Глобализация и антиглобалисты

А Марк Постер спрашивает: “Если я разговариваю со своим парижским другом непосредственно или по электронной почте, когда нахожусь в Калифорнии; если я слежу за политическими и культурными событиями повсюду на земном шаре, не покидая дома; если данные, содержащие персональную информацию обо мне, используются правительствами и

1. Albrow M. Aufdem Weg in cine globale Gesellschaft?, in: Beck U. (Hg.), Perspektiven der Weltgesellschaft, a. a. 0.

концернами на всем земном шаре, причем меня не ставят об этом в известность или я не могу этому воспрепятствовать; если я, сидя дома, делаю покупки с помощью компьютера, то где я нахожусь в таком случае? Кто я?”

Необратимая глобальность, сказали мы выше, означает, что мы уже давно живем в мировом  обществе, а это подразумевает две вещи: во-первых, совокупность не-национально-госу-i дарственных, политически организованных социальных и властных отношений, а во-вторых, опыт жизни и действий поверх границ. Единство государства, общества и индивида, предполагаемое Первым модерном, рассыпается. Мировое общество подразумевает не мировое государственное общество или мировое экономическое общество, а не-государственное общество, т. е. такое агрегатное состояние общества, для которого территориально-государственные гарантии порядка, но также и правила общественно-легитимированной политики теряют свою обязательность.

“Безгосударственность”  означает, что существует отношение конкурентной борьбы между национальными государствами и национальными обществами, с одной стороны, и постоянно меняющейся в рамках мирового общества путаницей связей, акторов и пространств действий — с другой. Если в Первом модерне поле международных отношений национальных государств строится по принципу “друг с другом” или “друг против друга”, то во Втором модерне это давно уже не так. Если подобно Майклу Оукшотту трактовать государство западной традиции как “гражданскую ассоциацию”, которая служит определенной цели: сделать возможными и объединить в единый пучок социальные, политические и экономические активности своих граждан, то глобализация несет с собой не только эрозию государственной структуры задач и институтов, но и фундаментальную трансформацию ее предпосылок. Во Втором модерне наряду с мировым обществом национальных государств возникает могущественное, отличающее себя от всех прежде существовавших форм политической легитимации не-государственное мировое общество, которое составлено из совершенно разнородных транснациональных акторов. Вот их признаки:

1) Они действуют в  разных местах, не признают границ, т.е. в полном смысле транснациональны и в результате ликвидируют территориальный принцип национального государства.

2) Их действия осуществляются  во многих отношениях более  инклюзивно, менее эксклюзивно, чем деятельность государственных акторов (так, транснациональные концерны и активисты “Гринписа” действуют одновременно в несколькихтосуд.ар-ствах, их члены принадлежат к разным странам и т. д.). 3) Часто они действуют более эффективно, чем инстанции национальных государств, даже сообразно основным критериям успеха государственных действий (например, по устранению безработицы, по упрочению благосостояния, но также по обвинению в нарушении основных прав человека); так, именно транснациональные концерны создают или ликвидируют благосостояние и рабочие места в определенном городе; “Эмнести интернешнл” публично указывает на нарушения прав человека, о которых государство из дипломатических соображений умалчивает. 4) He-государственные, транснациональные акторы создают себе свой собственный, как бы “инклюзивный суверенитет”, натравливая друг против друга эксклюзивные территориальные государства.

Чем больше эти всевозможные компоненты взаимно пересекаются и усиливаются, тем настойчивей под сомнение ставится авторитет, легитимность, политическая власть организационного формосозидания и контроль государств внутри своих границ и вне их. Следовательно, в поле деятельности мирового общества мы имеем дело с политизацией через деполитизацию государств. “Критическое пороговое значение превышается тогда, когда кумулятивные эффекты глобализации в стратегически важных полях подрывают способность государства обеспечить благосостояние или цивилизованность общества”' . Как сообщает газета “Файненшнл тайме”, в настоящее время 53% всего экономического прироста ценностей обеспечивается транснациональными концернами, а не предприятиями, действующими в рамках какой-либо одной страны. В результате этого тают возможности национальных государств и соответствующих правительств влиять на создание рабочих мест и обеспечение благосостояния граждан.

Это конкурентное отношение между государственными и транснациональными акторами подразумевает, что национальные общества и мировое общество не альтернатива, между двумя этими общественными формами имеется разрушительное отношение — они вытесняют друг друга и ставят друг друга под сомнение. С одной стороны, (мировой) рынок угрожает заменить/отменить политику, с другой — политика повсюду сталкивается с новыми геркулесовыми задачами, состоящими в том, чтобы политически оформить мировые рынки. “Здесь требуется не диагноз, а объяснение сдержанности по отношению к одной перспективе, которая уводит взгляд на все еще непроходимую тропу транснациональной внутренней политики. Почему считается ошибочным поиск институтов и методов, которые необходимы для конструирования общих интересов во "всемирно-гражданском аспекте" и для установления "глобального режима благоприятствования"?”²

1. Cemy P.O. Globalization and the Changing Logic of Collective Action, in: International

Organisation, 49, 1995, Heft 4. S. 597.

² Habermas J. fenseits des Nationalsiaats?, а. а. О.; см. об этом в наст. изд. с. 188 И

след., 228-236.

Мировые общественные акторы — если смотреть с позиций национально-государственных акторов — являются в некотором смысле “субакторами”, чья легитимность и лояльность сомнительны. При этом, с другой стороны, мировые общественные акторы задирают нос, потому что для них в контактах с национально-государственными контрольными органами и акторами растут новые возможности действий и власти. Они часто являются выигравшими от глобализации, причем слово “выигравший” вполне может пониматься и как персонифицированная сравнительная степень в узком денежном смысле слова “выигрыш” 1.

Для глобальной эры справедливо  следующее: национальные государства не могут существовать без мировых обществ, а мировые общества не могут существовать без национальных государств и национальных обществ. Ситуацию политически обостряют обусловленные этим препятствия, срывы и открытые вопросы.

Если еще раз сконцентрироваться на мировом общественном аспекте, то безгосударственность мирового общества означает, помимо прочего, две вещи, а именно — несколько утрируя: во-первых, существование (еще) без порядка, во-вторых, (еще) без институтов. “Мир” в мировом обществе — это “многообразие без единства” (Олброу). В противоположность этому “национальное” общество — “единство с ограниченным многообразием”².

Множественность мест мирового общества

Мировое общество подразумевает  территориально незакрепленное, не-интегрированное, неэксклюзивное “общество”,

1. Игра слов: автор  предлагает рассматривать суффикс  —ег в слове Gewinner (выигравший) как суффикс степени сравнения, добавленный к нейтральной степени — Gewinn (выигрыш). Тогда Gewinner можно перевести как “выигравший больше”. — Прим. перев.

² См. различение между Культурой 1 и Культурой 2 в наст. изд. с. 121.

но это не означает, что данный вид социального многообразия и культурной дифференциации вообще не имеет привязки к месту или не знает ее; мало того, род этой привязки к месту упраздняет предполагаемое в национально-государственном образе общества отождествление пространственной и социальной дистанции, так что возникают “транснациональные” жизненные миры. Эти транснациональные феномены не должны отождествляться с “межгосударственными” явлениями. Транснациональная совместная жизнь означает социальную близость, несмотря на географическую дистанцию. Или: социальную дистанцию, несмотря на социальную близость.

Что отсюда следует для  идентичности людей? Разумеется, ничего похожего на аномию, распад, разложение социального, о чем свидетельствуют и эмпирические исследования¹. В мультилокальных, транснациональных, глокальных биографиях множатся точки соприкосновения и пересечения людских жизней. Возможно, образцом этого могут служить (виртуальные) формы коммуникативных контактов с помощью компьютеров. Представление о “глобальной деревне” ложно не в последнюю очередь потому, что оно в который раз создает иллюзию возврата к “общности”. Но тайна электронных масс-медиа кроется в их принципиально мобилизующем и тем самым в потенциально политическом моменте. Электронная коммуникация делает возможным то, что было немыслимо прежде: активное, одновременное и взаимное установление контакта между отдельными акторами поверх всех границ между странами, религиями и континентами.

Нет смысла заклинать  прекрасный новый мир масс-медиа, по нельзя упускать из виду и предоставляемых  им политических шансов: благодаря простому щелчку выключателя каж-

1. См. EadeJ. (Ed.), Living the Global City, a. a. 0.

дый может воспользоваться ими; они ориентированы на деятельность, а не созерцание, на текущий момент, а не на традицию. Таким путем можно было бы преодолеть то, что локально-моногамные формы жизни и мышления ради самоподтверждения подают как свою противоположность и нечто ужасное: разложение социального. В отличие от привязанной к месту общности электронно-цифровые формы диалога опираются не на родственные, традиционные либо социальные связи или пространственное соседство, а только на общность интересов и на участие в Сети. “Сила этих будущих сценариев, — пишет А.Бюль, — в изображении предоставляемых индивидам расширенных возможностей диалога и действий, их слабость — в постулировании своего рода бесклассовости, фетишизма виртуального пространства, который уже не осознает того простого факта, что число обитателей Сети составляет ничтожный процент населения земного шара” 1.

Дедифференцированное  мировое общество

В социологии и в обществе господствует представление, согласно которому модерн распадается на несколько обособляющихся институциональных полей или, в зависимости от терминологии, на функциональные области или жизненные сферы. Они обособляются друг от друга и друг против друга и капсулируются, поскольку каждое поле следует своей собственной “логике развития” (Н. Луман говорит о “коммуникативных кодах”). Это функциональное членение общества модерна можно описать также, используя отдельные группы экспертов и профессии, которые возвели свои “царства” на

1. Buhl A. CyberSociety — Mythos und Realitat der Informationsgesellschaft, Кб In 1996. См. критические высказывания в сборнике: SardarZ., RavetfJ.R. (Ed.). Cyberfutures. Culture and Politics on the Information Superhighway. London 1996.

базе той или иной специфической монополии: права, медицины, экономики, техники; многие даже полагают, что и журналисты аналогичным образом монополизировали масс-медийную общественность. Эта теория сфер функционально дифференцированного общества часто подвергается критике, утверждающей, что отдельные области уже давно обособились, варятся в собственном соку, так что некогда существовавшая “функциональная рациональность” превратилась в “организованную иррациональность”.

Был предложен ряд  возможных корректив для преодоления этого обособления и для взаимной иммунизации частных областей. Одни полагают, что иммунизация удается лишь и той мере, в какой индивиды в своих конкретных интеракциях перекрывают противоречия частичных областей. Другие высказывают сомнение в том, что некая предварительно запрограммированная системная координация повысит значимость необходимых аспектов кооперации. Третьи убеждены в том, что взгляд на целое должен создаваться политическим путем, поскольку центральная задача частичной системы — государственная политика, чьи возможности координации и управления нужно обновлять и расширять” 1.

Все эти предложения  уязвимы для серьезной критики. Но решающим моментом является здесь  то, что в последние годы все  дебаты благодаря спорам о глобализации приобрели новый поворот. Вдруг выяснилось, что речь уже не идет о том,

1. Критика образа “контейнера”  для отграниченных друг от  друга отдельных обществ затрагивает, конечно, системную теорию Толкотта Парсонса. Н.Луман уже давно ввел понятие “мировое общество” (см. его работу Weltgesellschaft, in:

tiers., Soyologische AufklSrung 2. Opiaden 1975, S. 51—71; для него возникновение м ирового общества обусловливается логикой функционального дифференциро-н;|ния, которое не знает никаких границ. Остается открытым вопрос о том, что это означает в эмпирическом плане, в частности, справедливо ли это для транс-п.щиональных мировых обществ. См. также Stichweh R. Zur Theorie der HеllKesellschaft, in: Sovale Systeme, 1995, S. 29-45.

как можно замедлить  и остановить самопроизвольный процесс функционального дифференцирования и избавиться от вытекающих отсюда проблем, но, совсем наоборот, о том, не становится ли сомнительным в результате глобализации самоистолкование, бытующее в частных областях, которые обладают собственной логикой и функционально дифференци-рованны.