Гуманитарные науки

1. Традиционализм – уважение и поддержание обычаев, принятие и признание идей, существующих в определенной культуре и религии.

2. Конформность – ограничение действий и побуждений, нарушающих социальную гармонию.

3. Универсализм – понимание, благодарность, терпимость, стремление к поддержанию благополучия всех людей и природы.

4. Безопасность – стабильность, безопасность и гармония общества, семьи и самого индивида.

5. Саморегуляция – свобода мысли и действия (выбор, творчество, познание).

6. Стимуляция – полнота жизненных ощущений, новизна и состязательность в жизни.

7. Гедонизм – удовольствие, чувственное наслаждение жизнью.

8. Достижение – достижение личного успеха в рамках разделяемых культурных стандартов.

9. Власть – достижение социального статуса, престижа и влияния на других людей.

10. Благожелательность – поддержание и повышение благополучия людей, с которыми человек находится в контакте.

Анализ материалов дал следующие  результаты: в группе ценностей, отражающих интересы группы, выбор пал на традиционализм, благожелательность. Благожелательность (40 %) – потребность позитивного взаимодействия в целях благополучия группы и индивидуальная потребность в общении и объединении. Традиционализм (35 %) – традиционное поведение – становится символом солидарности группы, выражением уникальности её картины мира.

В ценностях, выражающих интересы индивида, превалирует саморегуляция и достижение. Саморегуляция (46 %) – потребность индивида быть автономным и независимым. Достижение – через личный успех получить социальное одобрение – 55 %. Наибольшее предпочтение отдано мотивационным блокам – универсализму и безопасности, которые выражают и индивидуальные, и групповые интересы. В основе универсализма (70 %), по-видимому, лежат универсальные потребности в красоте, гармонии и справедливости. Безопасность (62 %) обуславливается, вероятно, потребностями в адаптированности и предсказуемости мира, снижении неопределенности.

Таким образом, молодые люди сегодня выбирают в большей мере ценности, выражающие интересы группы, тем самым происходит отказ от эгоистических интересов. Мы видим возможность сохранения стабильности в обществе за счет добровольного самоограничения и подчинения чужому мнению и чужим действиям, желания защиты порядка, стабильности и социальной гармонии вокруг себя. В данной ситуации, думается, есть свои положительные и отрицательные стороны. Безусловно, серьезность, озабоченность молодого поколения общечеловеческими ценностями является «идеальной» для будущего общества. Но как же юношеский максимализм? Где потребность в новизне и состязательности в жизни, которые, казалось бы, именно в этом возрасте должны быть руководящими? Ведь потребность в лидерстве, доминировании является и причиной самореализации личности.

В третьем блоке рассматривалась  этническая идентичность, которая является одним из компонентов социальной идентичности и представляет собой результат «когнитивно-эмоциального процесса самоопределения индивида в социальном пространстве относительно многих этносов. Это не только осознание, но и восприятие, понимание, оценивание своей принадлежности к этнической общности».

Данные опроса выявили следующие  результаты: прослеживается чёткая этническая самоидентификация. Самыми распространенными ответами были: «Несмотря на то, что вокруг меня живет столько разных народов, я хорошо знаю и всегда ясно осознаю свои национальные корни» – 37 %; «Если бы у меня сейчас была возможность выбирать национальность, я выбрал бы ту же самую» – 33 %; «Я хорошо знаю культуру своего народа» – 20 %. Ответы,  характерные для неопределенной идентичности получили низкие проценты: «Мне неприятно лишний раз вспоминать о своей национальности» – 3,5 %; «Я не люблю, когда меня лишний раз спрашивают о моей национальности и в подобных  случаях стараюсь аккуратно сменить тему разговора» – 3,5 %; «Когда окружающие говорят о культуре и обычаях своего народа, я испытываю некоторый дискомфорт, потому что сам не могу точно определить, к какому народу себя отнести» – 3 %.

Думаем, что результаты исследования выявили самодостаточную личность. Даже в условиях глобализации сегодня каждый психологически здоровый индивид должен иметь четко определенную коллективную (этническую, культурную) идентичность. Только тогда он готов к осмыслению, позитивному взаимодействию с физической и социальной средой и, безусловно, способен взаимодействовать с изменяющимся и сложным современным миром. У маргинальной в плане этнической самоидентификации личности развивается целый комплекс неблагоприятных индивидуально-психологических свойств, свидетельствующих о фрустированности: ощущение психологической незащищенности, замкнутость, низкий уровень притязаний, пассивность, нежелание отстаивать ценности своего рода и этнической общности.

Таким образом, на основе данных материалов можно прийти к выводу, что сегодня  студенты выбирают то, что воспитано в них ценностями культуры и менталитетом традиционного типа. По-видимому, это можно объяснить тесными связями респондентов с сельской местностью, где процесс влияния модернизированного общества идёт более медленно. Молодой человек в первую очередь думает о проблемах окружающего его мира, ставит свои интересы ниже коллективных. Может быть, такой низкий уровень ориентации в ценностях обусловлен сегодня тем, что традиционная культура для студенчества Горного Алтая пока остается более эффективной.

 

 

Литература

 

1. Татарко А.Н., Козлова М.А., Лебедева Н.М. Психологические исследования социокультурной модернизации. – М.: РУДН, 2007. – 167 с.

2.Там же. – С. 28-29.

3. Стефаненко Т.Г. Поведенческий  компонент этнической идентичности: за и против.//Кризис идентичности и проблема становления гражданского общества/Отв. Ред. Н.Л. Иванова. – Ярославль, 2003. – С. 127–134.

4. Парк Р.Э. Культурный конфликт  и маргинальный человек.//Социальные  и гуманитарные науки: РЖ. Сер. 10. социология. – 1998. №2. – С. 172–175.

 

 

И.А. Бедарева

 

РАЗВИТИЕ СИСТЕМЫ ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКИХ ЭЛЕМЕНТОВ В РУССКОЯЗЫЧНОЙ ПОЭЗИИ

ГОРНОГО АЛТАЯ XX ВЕКА

 

 

В данной статье производится попытка рассмотреть основные эволюционные тенденции бытования фольклорно-мифологической системы в поэзии русскоязычных писателей Горного Алтая.

Закономерным считаем  исследование особенностей создания индивидуальной фольклорно-мифологической системы в первую очередь в художественном мире Валерия Куницына. Во-первых, это обусловлено хронологически: его первый сборник стихов – «Ангаков камень» – вышел в 1988 году, то есть раньше, чем заявили о себе другие поэты, чье творчество, как и творчество В. Куницына, оказало заметное влияние на субрегиональный культурный процесс. Во-вторых, именно Валерий Куницын является прямым последователем Георгия Кондакова, причем, и фактически, – Куницын начинал свой творческий путь с литературного объединения «Синегория», руководителем которого был Кондаков, – и концептуально – художественные миры обоих поэтов имеют много созвучного, в том числе и в фольклорно-мифологическом аспекте. В-третьих, образ Хан-Алтая и составляющие его мифологемы Горы и Реки, которые являлись неотъемлемой составляющей русскоязычной литературы Горного Алтая XX века, достигли, в указанный период, благодаря произведениям Куницына, кульминационного выражения, можно даже сказать, определенного завершения.

Валерий Куницын родился  в 1944 году в Горно-Алтайске и уже  с 12 лет начал писать стихи. Отдельные  произведения поэта начали появляться на страницах республиканских газет «Звезда Алтая» и «Алтайдын Чолмоны» с 1967 года, в 1988 году его стихотворение «Июнь» вошло в антологию стихов поэтов России – «Час России».

Именно это стихотворение  Л. Чащина считает своеобразной «визитной карточкой» поэта, так как  «оно объективно является программным, поскольку содержит в себе наиболее значимые и традиционные в контексте всего творчества В. Куницына элементы и категории, передает особенности стиля, и, в значительной мере, позволяет судить о тематической ориентации поэта» [1]. «Месяц малой жары наступил -/буйство жизни и красок вокруг…/Мне кузнечик зелененький мил / и пугливый лесной бурундук. / По полянам цветы разбрелись, / им до осени вольно гулять./Муравьиную трудную жизнь/на коленях пытаюсь понять…».

Творческое наследие Валерия  Куницына составляет пять сборников стихов – «Ангаков камень» (Горно-Алтайск, 1988), «Речная звезда» (Горно-Алтайск, 1992), «Живое дерево души» (Горно-Алтайск, 1997), «Я голосом встаю из трав…» (Горно-Алтайск, 2002), «Жива душа преодоленьем боли» (Горно-Алтайск, 2004), которые характеризуют поэта как яркого представителя русской литературы Горного Алтая.

Наличие русских и алтайских  корней в родословной Валерия Куницына, вероятно, оказало влияние и на особенности творчества поэта, основной из которых, как отмечает Б. Укачин, является то, что, будучи русским человеком, он мир природы видит и ощущает как алтаец и житель этой древней земли.

В одном из ранних стихотворений  Валерий Куницын открыто декларирует  важность слияния славянской и тюркской культур для своего лирического  героя: «Есть в России Европа и / Азия, / говорят, что здесь легче / дышать… / Ведь пришла ж моим / предкам фантазия - / кровь славянскую с / тюркской смешать…» («Есть в России Европа и Азия…»). Данное стихотворение задает определенную направленность всему творчеству Куницына, которая заключается в диалоге двух культур, что, прежде всего, нашло отражение в фольклорно-мифологической системе.

В другом стихотворении  – «Связь» – поэт демонстрирует  наличие в его художественном мире не только алтайских и русских фольклорно-мифологических элементов, но и соответствующих элементов разных культур, причем именно связь культур является, по его мнению, одной из важнейших миссий поэта: «Я остался для связи Земли со Вселенной. / Плыл когда-то с ахейцами я за Еленой. / У Христа жить учился, у Магомета, / Буддой сердце мое было тоже согрето. / Был я русским, алтайцем / и даже монголом…».

И действительно, художественный мир  поэта полисемантичен, наполнен фольклорно-мифологическими элементами многих культур: алтайских (месяц марала, месяц малой жары, шаман, Ульгень, три маралухи, горные духи, аржан), славянских (домовой, жар-птица, подкова, гадалка), православных (крест, Бог, Слово, Душа, Творец), античных (Аполлон, Ариадна, Елена, Лета), общекультурных (Мировое древо, Река Времени) и других. Причем  точкой, фокусом их слияния в картине мира В. Куницына является Алтай: «Сидели как-то на Белухе / Три бога – Индра, Тянь, Ульгень. / Скакали в небе маралухи, / И просыпался новый день. / Из края в край на весь Алтай…» («Сидели как-то на Белухе…»)

Следует подчеркнуть, что Куницын  открыто декларирует аналогию Алтай – Рай: «Вот раскинулся Горный Алтай – /Богом созданный рай… / Мне в раю этом жить» («Богом созданный рай»).

Важнейшими составляющими образа Хан-Алтая у Валерия Куницына являются мифологемы Горы и Реки, где мифологема Горы конкретизирована и синонимична главным образом горе Белухе: «Ты стоишь на границе твердынь, / На охране алтайских святынь, / там где писаницы до небес… / Где Христос над Белухой воскрес» («Ты стоишь на границе твердынь…»); «Где над Белухою горою / Струится Времени река. / Следит за каждою судьбою / Всевышний сам из далека, / Врачует души нам рукою – / Секунды, месяцы, года…» («Где над Белухою горою…»); «Храма вечности сердцем коснусь – / Золотого престола Белухи. / Жестом, словом обидеть боюсь / Поднебесных невидимых духов…» («Храма вечности сердцем коснусь…»).

Следует также подчеркнуть включение образа Хан-Алтая в контекст православной культуры, что на мифологическом уровне подчеркнуто обилием христианских элементов (образов, мотивов, терминов): Христос, Бог, Творец, Душа, Храм, святыня, воскресение, истина, грех, ад, рай, зло, порок и другие.

Образы и символы православной культуры очень широко используются поэтом в стихотворениях, посвященных раскрытию темы назначения поэта, которая достигла своей кульминации в венке сонетов «Истина»: «Творцу лишь только ведомы пути, / Без стука в сердце может он войти. / Тогда на пядь продвинешься вперед. / И станешь ты свидетелем невольно – / Жива душа преодоленьем боли. / И Бог меня заблудшего спасет…// Вначале все же Слово было нам. / Оно определяет в жизни выси, / И Доброту, и Красоту возвысит. / В душе ему дано построить Храм...» («Истина»).

Традиционный для горноалтайской литературы образ мирового древа  в поэзии Куницына также играет важную роль. Тополь, традиционно, в мировой культуре, олицетворяющий мужское начало, у Куницына прямо ассоциируется с жизнью лирического героя – его детством, юностью, зрелостью: «С отцом тополек белолицый / я в детстве в саду посадил. / Не думал, что можно сродниться / с тем деревцем, что я растил… / Вернуть бы те годы веселые, / что в детство, как в сказку, зовут. / Но тополя листья тяжелые / до неба почти достают» («С отцом тополек белолицый…»).

Береза в поэтике Куницына имеет  ярко выраженное женское начало, причем, начало божественное, дарящее свет окружающим: «Я березку белокурую / Лунным деревом зову, / Я пойду к ней через горы, / через реки поплыву. / Что за свет в тебе, родная, / так божественно сияет? / Там, где дерево взошло, –  / во все стороны светло» («Я березку белокурую …»).

Считаем необходимым также отметить сравнительно частое использование Куницыным образа полыни, который практически во всех случаях ассоциируется со смертью и является, по сути, единственным образом, выполняющим в картине мира поэта семантическую функцию связи с иным миром: «Полынь, как горькая примета, / у камня этого растет. / А в зыбкой тишине рассвета / одной судьбы недостает» («Ангаков камень»), «Полынный свежий ветер / Над холмиком кружит, / Один он в целом свете / Могилку сторожит…» («Память»), «Ярый блеск января / и разверстая стынь. / Жизни крали зазря. / Души ела полынь. / Покаянье грядет, / Прочитаю меж строк, / ветер боль унесет / и родится пророк» («Реквием 30-м годам»).

Тема Беловодья – сказочной  страны – также получила в творчестве поэта широкое воплощение. Куницын посвятил Беловодью целый цикл стихов - «Беловодье – есть страна такая», вошедших в сборник «Я голосом встаю из трав». Поэт практически не меняет легендарных представлений о том, что сказочная страна Беловодье находится именно на Алтае, и Алтай – Беловодье представляют собой семантическую конвергенцию в художественном мире поэта: «Беловодье – есть страна такая, / Где вмерзают в небо ледники. / Там в горах рассветных, пробиваясь, / Голубые плещут родники… / Беловодье – есть страна такая, / Где до Бога и рукой подать. / Затерялась где-то на Алтае, / Но ее не могут отыскать» («Беловодье»), «Беловодье укроет от жадного взора. / Из гремучих и светлых я пью родников. / Я слезу уроню. И невольным укором / Упаду к изголовью гранитных хребтов, / Где в гранитных курганах покоятся предки…» («Беловодье укроет от жадного взора…»).