Лексико-семантические группы «характер» и «нрав» в I томе романа А.П.Степанова «Постоялый двор»

- Кошке игрушки, а мышке –  слезки, - сказал протопоп, - для чего  бы не выдать барышню за  Долинского? Он человек шлифованный, беден, низкого [106] происхождения, но в молодых летах дослужился до подполковника, а Катерина Михайловна сама богата.

- Генералу, - отвечал я, - не хочется  быть роднею часового мастера.

Протопоп тихо засмеялся:

- Не все ли кажется ровно, кто бы ни был сватом?

- Что ж делать, почтенный Иван  Васильевич! И небо имеет свои  степени, и цепь натуры связана  постепенностью, и в породе человеческой  она видима: один другого сильнее, один другого умнее, как же  не быть постепенностям и в  мире политическом?

- Так, так, ваше превосходительство, и тем справедливее, что все  составы государств заимствованы  из великой книги натуры, ну, иные  – более, другие – менее.

- И какие мудрые образы, батюшка, в этой книге начертаны. Посмотрите! Ничего нет общего: на сливе не растет яблоко, нет крапивного листа на стебле мака – всему свое. Всякое [107] растительное вещество имеет свою пищу, всякое анимальное творение – свою. Вкусы людей бесчисленно разнообразны.

- Таковы и наши состояния, - добавил  протопоп, - какое вам состояние наиболее нравится в России?

- Купеческое, -отвечал я, - достоинство  лиц его сопряжено с достоинством  общественным. Чем богаче купец, тем более приобретает уважения  политического, не потому, что он  только богат, но потому, что своим богатством полезнее для отечества. И притом, сколько разнородных приятностей в этом состоянии. Те, которые возвысили свои капиталы до того, что окидывют взглядом отдаленнейшие моря и с народною гордостью ожидают к себе иностранных гостей, для сбыта своих товаров туземной промышленности, есть уже князья коммерции, законодатели оборотов. Те, которые производят закупы из первых рук, посредством приказчиков или детей, владычествуют, как будто, над величайшими реками [108] государства, покрывая их своими судами. Содержатели блистательных магазинов, не уступающие ничем иностранным, или гостинорядцы, похожие в лавках своих на дрених гостей Великого Новгорода, те и другие , прельщая требователей предметами роскоши и необходимости, поставляют их в какую-то зависимость, в которой они играют роли клиентов. Любо смотреть на саму молодежь: на детей и приказчиков. Мне случилось ехать по большой сибирской дороге, обгонять и встречать караваны: вообразите себе, отец Иоанн, как сотни накладенных грузно возов, под начальством одного, какого-нибудь удалого приказчика, все вместе мчатся во весь дух на быстрых, переменных парах! Нет ничего прелестнее, чем смотреть на купчика, молодого, красивого, как будто кровь с молоком, когда он стоит на раззолоченной узорчатой барке своей под флагами и парусами и, весело посматривая на свою многочисленную флотилию, плавно несется вниз по струям Волги. [109] Я люблю даже смотреть а суетливых приказчиков, сидельцев гостиных дворов, Московского или Петербургского: мороз трещит, развод отменен, а им и дела нет! Раскрасневшись, как в жаркие дни лета, они постукивают каблуками, похлопывают в ладоши, попивают чай и сбитень, почитывают новости и не пропустят никого без привета и зазыва.

   Разумеется, и в коммерческом  состоянии есть и должны быть  великие промахи, неудачи, несчастья. И где же ожидать их более, как не там, где должна существовать смелая решительность на удачу: но она-то сама заставляет принимать в коммерческом человеке участие, ибо нам вообще нравится бойкий полет ума и его замыслы.

- Ну, ваше превосходительство, - сказал, шутя, протопоп, - хотя бы сейчас на барку.

- Да я бы желал, чтобы дети  мои были подобными купчиками.

- А где они теперь, смею спросить? [110]

- В рыцарских испытаниях, отец  Иоанн.

- Да укрепит пути их отец  сил! – сказал протопоп, осенив грудь свою крестом. – Скажите же, какое состояние вам более не нравится?

- Подьяческое, без сомнения, подьяческое. Не потому, чтобы я почитал  его низким, сохрани меня Бог! Но потому, что оно гласом народа  посрамлено до ничтожества. На  того, кто по желанию или по необходимости посвятит себя в это общество, народ кладет печать отвержения. Я говорю о низких степенях этого корпуса чиновников.

- Может быть, они достойны подобного  мнения?

- Нет! Решительно…

- Нет? – прервал меня протопоп  с некоторым удовольствием. –  от вас первого я это слышу  и удивляюсь вашей смелости  защищать людей, покрытых общею  ненавистью.

- Вы удивляетесь, как я осмеливаюсь  говорить правду? Для чего не  мешаю свой [111] голос с голосом черни, которая по старообрядческим предрассудкам и в подражание Сумарокову, не может из слабости и не хочет из мщения оставить своего предрассудка?

- Как из мщения? – спросил  протопоп.

- Во всех политических обществах  устроены суды и судьи. По необходимости, с отдаленнейших времен, находятся исполнители правосудия и администрации. Истцы и ответчики прибегают к первым, неисполнители обязанностей преследуются другими. Необходимо, чтобы кто-нибудь, истец или ответчик, получил удовлетворение, а потому, кто-нибудь из них двух делается непременным врагом суда и судьи. Тот, кто не исполнял свои обязанности, подвергается взысканию, а с тем вместе почитает своим врагом и того, кто находится в обязанности производить взыскание. Вот главная и постоянная причина, возбуждающая мщение к чиновникам гражданским. Вторая, без сомнения, лихоимство. [112] Сотни тысяч, жирная, двадцати четырех вершковая стрлядь, поцелуй прелестной жены, четверть ржи – конечно, одно и то же. Смерть часовому за десять наполеандоров и за талер, ежели пропустил в свою цепь неприятеля. Все подобные преступники – равно лихоимцы, все имеют ввиду корыстолюбие, какую бы оно форму ни заключало, от сотней тысяч, до четверти ржи, однако же…

- Однако же, - прервал священник, - четверть ржи можно бы было  исключить.

- Ни под каким видом, отец  Иоанн, где тогда положите вы  черту разграничения?

- Да, ведь они, батюшка, ваше превосходительтво, право с голоду помрут, ежели  доброхотные датели не будут  их кормить.

- Вот и черта разграничения, почтеннейший Иван Васильевич,. Для чего же все такие в презрении, для чего соотечественники имеют к ним подобное расположение, как индейцы к одной из своих каст. Нет! Это самый [113] несчастный кусочек из гражданского состояния, это наши парии.

- Как же вы сами поступали  с ними, ежели они попадались впросак?

- Как Брут со своими детьми  – казнил без милости. Мы ходим  под законом, отец Иоанн.

- От чего возле вашего постоялого  двора такой тяжелый воздух? –  спросил протопоп.

Я указал ему на окно. Вся площадка перед ним укладена была достоянием постоялого двора, остатком от обозных лошадей, так, что не было видно ни одной песчинки. Удушительный пар, как туман, носился по поверхности земли.

- Нынешней осенью, - сказал я, - положу  еще столько же и запашу  плугом, зимою положу вдвое, на  будущий год, весною, запашу снова, а в осень стану делать посадку плодовых деревьев и кустарников.

- Вот так-то, Алексей Павлович, [114] чтобы очиститься, все должно проходить через гниение.

- И через огонь, - добавил я.

- Все, все, - казал протопоп, покачав  головою со вздохом, - и неужели царство растительное и тело анимальное удостоились особенных своих процессов, а часть возвышеннейшая, благороднейшая, существующая непременно, ибо примечаем ее отсутствие довольно ясно, когда труп лежит в гробу, неужели эта часть заброшена у премудрого творца вселенной? Всему только свой элемент, своя откваска и огонь.

   Я простился с моим  другом священником, которому обязан  за многие приятные минуты  в своем уединении.

Это курение право несносно. Куда мне деться? А! Голос Малова: милости просим.

   Он посидел у меня немного  и взял меня с собою. Я погостил  у него дня четыре. Он был  мне очень рад и угощал как  русский, как родной, однако же  все-таки пословица справедлива: в [115] гостях хорошо, а дома лучше. Ольга, кофе!

- Много ли было проезжающих?

- Довольно-с, только один – удалее  всех: кричал, бегал, шумел, остриг сам  Алешку, выбрил сам бороду Мартыну, спросил бутылку медку и бутылку  сотерну, откупорил, взял в обе  руки по бутылке и попеременно  лил себе в горло, пока не  опорожнил. «это значит – делать слоеный пирог, - сказал он мне, - слышишь ли, мать моя?». Потом вымыл себе голову, выполоскал чисто-начисто рот, разоделся, разфрантился и отправился к генералу, говорят, он ему какой-то внучек.

- Много ли у вас в неделю  разошлось вина?

- В эту неделю порядочнос-с: две  дюжины взяли к генералу, потому  что еще не отстоялись оксофты, которые недавно привезли, прежние  вышли, а заветного трогать не  хотят, да проезжающие выпили  более дюжины. [116]

- Честно, Ольга ступай!

- Как хорошо живет мой Малов! Прекрасный человек! Желалось бы только, чтобы у него не было антипатии к прелестной и сострадательной княгине Серпуховской. Конечно, желание смешное, но, воля ваша, простительное. Как-то хочется, чтобы люди возвышенных чувств любили друг дуга.

   Жена Малова – прекрасная  русская немочка, очеловеченное  сладострастие снаружи и благочестие  внутри. Вот как обманчива бывает  наружность!впрочем, Аделаида не  виновата, что ее черты и пропорции  кажутся слишком привлекательными  глазам испорченной натуры человека. Прошу не прогневаться, батюшка Алексей Павлович!

   Домик у Малова маленький, но чрезвычайно удобный к помещению. За основание, кажется, взята спальня, эта лаборатория рода человеческого. Вокруг нее облеплены принадлежности: детская и уборная супруги, соединенные тесно с [117] кабинетом супруга. Гостиная и столовая заключают в себе приемные комнаты. Девичья и, так называемая каминная, между первою и столовою, да маленькая передняя оканчивают план дома. В каминной молодая хозяйка занимается всем домашним хозяйством и приправляет иные кушанья для стола. Стены этой комнаты выложены изразцами, столы и шкафы из ильмы, здесь так же все семейство пьет чай и даже обедает и ужинает. Малов, придерживаясь пословицы «по платью встречают, по уму провожают», сделал свою переднюю до того красивою, что когда взойдешь, она представляется портиком. Столовая вся белая и высокая с легонькими стульями, переплетенными тростником, на окнах горшки с душистыми травами. Гостиная покрыта и убрана голубым, под цвет глаз хозяйки. Желтофиоли и гиацинты на окнах и пирамидках ласкают с изобилием обоняние тоненького одушевленного носика Аделаиды. Два больших зеркала, представляя [118] весь образ ее в различных изменениях, заставляют по неволе изыскивать, что в ней милее, и какое положение более к ней пристало. Внутренние комнаты прибраны сообразно вкусу и спокойствию. Во всем доме только в гостиной и в столовой штучные полы, в других покрыты дикою краскою. Везде отличная опрятность, воздух чист и удобство берет верх над негою.

   Малов большую дворню свою выселил на хутор, с тем, чтобы через три года каждое семейство платило само за себя подушные, а дети по возрасту превратились в хлебопашцев. Он оставил нужных только для прислуги и сада.

   Хлебопашество Малова разделяется  на три поля, в каждом по 100 десятин, однако же старая методика с помощью рогатого скота не заставляет его сожалеть о семиполии. Хлеб обыкновенно родится у него семь-восемь и он, избавившись от потребителей, продает его за цену весьма значительную. [119]

   Он имеет маленький конский завод, большие луга вдоль реки и даже болота, прилегающие с одной стороны к березовому лесу.

- Вот одно упущение по хозяйству, - сказал он мне, прогуливаясь  со мною верхом, - эту неудобную  трясину следовало бы осушить  каналами, но тогда лишился бы я удовольствия иметь и стрелять дичь. Не все же для чистой экономии: почему бы не потешить себя, ежели притом само удовольствие доставляет некоторую пользу.

- А там, на холме, какое у вас  низенькое, но большое строение  из мелких бревен? Кажется, оно, опускаясь вниз, переходит за речку.

- Это птичий двор. Он перегорожен  так на двое так, что птицы  куриной породы занимают высоту, а водяные –низ холма, ручей  проходит через последнее отделение  и, можете себе представить, как  балует моих уток и гусей! На этом довольно широком и быстром ручье, гораздо пониже, занят у меня [120] плотиною большой пруд и работает мельница на двух поставах, а в пруде много стерлядей, карпов и окуней.

   Мы ехали по березовому  лесу, в котором проскакивали  местами ольхи, осина и в довольном количестве липы.

- Ежели у меня чего скудно, - сказал Малов, - так это леса. Единственный во всем поместье: под ним не более восьмидесяти  десятин. Берегу как свой глаз, разделил на столько маленьких  участков, чтобы, вырубая последний, мог уже иметь в виду полный возраст первого.

   Между тем, подаваясь глубже  в лес, мы въехали в липник, старинные деревья покачивали  густыми вершинами и шепот  листьев их раздавался по всей  дубраве. Вдруг наткнулись мы  на высокий забор с маленькою  калиткою.

- Что это, Николай Петрович? – Спросил я. – Не протектор ли вы к какому-нибудь дому раскольничьему?

- Здесь пасека, - отвечал он, улыбаясь, - не угодно ли взглянуть?

Мы вошли в калитку и мне представи. [121].(122-123)

 

- Скажите, Любезный Николай Петрович, какие мистерии заключаются в рождении пчел и в присмотре за ними?

- Матка несет каждый год около  двадцати тысяч яиц, прежде яйца  пчел рабочих, потом трутней и, наконец, маток. Этого количества  достаточно для трех роев, и  в таком случае, родится из  всего количества только три матки.

- То есть на одну матку  приходится 6666 пчел. Ну-с хорошо, что  же? Вероятно, они обоих полов?

- Обоих, как полагают иные теоретики  пчеловодства, основываясь на том, что двух месяцев или 5.184.000 секунд  недостаточно для процесса двадцатитысячного пчелорождения, но пчеловоды опытные утверждают, что никогда не видывали, чтобы пчелы, кроме так называемой матки, оказывали друг другу ласки любви.

- Не дурно! Какого же особенного  свойства требуют они в своем  пчеловоде? [124]

- Как говорят, чистой нравственности и не терпят людей, преданных вину и женщинам.

- Воля ваша, Николай Петрович, а  свой своему по неволе дуг. Я слыхал, что пчелы чрезвычайно  привязаны к матке, стало быть, должны любить и нравы ее, а  согласитесь, что она слишком  нетрезвого поведения относительно любви. Мне кажется, что в этом случае, инстинкт их никак не может быть антипатически направлен к любителям женщин. Пьянство – дело другое: нахожу, что для пчел должны быть отвратительны дерзость, неосторожность, отсутствие благоразумия во всех поступках тех, кто за ними ухаживает и тяжелая их атмосфера. Это последнее обстоятельство должно быть вообще не по нраву роскошным насекомым, которые привыкли валяться в атласных чашечках цветов и вдыхать их ароматические испарения. Точно, они должны любить весьма чистоту и опрятность. [125]