Смерть как тема философии и теологии

     Космологические обобщения и рациональная мысль  имеют тенденцию либо обесценивать, либо концептуализировать смерть –  умалять её метафизическое значение, сводить абсолютную трагедию к явлению относительному, тотальное уничтожение – к частичному, тайну – к проблеме, вопиющий факт – к закономерности. Поэтому существуют два очевидных и противоречащих друг другу момента. С одной стороны, перед нами тайна метаэмпирического, то есть бесконечного масштаба, или, точнее, вообще внемасштабная; c другой – событие, знакомое по опыту, случающееся иногда непосредственно на наших глазах. Смерть – это бездна, которая внезапно разверзается на пути неостановимой жизни. Живущий, вдруг, как по волшебству делается невидимкой – в одно мгновение, будто провалившись сквозь землю, уходит в небытие.

     Смерть  – точка касания к метаэмпирической тайне и естественного феномена; феномен летального исхода относится  к компетенции науки, а сверхъестественная тайна смерти апеллирует к религии и философии. Человек, то принимает в расчёт лишь закон природы, игнорируя тайну, то преклоняет колени перед тайной, пренебрегая феноменом.

     И вместе с тем смерть становится последним  прибежищем, остовом, стержневой осью человеческого бытия. На этом настаивает Мартин Хайдеггер.

     Смерть, действительно, есть последний и  самый радикальный способ самоидентификации. Обращённость к смерти, экзистирование за пределы наличного бытия даёт возможность человеку спроектировать свою самость, исключив помехи повседневной размытости. Выдвижение в Ничто помогает сосредоточиться на самом себе, сгруппироваться в своём противостоянии жизненному потоку и, одновременно, в участии в нём. Всё это помогает сформулировать ряд основных итогов обсуждения темы.

     Во-первых, это идущее от Хайдеггера различение онтологического и онтического  аспектов смерти, позволяющее коррелировать  интуиции непостижимого настоящего: собственной смерти и репрезентации  прошлого: смерти другого.

     Во-вторых, это знание и принятие неизбежности, осознание позитивности и придание суверенности собственной смерти, что  является предельным витальным основанием самоидентификации личности, выступает  ориентирующим и проектирующим  началом человеческой жизни, придаёт жизни человека образ смысловой завершённости.

     В-третьих, концептуально смерть должна быть ухвачена дважды: как образ реального телесно-вещественного  прекращения жизни в пространственно  временной единице настоящего, и  как образ бестелесного события – аффекта, распределённого в пространственно-временном континууме прошлых и будущих состояний жизни.

     В-четвертых, смерть – субстрат метафизики, являющийся основой из которой сплетается ткань  повседневности. Осознанность человеческого  существования подсказывает, что заигрывать со смертью, пытаться сделать из нее очередной интеллектуальный продукт, не представляется возможным. Смерть – такая основа жизни, из которой сплетается ткань повседневности.

     Все-таки замечательно подчеркнул наш, русский  поэт К. Е. Кинчев: “… Иди ко мне! Если механика лет распалась на бесцветные дни… Иди ко мне…”.

     Человек не может войти в смерть достойно и гармонично, если он не подготовлен  к этому, если он не знает пути к  смерти, если он скован страхом и  трепетом. Философия, которая исконно “есть помышление о смерти”, должна вновь повернуться к ней лицом.