Автор работы: Пользователь скрыл имя, 06 Октября 2013 в 17:59, курсовая работа
Объектом исследований являются генеалогия первых шести поколений рода Рюриковичей и внутрисемейные отношения связывающие представителей правящего дома.
Целью нашей работы является: проанализировав исторические источники, так или иначе связанные с темой, и комплекс исследовательской литературы, сделать выводы о генеалогии и семейных отношениях внутри княжеского дома Рюриковичей в период IX-XII вв.
В ходе работы мы, используя данные источников, рассмотрели внутрисемейные отношения внутри княжеского дома в дохристианский период, исследовали вопрос о том, как они эволюционировали с принятием христианства, рассмотрев отношения внутри семейства князя Владимира, и, наконец, рассмотрели вопрос о семействе князя Ярослава Мудрого и выходе Руси на мировую арену, чему способствовали матримониальные союзы самого князя и его детей.
Введение……………………………………………………………..4
Семья на Руси в дохристианский период………………………...12
Семья Святого Владимира………………………………………...34
Семья Ярослава Мудрого………………………………………….52
Заключение…………………………………………………………81
Список использованных источников и литературы……
У Титмара содержатся крайне любопытные сведенья о женской половине княжеского дома, о которой, как правило, молчат древнерусские источники: «Там же была мачеха упомянутого короля (прим. Ярослава), его жена и девять сестер; на одной из них, которой он и раньше добивался, беззаконно, забыв о своей супруге, женился старый распутник Болеслав»166. Мы уже касались вопроса о последнем браке Владимира, первой женитьбы князя Ярослава мы коснемся чуть ниже. Интересны сведенья о дочерях Владимира – ведь по летописи известны лишь три, и только одна названа по имени, а также сведенья о женитьбе Болеслава на одной из них. Этот факт известен и Анониму Галлу: польский хронограф даже представляет оскорбительный отказ Ярослава выдать свою сестру за Болеслава главной причиной похода 1018 г., при этом изображает девушку не женой, а наложницей Болеслава, таким образом отомстившего за оскорбление167. Также излагают дело и некоторые летописи, где сказано, что Болеслав «положи себе на ложе Предславу, дщерь Володимерю, сестру Ярославлю»168, а, оставляя Киев, «поволочи» ее с собою. Почему же умалчивает об этом Титмар? Что могло помешать ему лишний раз подчеркнуть бесчинство Болеслава? Очевидно, дело было не так просто, как то изображают поздние польские и древнерусские источники, и статус Предславы как именно наложницы определился лишь после разрыва польского князя со Святополком. В Киеве же Болеслав разыгрывал представление о своем очередном браке, ведя двусмысленную политику: для Генриха II он был (псевдо)лояльным вассалом, перед Константинополем выставлял себя хозяином Руси, а перед Святополком и киевлянами хотел выглядеть верным союзником. Эти наблюдения делают понятным недоумение историков по поводу того, кем же мыслил себя польский князь в столице Руси? Уж не хотел ли он сам сесть на киевский стол, как сделал это в Праге в 1003 г.? Но Титмар не оставляет сомнений в том, что сами киевляне считали своим князем не Болеслава, а Святополка, к которому и «приходили с изъявлениями покорности»169.
Отметим еще один генеалогический штрих, показательный тем, что он подтверждает летописную версию происхождения Святополка «от двух отцов». Болеслав посылает митрополита в Новгород к Ярославу с предложением обменять свою дочь на «жену, мачеху и сестер Ярослава». Но ведь если бы Святополк считал себя Владимировичем, то это были также и его «мачеха и сестры». Приходится думать, что он так не считал.
О дальней судьбе Предславы в Польше ничего не известно. Титмар упоминает, что велись переговоры об обмене пленными, но чем они неясно: хроника обрывается из-за смерти автора. Л.В. Войтович170 предположил, что в Польше Предслава и умерла, так как во время русско-польских переговоров уже при Казимире и в процессе обмена пленными ее имя не упоминается. Но это предположение «от обратного».
Обилие сестер Ярослава, упомянутых Титмаром, не кажется чем-то поразительным, учитывая образ жизни Владимира. По другим источникам можно попытаться проследить их биографию:
1. Одна, возможно, была
женой венгерского герцога
2. Одну из дочерей называет Ян Длугош, который пишет о двух захваченных в плен дочерях Владимира – Предславе и Мстиславе173. Существует версия, что Длугош просто спутал имя одного из сыновей Владимира - Мстислава Храброго и неизвестной дочери Владимира, увезенной в Польшу. Однако ничего удивительного в существовании женской формы имени Мстислав нет.
3. В «Саксонской всемирной хронике» (XIII в.) сообщается о том, что мать одного из сыновей Саксонской северной марки Бернхарда II – Оттона – происходила из Руси. Этот Оттон в 1057 г. возглавил мятеж против малолетнего короля Генриха IV и тогда погиб. У хрониста Ламперта Херсфельдского, современника этих событий, Оттон назван сыном Бернхарда от «неравного брака» с некоей славянкой. Не смотря на такие неясные сведенья, Баумгартен174 предположил, что жена Бернхарда была дочерью Владимира. Исходя из хронологии, можно предположить, что русский брак Бернхарда II состоялся в начале XI в. В этом случае, жена маркграфа могла быть дочерью Владимира. Но дело в том, что в источниках не говориться о ее княжеском происхождении – это просто какая-то славянка из Руси. По справедливому замечанию А.В. Назаренко175 вряд ли брак с дочерью киевского князя мог быть неравным. Таким образом, не достаточных оснований для того, чтобы считать жену Бернхарда русской княжной.
4. Под 1043 г. в Повести временных лет содержится сообщение: «В то время отдал Ярослав сестру свою за Казимира, и отдал Казимир, вместо свадебного дара, восемьсот русских пленных, захваченных еще Болеславом, когда тот победил Ярослава»176. Впервые имя этой княжны – Мария – появилось в письме папы Бенедикта IX, фальшивом документе якобы XI. В некоторых источниках она называется также Добронегой или Доброгневой. Ян Длугош отметил, что в Польше Мария была вновь крещена в Краковском соборе и получила имя Доброгнева, а впоследствии была коронована177. Известие Длугоша ошибочно: во-первых, не была совершена коронация самого Казимира, а во-вторых, христианского имени Доброгнева не существует. Это очевидно языческое имя. Скорее возможен обратный вариант – принятие имени Мария уже в Польше после крещения.
Казимир скончался в 1058 г. После его смерти Мария иногда вмешивалась в государственные дела, в частности в 1070-х гг. принимала бежавшего в Польшу короля Венгрии. По сообщению Рочника Краковского Капитула, Мария умерла в 1087 г178. У Марии и Казимира было четверо сыновей, от этого брака пошла династия Пястов.
3. Семья Ярослава Мудрого
В XI веке Киевская Русь достигла наивысшего расцвета, а ее международный престиж возрос. Многие представители русской княжеской династии породнились с иноземными правителями. На Руси, так же как и в Европе, брачные союзы составляли важную часть внешней политики. Семейство Ярослава I, названного Мудрым (годы великого княжения: 1015-1054), породнилось со многими королевскими домами Европы. Сом Ярослав заключил династический брак со шведской принцессой Ингигерд, его дети, вступив в брак с представителями европейских королевских династий, помогали Руси устанавливать дружественные отношения со странами Европы, решать международные проблемы. Да и формирование менталитета будущих государей во многом определялось мировоззрением матери, ее родственными связями с королевскими дворами других государств. Поэтому мы посчитали нужным выделить вопрос о семье Ярослава Мудрого в отдельную главу.
Князь Ярослав, очевидно, был женат дважды. Как уже говорилось выше, Титмар Мерзебургский упоминает: когда Болеслав вступил в Киев, он захватил в плен, кроме прочих, и жену Ярослава, брошенную на произвол судьбы179. Но кем была эта женщина и когда именно Ярослав женился на ней неизвестно. Поздняя русская традиция, казалось бы, позволяет называть ее имя – Анна: так, по свидетельству новгородских источников XV-XVII веков звали жену князя Ярослава, гробница которой и по сей день покоится в Новгородском Софийском соборе рядом с гробницей сына Ярослава, новгородского князя Владимира180. В 1439 г. архиепископ новгородский Евфимий II обновил обе гробницы, установив церковное почитание блаженного князя Владимира и «матери его Анны»181. Но это отождествление не может считаться основательным. Известно, что матерью Владимира Ярославича была вторая жена Ярослава – дочь шведского конунга Олава Шетконунга Ингигерд, получившая при крещении имя Ирина182 и умершая в 1050 г183. Противоречия в источниках на этот счет попытался разрешить еще Н.М. Карамзин, предположивший, что в Новгороде похоронена действительно Ирина–Ингигерд, принявшая перед смертью монашеский постриг, а вместе с ним и новое имя - Анна184. Однако это предположение оказывается невозможным. По всей вероятности, Ингигерд была похоронена в Киеве, а не в Новгороде. Об этом было известно еще в конце XVI в.: так, в 1594 г. гробницу Ярослава и его жены в Киевском Софийском соборе видел немец Э. Ляссота185. В январе 1939 г. при вскрытии гробницы Ярослава Мудрого рядом был обнаружен скелет женщины скандинавского типа, умершей в возрасте около 60 лет. Вероятнее всего, что и есть княгиня Ингигерд186. Мощи же княгини Анны, также исследованные Гинзбургом, принадлежат особе среднерусского типа, скончавшейся приблизительно в возрасте 30-35 лет. Вопрос о том, кому на самом деле принадлежит новгородское захоронение остается открытым. В.Л. Янин склонен считать Анну Новгородскую личностью мифической, по его мнению приписываемые ей церковной традицией мощи принадлежат на самом деле супруге князя Владимира Ярославича. Автор ссылается на сообщение Воскресенской летописи, согласно которому Владимир «положен был в Софии великой в паперти и со княгинею»187. Однако такое предположение кажется маловероятным: как отмечает сам Янин, во второй четверти XVII в. захоронение супруги князя Владимира Ярославича Александры существовало отдельно от захоронения самого Владимира и его предполагаемой матери. А.В. Назаренко, напротив, признает принадлежность новгородского захоронения первой супруге Ярослава. Ошибочность новгородской традиции, считающей Анну матерью Владимира, объясняется, по мнению Назаренко, вполне обыкновенными причинами: видя в одном храме захоронения сына Ярослава и его жены, естественным было заключить, что останки принадлежат сыну и матери188.
Считается, что в Новгороде у Ярослава родился сын, названный в крещении Ильей. Повесть временных лет ничего не знает о нем. Его имя упоминается лишь в перечне новгородских князей, содержащемся в Новгородской Первой летописи младшего извода (памятник XV века): «И родился у Ярослава сын Илья, и посадив Новгороде и умре»189. Известие это, по-видимому, извлечено из какого-то новгородского княжеского помянника (о церковном происхождении записи свидетельствует упоминание крестильного, а не княжеского имени). Возможно, что Илья - сын Ярослава от его первого брака, умерший в раннем возрасте. Впрочем, совершенно непонятно, почему о таком важном событии, как рождение у Ярослава наследника, не упоминают никакие другие источники. Не исключено, что Илья – крестильное имя другого сына Ярослава, Новгородского князя Владимира; появление имени Илья в перечне новгородских князей (наряду с имеющимся там же именем Владимира) может быть дублированием одного и того же известия.
Первая супруга Ярослава умерла в плену у князя Болеслава в 1018 г., обмен пленными, предложенный Болеславом, не состоялся. Мы можем лишь гадать, почему это произошло. Рискнем предположить, что к этому времени Ярослав уже выработал новый план борьбы за Киев, в котором не осталось мести ни для переговоров с Болеславом, ни для его собственной супруги. Основой этого плана стал союз с могущественным правителем Швеции Олавом Шетконунгом, суливший Ярославу, по крайней мере, военную поддержку в лице скандинавских наемников, а может быть и другую помощь в борьбе с Болеславом. Здесь мы должны обратиться к скандинавским источникам, точнее, к одному из сюжетов: сватовству «конунга Ярицлейва» к дочери Олава Шетконунга Ингигерд.
О браке Ярослава Мудрого и Ингигерд говорится в значительном числе древнескандинавских источников конца XII – первой трети XIII века: в "Истории о древних норвежских королях" монаха Теодрика, в "Обзоре саг о норвежских конунгах", в "Легендарной саге об Олаве Святом", в "Гнилой коже"190, в "Красивой коже"191, в "Отдельной саге об Олаве Святом" и в "Круге земном" Снорри Стурлусона192, в "Саге о Кнютлингах", в исландских анналах, а также в хронике бременского каноника Адама Бременского193.
От источника к источнику мотив обрастает подробностями. Если монах Теодрик сообщает лишь, что Ярицлав «женился на Ингигерте, к которой ... сам [Олав] сватался, но не смог взять в жены»194, не раскрывая причин, по которым брак не состоялся, то автор «Обзора» уже достаточно лаконично формулирует ту версию, которая будет позднее пространно изложена Снорри Стурлусоном: Ингигерд «была раньше обещана» Олаву Харальдссону, но «нарушил ее отец те обещания по причине гнева». Вопреки заключенному ранее договору, Олав Шведский выдал Ингигерд «за Ярицлава, конунга Аустрвега»195.
Наиболее полно история брака Ярослава и Ингигерд излагается Снорри Стурлусоном196. Олав Харальдссон через послов предлагает Ингигерд вступить в брак, дабы решить давние конфликты между Швецией и Норвегией. Ингигер осглашается, но отец ее не желает и слышать о примирении, тем более о браке своей дочери с ненавистным ему Олавом Норвежским. На Сретенье (15 февраля) 1018 г. в Упсале, столице Швеции, собрался тинг, на котором Олав Шетконунг, вопреки своей воле, вынужден был подчиниться требованиям бондов и пойти на мир с Норвегией. В противном случае, бонды угрожали попросту убить его. Выразителем интересов бондов стал родич Ингигерд, етландский ярл Регнвальд Ульвссон. Ингигерд отослал в подарок своему жениху «шелковый плащ с золотым шитьем и серебряный пояс». Свадьба должна была состояться осенью «у границы на восточном берегу реки Эльв»197.
Но свадьба не состоялась. Когда Олав Харальдссон, в сопровождении «самых знатных людей, которых он смог собрать», явился на словленное место, «от конунга шведов не было никаких вестей, и никто туда от него не приехал». Лишь ранней зимой 1018 г. скальд Сигват Тордарсон, приехавший в Гаутланд, выяснил, что же произошло на самом деле. «Там он узнал из письма Ингигерд… что к Олаву. Королю свеев, приезжали послу конунга Ярицлейва с востока из Хольмграда просит руки Ингигерд, дочери Олава, конунга свеев для Ярицлейва, а также, что конунг Олав принял это очень хорошо»198.
Следующей весной в Швецию прибыло новое посольство «чтобы проверить то обещание, которое конунг Олав дал предыдущим летом: отдать Ингигерд, свою дочь, за конунга Ярицлейва». Конунг Олав повел разговор с Ингигерд и говорит, что таково его желание, чтобы она вышла замуж за конунга Ярицлейва. Она отвечает: «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу я в свадебный дар себе Альдейгьюборг (Ладогу) и то ярлство, которое к нему относится». Послы согласились на это от имени своего конунга. Тогда сказала Ингигерд: «Если я поеду на восток в Гардарики, тогда я хочу выбрать в Швеции того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной. Я также хочу поставить условием, чтобы он там на востоке имел не ниже титул и ничуть не меньше прав и почета, чем он имеет здесь». На это согласился конунг, а также и послы. Конунг поклялся в этом своей верой, и послы тоже. Ингигерд выбрала себе в провожатые своего родича ярла Рёгнвальда Ульвссона. Поехали они все вместе летом на восток в Гардарики. Тогда вышла Ингигерд замуж за конунга Ярицлейва. Княгиня Ингигерд дала ярлу Рёгнвальду Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему принадлежало; Рёгнвальд был там ярлом долго, и был он известным человеком199.
Информация о работе Семейные отношения внутри княжеского дома Рюриковичей в период IX-XII вв