Смерть как тема философии и теологии

      Проблема  жизни и смерти так же, как и многие другие, стала предметом философского дискурса, начиная с древнейших времен. Длительность существования дискурса смерти в истории различных цивилизаций свидетельствует о фундаментальном незнании, которое требует заполнения смыслом. Роль философии в изучении смерти трудно переоценить уже в силу того факта, что сама она есть “умирание”, как об этом сказали еще Сократ и Платон.

      Для древнего грека существовало несколько  возможных способов распознания  дискурсов смерти – это мифологический рассказ и философское описание. Большинство тем, составляющих предмет мысли греков, двигалось в пространстве языка именно этими двумя путями. А философия в пору своего высшего расцвета неоднократно апеллировала к мифам, в особенности, когда разрешала проблемы жизни, смерти и бессмертия. Поэтому иногда чрезвычайно сложно отделить собственно философскую идею смерти от ее мифологического аналога. Тем не менее, в истории древнегреческой мысли можно выделить несколько стадий в становлении и развитии единого образа смерти.

      Наиболее  ранние свидетельства размышлений  человека о смерти относятся к  периоду архаики и к так  называемым “темным векам” гомеровской эпохи. В это время формируются архетипы коллективного бессознательного, выраженные на уровне мифов в персонифицированных образах Танатоса, Аида, Персефоны и др. Затем мифологические герои связываются с гражданской историей, иначе говоря, мифы оживают в “исторических фактах”. Некогда бессмертные боги уступают место поиску бессмертия людям, таковы Орфей и Одиссей. Мифологическая стадия в своем завершающем цикле развития порождает идею безличного бессмертия.

      Мифологическая  идея бессмертия постепенно  становится образцом повседневной жизни и превращается в социальный идеал, который выстраивается  на примере героических поступков смерти, дающих право бессмертия для Пифагора, Эмпедокла и, наконец, Сократа. Так возникает идеал поступка смерти-бессмертия.

      В рамках философского дискурса этика  идеального поступка превращается в  законченное метафизическое учение о душе. Платону и Аристотелю принадлежит наибольшая заслуга в концептуализации идеи смерти и бессмертия души.

        Философская идея смерти переходит  в заключительную стадию своего  развития вместе с упадком  эллинизма, смешиваясь с религиозными  учениями Востока. Кризис культуры, а по сути, кризис идеалов культуры, приводит к усилению страха, формирующего адекватную ему эсхатологическую идею.

      Таким образом, античная идея смерти образуется из нескольких важных компонентов: мифологии (безличного) бессмертия, этики идеального поступка смерти-бессмертия, метафизики (философии) смерти и бессмертия души человека, эсхатологии.

      Античные  космогонические мифы, направленные от человека к безликому космосу, превратили последний в антропоморфное пространство. Космос для грека –  это живое величие, символ гармонии, порядка и строгой последовательности смены “событий”. Атрибуты космоса, такие как неизменность, регулярность, предсказуемость выступили в качестве основных измерений при рассмотрении прошлого и будущего человека. Греки, озабоченные поиском первоначала всех вещей, пытаются найти отправную точку истории природы, а затем человека и общества.

      Мифологическая  идея жизни-смерти первоначально не локализована в пространстве и времени. Момент смерти становится прерогативой судьбы – мойры, – управляющей порядком небесной и подземной жизни. Человек не знает о времени смерти, так же как не знает о точном месте последующего пребывания его души. С помощью мифа человек лишь пытается сделать свое будущее предсказуемым, но повлиять на него он не в силах.

      В наиболее законченном виде мысль  о смерти в античной мифологии  появляется с возникновением  религиозного учения. Древнегреческие боги, пантеон  которых насчитывал тысячи имен, отвечали каждый за свое “ремесло”, в том числе существовали боги, занятые делом контроля рождения и смерти людей. Один из таких богов – Гадес (более известен под именем Аид), сын всесильного Кроноса и Геи, правил в подземном царстве мертвых. Он судил души умерших людей, т.е. распоряжался их жизнью после смерти. Другой, собственно бог Смерти – Танатос (являющийся одновременно братом-близнецом бога сна Гипноса), осуществлял смертный приговор Судьбы и встречал душу покойного.

      Интересно преднамеренное сходство, которому греки  передавали глубинное понимание процесса умирания, для них смерть являлась последним и самым продолжительным сном. О сходстве сна и смерти напрямую говорит и Сократ незадолго до своей смерти. “Смерть – это одно из двух: либо умереть значит стать ничем, так что умерший ничего уже не чувствует, либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть – удивительное приобретение. По-моему, если бы кому-нибудь предстояло выбрать ту ночь, в которую он спал так крепко, что даже не видел снов, и сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, – то, я думаю, не только самый простой человек, но и великий царь нашел бы, что таких ночей было у него наперечет по сравнению с другими днями и ночами. Следовательно, если смерть такова, я, что касается меня, назову ее приобретением, потому что таким образом все время покажется не дольше одной ночи” [22, 40 d, e]. Здесь Сократ использует хорошо известную древним грекам религиозно-мифологическую идею тождества сна и смерти, но облагораживает ее логосом и представляет в новом свете. Его концепция сна-смерти опротестовывает архаический страх и распредмечивает его суть в рациональном понимании смысла.

      Смерть  философа  стала добровольным поступком  личности, но не результатом Судьбы или воли богов, а также результатом  человеческого умысла.

      Смерть  Сократа шокирует окружающих его современников пафосом своего этического смысла. Вдруг оказывается, что человек обладает волей, силой и свободой определять границы собственного существования в разрез с  религиозно-мифологической традицией. Смерть Сократа символична, так как формирует архетип “добровольного умирания” во имя достижения сверхцели. Ценность этой цели заключается в том, что она принадлежит только человеку, но не богу как таковому, который, в конечном итоге, лишается антропоморфизма и персонификации. В поступке смерти бог становится абстрактным принципом целесообразности и смысла жизни человека. Бог тот, кто определяет смысл бытия, но не само бытие.

      Рассуждая об архетипическом образе смерти Сократа, суицидолог Ирина Паперно пишет: “Смерть Сократа, известная из диалога Платона “Федон”, является одной из самых продуктивных среди таких парадигм. Сознательный акт, направленный на освобождение души от тела, смерть Сократа послужила для последующих поколений образцом смерти-бессмертия. Именно в “Федоне” со смертью философа-поэта родилась идея бессмертия души, наложившая отпечаток на всю последующую историю западной цивилизации. Самая смерть Сократа, так похожая на самоубийство, наряду с его философскими аргументами стала для потомков символом смерти-бессмертия. Воспроизведя обстоятельства смерти Сократа – как добровольной смерти, – человек активизировал и смысл, приписанный смерти самим философом, возлагая надежды на бессмертие” [21, с.10-11]. Идея бессмертия здесь получает скорее социальный, нежели “натуральный” контекст. Бессмертие символично, с одной стороны, так как утверждает власть разума над Судьбой, с другой стороны, потому что формирует архетип социальной памяти, создает культурный идеал.

      После смерти Сократа не только этика, но и философия вынужденно сталкиваются с проблемой выявления смысла и значения смерти. Актом добровольного соглашения со смертной казнью Сократ поставил в центр внимания проблему личного выбора в вопросе о смысле и ценности жизни. Теперь смерть невозможно было понимать лишь в узкой интерпретации естественной участи, свойственной человеку от природы. Важно было показать ценность жизни в свете поступка умирания, а для этого требовалось обосновать идею смерти в новом этическом контексте. Как и многие другие философские темы, оставленные незавершенными Сократом, проблема смерти получает свое решение в учении Платона.

      Сама  смерть, по мнению автора диалога “Федон”, и есть “освобождение и отделение  души от тела”. “Освободить же ее, –  утверждаем мы, – постоянно и  с величайшей настойчивостью желает лишь одна порода людей – истинные философы, в этом как раз и состоят философские занятия – в освобождении и отделении души от тела” [цит. по Мордовцева, с.12]. “Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди” [цит. по Мордовцева, с.12]. Таким образом, философ, занимающийся познанием того, что составляет вечное благо, на самом деле занят подготовкой к смерти. Философствуя, человек избавляется от “тяжести” тела и делает свою душу свободной и чистой, чтобы затем, после смерти, она стала божественной: “Но в род богов не позволено перейти никому, кто не был философом и не очистился до конца, – никому, кто не стремился к познанию” [цит. по Мордовцева, с.13].

      Такой философский пафос смерти, неизвестный  до этого античной традиции танатологического дискурса, по-новому расставил акценты познания человеком смысла своего бытия. Теперь проблема жизни и смерти, наконец, перешла из области чистой мифологии в пространство философии, хотя решение ее пока еще сохраняет мифологический характер, но он проявляется лишь как фон, декорация для собственно метафизических рассуждений. Вместе с тем Платон объясняет назначение философии для человека. Это уже не космогоническая мудрость, но подлинное учение о человеке и для человека. Философ поднимается до уровня бога в своем статусе человека и гражданина посредством этического долга жизни и умирания. Оказывается, что смерть философа – это больше, нежели обычное умирание тела, это испытание для души, которая должна проявить себя как воплощение божественной идеи вечности.

      Несколько отличается идея смерти в учении Аристотеля, для которого не менее важен вопрос о понимании конечности (или бесконечности  мира), чем о смертной природе  человеческой души. Свои физические воззрения  Аристотель выражает в нескольких трактатах. В одном из них, “О небе”, дается представление о бессмертии божественного существа. По мнению философа, “Небо” (или “верхнее место”) единственно бессмертно, оно неуничтожимо, поскольку не имеет начала и конца и “не испытывает никаких тягот, которым подвержены смертные” существа. В этой же связи находится бог, имеющий вечное бессмертие, и в силу этого, равно с небом, пребывающий в вечном движении.

      Логический  смысл идеи смерти выражен Аристотелем  в трактате “Топика”. Все также, апеллируя к бессмертию богов, Аристотель называет его видовым отличием для некоторых живых существ, которые обладают бессмертием как иным “обстоятельством” или “состоянием” жизни. Далее интересно представлено темпоральное измерение этого состояния – “неподверженное теперь гибели”, которое может быть рассмотрено, как минимум, в трех значениях: во-первых, что “оно теперь не погибло”, во-вторых, что “оно не может теперь погибнуть”, в-третьих, что “оно теперь таково, что никогда не сможет погибнуть”. Приводя пример этих трех значений, Аристотель желает показать неоднозначность трактовки понятия “бессмертие”, которое следует употреблять в строгом соответствии с логикой времени, действия и субъекта.

      В целом идея смерти у Аристотеля неразрывно связана с его психологией, метафизикой, физикой, логикой и этикой. Так что, определить ее однозначно не представляется возможным. 

         1. 2. Метафизика страха смерти

     Мировоззренческая культура эллинизма, пришедшая на смену  классической античности, сохранила  привязанность к теме смерти и бессмертия в духе Платона и частично Аристотеля, но усилила проблему страха. Картина мира древних становится шаткой, непредсказуемой и, что более важно, неоправданной, ведь в поток времени существования теперь вмешивается судьба (рок). Если классический античный дискурс оправдывал ход событий в личной истории жизни человека волей богов, то теперь на их смену приходит безликая мойра (судьба), подчиняющая себе и самих богов. “В эллинистическую эпоху под влиянием восточных астрологических учений в Греции и Риме широко распространились фаталистические верования, в которых человек оказывался игрушкой слепого случая, капризного и изменчивого” [5, c.73-74].

      В таком пространстве, где нет постоянства  и предсказуемости времени, несомненно, усиливаются эсхатологические мотивы, возникает страх перед будущим. Поэтому не случайно последующие философские школы Эпикура, Стои, скептицизма, неоплатонизма, вплоть до ранней христианской схоластики главной темой своих размышлений видят этические основания жизни человека перед перспективой смерти. Одним из первых снять напряжение от страха смерти пытается Эпикур. Так, в своем письме к Менекею он пишет: “Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущениях, а смерть есть лишение ощущений. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни того, кто всем сердцем постиг [вполне убежден], что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причиняет страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют” [32, с.126]. Заканчивая рассуждения софизмом, Эпикур утверждает идеал мудреца-философа, который не позволяет чрезмерно волновать свою душу никаким страстям, – ни тела, ни ума. Мудрец, владеющий знаниями, преодолевает любые страхи и способен жить в размеренности удовольствий даже на фоне перспективы конца.