Кадровая политика власти в СССР: 1939-1953 гг

 
Дополнительным штрихом к облику этого деятеля может послужить и такой примечательный факт. Когда в 1939 году на территории Белоруссии оказался джазовый музыкант Эдди Рознер со своим оркестром, Пономаренко, большой любитель джазовой музыки, взял их под свою опеку. Дело в том, что беженцы из районов Польши, захваченных немецкими войсками, в большинстве своем евреи, которые спаслись бегством на Восток, на территорию, контролируемую Красной Армией, подлежали высылке в административном порядке в отдаленные северные районы СССР. Власти в духе времени, отмеченного всеобщей подозрительностью, опасались наличия в приграничной зоне масс пришлого населения, среди которых, как они подозревали, могут легко замешаться вражеские лазутчики. Поэтому внимание, оказанное Рознеру и его музыкантам, было для них жизненно необходимым. Благодаря стараниям Пономаренко, оркестр получил в 1940 году статус Госджаза Белорусской ССР и вскоре начал гастроли по стране, вызывая неизменный восторг со стороны советской публики, не избалованной общением с джазовыми знаменитостями подобного класса. В 1944 году, также благодаря Пономаренко, Рознеру было присвоено звание заслуженного артиста республики. Это звание так и осталось единственной наградой музыканта за все время его жизни и работы в СССР. В дальнейшем судьба Рознера сложилась очень непросто - в 1946 году он был арестован и смог вернуться к творчеству только в 1953 году. Однако, не повстречай Эдди Рознер в самом начале своей новой советской жизни такого человека как Пономаренко, все могло бы обернуться более трагично. Эпизод с Рознером был для Пономаренко вовсе не случаен. Писатель К.И.Чуковский, который сталкивался с ним уже после войны, в дневнике, не предназначенном для посторонних глаз и поэтому в определенной мере объективно фиксировавшем тогдашние события и настроения, неоднократно отмечал высокий общекультурный уровень и широту взглядов этого партийного деятеля. Там же приводятся слова писателя К.А.Федина, который отзывался о Пономаренко как об очень умном, образованном и тонком человеке.

 
В годы войны, оставаясь руководителем белорусской парторганизации, Пономаренко занимал посты члена Военного совета ряда фронтов, а в мае 1942 года был назначен по личному указанию Сталина начальником Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного главнокомандования. На 1948-1953 годы приходится пик карьеры Пономаренко, который прочно вошел в состав высшего руководства страны, став секретарем ЦК. В 1952 году он введен в состав Президиума ЦК КПСС. Есть свидетельства, что в 1953 году было подготовлено решение о назначении Пономаренко председателем Совета Министров СССР. При этом Сталин, оставаясь некоронованным вождем партии и государства, планировал доверить руководство аппаратом ЦК и правительством особо доверенным соратникам. До разгрома «ленинградской группы» в качестве кандидатур фигурировали, как уже упоминалось, соответственно Кузнецов и Вознесенский, позднее – Маленков и Пономаренко.

 
После смерти Сталина карьера Пономаренко пошла на спад, он пришелся не ко двору новому руководству страны. Вначале Пономаренко занял кресло министра культуры СССР, а в 1954 году был удален из Москвы, став первым секретарем ЦК КП Казахстана. С 1955 года Пономаренко состоял на дипломатической службе в качестве посла СССР в Польше, затем в Нидерландах. В 1964 году, в 62 года, Пантелеймона Кондратьевича отправили на пенсию. Конец его карьеры также типичен для высшего руководителя того времени, когда сталинских выдвиженцев тихо убирали на покой.

 
Руководящие кадры «сталинской школы», как уже отмечалось, не знали, за какое действие либо бездействие они могут быть в любой момент привлечены к самой суровой ответственности. Неудовольствие и подозрительность вождя, трудности в реализации планов и решений, вызванные объективными условиями и обстоятельствами, отклонение от писаных и неписаных правил поведения могли привести к печальным последствиям для любого, самого успешного деятеля. При этом ему в вину могли быть поставлены поступки, которые ранее, будучи известны, не вызывали особых нареканий. Так например, манипуляции с трофейными ценностями, на которые часто смотрели сквозь пальцы, в определенных обстоятельствах становились поводом для преследования. Использование служебного положения в корыстных целях, в чем можно было обвинить при желании многих номенклатурных работников, также становилось причиной крупных неприятностей чаще всего при необходимости завести «дело» на того или иного руководителя. Вместе с тем в определенные моменты, в связи с обострением ситуации на «криминальном фронте», борьба с коррупционными проявлениями в среде партийно-государственного руководства, если не становилась приоритетной задачей для идеологически заданной линии «органов», то выдвигалась в число достаточно важных. Для советского руководства органы госбезопасности, внутренних дел и юстиции всегда являлись органами не правоохранительными, а карательными, важнейшим инструментом решения актуальных политических задач.

Стиль сталинского руководства, кадровая политика, осуществлявшая столь грубое «перетряхивание» кадров, одновременно способствовали, в частности, сдерживанию неизбежных коррупционных явлений и неконтролируемому разрастанию клановости и клиентаризма в партийно-государственном и хозяйственном аппарате тоталитарной власти. Однако, следует учтитывать, что уровень коррупции во властных структурах в первые послевоенные годы стал заметно возрастать. Многие представители новой генерации руководящей элиты, окончательно освободившись от влияния романтических настроений эпохи революционной ломки, почувствовав вкус к достатку и комфорту, утверждали соответствующие стандарты в своей повседневной жизни. Материальные блага, получаемые путем использования служебного положения в целях личной наживы, начали выставляться на показ, становиться чуть ли ни нормой, привилегией, представляемой как «кормление» за службу.

 
Подобные процессы, прослеживались, конечно, и до войны, и в военные годы, но именно после войны приобрели характер политической и социально-экономической проблемы. Поэтому ее наличие начинали осознавать на самом высоком уровне. Нравы начальства и методы его работы начинали вызывать у высшего руководства страны сомнение, могут ли такие люди служить опорой режиму. Подвергнутые преследованиям по политическим мотивам или в результате политических «разборок», в том числе при преследовании номенклатурных группировок, существование которых воспринималось в верхах крайне негативно, «падшие ангелы» почти всегда обвинялись и в различных служебных злоупотреблениях. Указанные обвинения воспринимались как заслуживающие пристального внимания и решительным образом осложняли положение обвиняемых. Оправдаться, используя связи и влияние, становилось в этом случае весьма проблематично. 
 
Руководители, преследование которых проводилось в рамках упомянутого уже «ленинградского дела», также не избежали обвинений в злоупотреблениях служебным положением с целью личной наживы. Как известно, 1-ый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А.Кузнецов, переведенный в 1946 г. на работу в Москву и назначенный секретарем ЦК ВКП(б), перед своим отъездом из Ленинграда жил в двухэтажном двадцатикомнатном особняке с многочисленными подсобными помещениями, украшенном картинами, коврами ручной работы и хрустальными люстрами, с дорогой мебелью, посудой, радиоприемниками и другими редкими в те годы бытовыми приборами и принадлежностями. Дворцовая роскошь, в которой жила семья Кузнецова, обеспечивалась, в основном, за счет государственной собственности, богатый особняк ему лично не принадлежал, хотя оборудовался и обставлялся не без участия и с учетом пожеланий первых лиц ленинградского руководства. Известно, в частности, что в ленинградских комиссионных магазинах закупались с этой целью предметы роскоши, причем оплата велась из средств, вырученных в результате продажи «бесхозных» ценностей умерших блокадников. Крупный партийный чиновник считал возможным принимать от подчиненных дорогие «подарки», а подчиненные не стеснялись их преподносить, незаконно изыскивая соответствующие немалые средства. Так, следуя уже заведенной традиции, директор Челябинского Кировского танкового завода, бывший директор Кировского завода в Ленинграде И.М.Зальцман дарит Кузнецову специально изготовленную шашку, отделанную золотом и драгоценными камнями, а также золотые часы. Тогда же золотые часы получают из рук Зальцмана ленинградские руководители П.С.Попков и Я.Ф.Капустин.

 
Глядя на начальство и справедливо считая, что в данном случае с них оно строго не взыщет, соответствующим образом вели себя подчиненные. Начальник Ленинградского управления госбезопасности генерал-лейтенант П.Н.Кубаткин, также арестованный по «ленинградскому делу», зная вероятно, о «темных пятнах» в репутации многих руководителей и решив поэтому, что и ему все дозволено, также принимал различные подношения. Осенью 1945 г. он получил, к примеру, в качестве «подарка» трофейный автомобиль. 
 
Послевоенный подъем экономической преступности и развитие «теневых» отношений в экономике, в первую очередь в торговле и общественном питании, легкой и пищевой промышленности и снабжении, был невозможен без вовлеченности в эти отношения руководителей государственных учреждений. Неудивительно, что фигуранты «ленинградского дела», крупные партийно-государственные руководители, ведущие себя столь не безупречно, обвинялись в связях с коррумпированными чиновниками, которые нашли общий язык с воротилами теневой экономики и представителями преступного мира. Этим, в частности, объясняло обвинение непринятие мер по конкретной информации, заявлениям и жалобам в связи с фактами взяточничества, вымогательства, всевозможных форм скрытой коррупции, протекционизма и прямого мародерства в городе, только что пережившим ужасы блокады. Политическое преследование, направленное на подавление скомпрометировавшей себя номенклатурной группировки, вполне могло опереться в этом случае на лозунг борьбы с коррупцией и разложением партийно-государственного аппарата. Поэтому «ленинградское дело» превратилось в серию процессов с обвинениями как чисто политического, так и уголовного характера.  
 
Из комплекса документов, которые относятся к «ленинградскому делу» и хранятся в различных архивах, пока рассекречено и стало доступно для исследователей далеко не все. Архивисты указывают, что снятие грифа секретности ведется с соблюдением требований законодательства, которое стоит на страже государственной и иной, охраняемой законом тайны, в том числе сведений, составляющих тайну следствия и судопроизводства, данных о личной и семейной жизни граждан, а также другой конфиденциальной информации. Только через 15 – 20 лет историки получат доступ к неизвестным им материалам, после чего, по всей вероятности, станут понятны многие спорные моменты. Одновременно станет возможно провести более исчерпывающий анализ кадровой политики и внести ясность в причины и обстоятельства тех событий. Последнее замечание, безусловно, относится и к другим реалиям кадровой политики в то непростое и жестокое время.

 
Как известно, сразу после войны начались преследования маршала Г.К.Жукова, растущая и широкая популярность которого вызвала неприятие и ревнивые подозрения со стороны Сталина. При этом в ход было пущено обвинение в «барахольстве» и «накопительстве», незаконном присвоении вывезенного из Германии имущества. Вождю докладывали, что «дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри дорогостоящими картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне». Представленная опись имущества, находящегося на даче маршала, усилила обвинения в «отсутствии скромности, чрезмерных личных амбициях, приписывании себе решающей роли в выполнении всех основных боевых операций во время войны» и привело к увольнению Жукова с поста Главнокомандующего сухопутными войсками и заместителя министра вооруженных сил СССР. Сталин отправил его командовать войсками Одесского военного округа, а затем перевел на ту же должность во второстепенный по своему значению Уральский военный округ. Преследования Жукова сопровождались «наведением порядка» в среде военных руководителей, о чем речь пойдет ниже.

 
Безусловно, нередки были случаи, когда зарвавшийся партийный или государственный чиновник нес ответственность за крупные и реально совершенные нарушения, которые стали причиной преследования сами по себе, а не являлись лишь предлогом или дополнительным обстоятельством для наказания. Известно, что при проведении денежной реформы 1947 г. некоторые высокопоставленные руководители, заранее зная о том, что денежные суммы, вложенные в сберкассы, полностью сохранятся и не подвергнутся девальвации, постарались сберечь таким образом имевшуюся у них немалую наличность. Более того, некоторые хорошо информированные в этом отношении лица изыскивали для этой аферы дополнительные средства. Одним из региональных лидеров, привлеченных к ответственности, стал тогда первый секретарь Калужского обкома ВКП(б) И.Г.Попов.  
 
Выдвинувшись из среды низовых партработников в период масштабной ротации кадров в годы «большого террора», Попов занимал в 1942-1944 гг. должность председателя Чкаловского облисполкома. Образованием и знанием дела Илья Георгиевич не блистал, однако, сделал карьеру, благодаря умению подладиться под требования начальства и способностям, не считаясь ни с чем, любой ценой добиваться выполнения указаний, поступающих сверху. В 1944 г. Попова взяли в Москву на работу инструктором в Управление кадров ЦК ВКП(б), а через несколько месяцев отправили в Калугу руководить вновь организованной областью. Накануне денежной реформы, один из немногих должностных лиц в Калуге осведомленный об условиях обмена денежных знаков, Попов положил на свой счет в сберкассе крупную сумму. Афера была раскрыта в результате проведенных по стране массовых проверок, и незадачливый партчиновник пал жертвой собственной алчности. На пленуме Калужского обкома, состоявшемся по указанию из Москвы, «Егорычу», как звали подчиненные своего грубого и малограмотного начальника, припомнили все его недостатки и промахи. Однако Попов, сохранивший членство в партии и не привлеченный к уголовной ответственности, отбыл в родные места, где был назначен и два года проработал директором Чкаловской швейной фабрики. В дальнейшем его положение несколько укрепилось, Попов стал председателем Чкаловского областного радиокомитета. После смерти вождя он вернулся даже на ответственную партийную работу. В 1954-1955 гг. Попов работал первым секретарем одного из сельских райкомов Чкаловской области.

 
Наказаниями заканчивались самые, казалось, невинные отклонения от установленных правил поведения, которые по устоявшимся представлениям были обязательны для руководителя. В 1943 г. секретарь ЦК КП(б) Грузии П.А.Шария написал в связи со смертью сына «идеологически вредное сочинение в стихах». Идеологически вредным это политически нейтральное произведение признали в связи с тем, что оно было проникнуто «пессимизмом и религиозно-мистическими настроениями... В отступление от основных принципов большевистского материалистического мировоззрения, т. Шария  в этом произведении говорит «о лучшем мире», лежащем будто бы вне пределов нашей действительности». Находясь в командировке в Москве, Шария организовал печатание этой книги тиражом в 75 экз. в одной из московских типографий и хранил отпечатанное у себя. В разное время 13 экз. Шария подарил с авторской надписью своим друзьям и близким знакомым, о чем через несколько лет стало известно и привело по указанию из Москвы к снятию его с поста секретаря и вывода из состава ЦК КП(б) Грузии. Принимая во внимание, что Шария из-за смерти сына находился в момент написания стихов в тяжелом психическом состоянии, его не подвергли более тяжелому наказанию и отправили на преподавательскую работу. Вопрос этот специально рассматривался на Политбюро и столь мягкое по тем временам наказание связано с тем, что Шария был одним из приближенных Берии, который постарался защитить «своего человека».  
 
Несмотря на спад репрессий после кровавых чисток 1937-1938 гг., далеко не всегда оплошности и проступки руководителей оставались без суровых мер наказания и ограничивались лишь снятием с занимаемой должности. Характерный случай произошел с комбригом И.П.Сергеевым. С 1918 г. он, выходец из рабочих, служил в РККА на командных должностях в артиллерийских частях, с 1931 г. преподавал и занимал руководящие посты в военных учебных заведениях. В 1938 г. Сергеев был назначен заместителем председателя Военно-промышленной комиссии при Совнаркоме СССР, а в январе 1939 г., после образования Наркомата боеприпасов СССР, стал наркомом. В марте 1939 г. на XVIII съезде партии его избирают кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Не вызывает сомнения, что Сергеев, не имея опыта работы в промышленности, тем более, опыта руководства столь крупным промышленным наркоматом, не смог должным образом организовать работу важнейшей оборонной отрасли в напряженные предвоенные годы. На XVIII партконференции в феврале 1941 г. наркома строго предупредили, что если он не обеспечит плановых поставок боеприпасов, то будет выведен из состава ЦК и снят с работы. Не прошло и двух недель после закрытия конференции, как Сергеева отстранили от работы и отправили преподавать в Военную академию Генштаба, а в конце мая арестовали. Следствие длилось до начала 1942 г., после чего в феврале 1942 г. Особым совещанием при НКВД СССР он был приговорен к смертной казни и расстрелян.   
 
Ожидание неприятностей и напряженная обстановка, в которой действовали руководящие кадры, что зачастую даже не связывалось с опасением понести ответственность за конкретные нарушения, не могли не накладывать отпечатка на облик ответственного руководителя. В первую очередь это влекло за собой формирование особого стиля руководства. Ведь кроме всего прочего, руководитель действовал аналогично по отношению к своим подчиненным, причем степень жесткости его поведения определялись не столько личными качествами, сколько конкретными обстоятельствами, в которых он оказался. При этом сравнительно высокообразованный, обладавший определенным культурным уровнем советский партийно-государственный руководитель действовал, зачастую, методами ничуть не более «цивилизованными», чем его коллега, малограмотный и нахрапистый начальник-самодур.