзкие, рискованные предприятия, склонность к анархии, неумение столковаться для общего дела, нигилизм и даже хулиганство. К числу первичных, основных свойств русского народа принадлежит доброта... однако измученный злом и нищетой, русский человек может проявить и большую жестокость... Чуткость к добру соединена у русского народа с сатирическим направлением ума, со склонностью все критиковать и ничем не довольствоваться».