Константин
Николаевич Леонтьев (1831–1891) более
всего был озабочен опасностью перемен
для самобытности и цельности
народного организма, и прежде всего
– опасностями надвигающегося эгалитарно-либерального
прогресса. «Надо просить Царя,–
писал Леонтьев,– чтобы он держал
нас грознее». Пора перестать бояться
страшных слов, раз дело идет о необходимости
спасать Россию от грядущего зла.
Надо не останавливаться и перед
насилием, ибо без насилия нельзя.
Леонтьев
разделял позицию автора «России
и Европы» в том отношении,
что вся история состоит всего
лишь из смены культурных типов, причем
каждый из них «имел свое назначение
и оставил по себе особые неизгладимые
следы». Обсуждая вопрос о возможности
прогнозировать будущее различных
культур (культурно-исторических типов,
по Данилевскому), Леонтьев приходил к
выводу, что такое прогнозирование
может быть обоснованным и осуществимым.
Он оговаривался при этом, что государственные
организмы и целые культурные
миры невозможно мерить несколькими
годами, как жизнь организмов животных
особей. Эпохи геологические измеряются
тысячелетиями, жизнь личная измеряется
годами, жизнь историческая тоже имеет
приблизительное мерило – век
или полвека. Государственные организмы
подчиняются циклу, который Леонтьев
определяет в 1200 лет (современный философ
и историк Л. Н. Гумилев сходный
органический возраст обосновал
для существования крупных этносов).
Таким образом, отмечал он, у таких
государств, как Англия, Германия, Франция
и тем более Россия, остается еще
некоторый срок для завершения этого
цикла.
Леонтьев
отвергал либеральный эгалитаризм,
сближая и часто отождествляя
его с анархизмом и с эгалитаризмом
социалистов. В обсуждении перспектив
последнего он предсказывал появление
особого, «нового социалистического
феодализма». Вот один из характерных
для него приемов рассуждений: «Если...
анархисты и либеральные коммунисты,
стремясь к собственному идеалу крайнего
равенства (который невозможен), своими
собственными методами необузданной свободы
личных посягательств должны рядом
антитез привести общества, имеющие
еще жить и развиваться, к большей
неподвижности и весьма значительной
неравноправности, то можно себе сказать
вообще, что социализм, понятый как
следует, т.е. не что иное, как новый
феодализм, уже вовсе недалекого
будущего, разумея под словом феодализм,
конечно, не в тесном и специальном
его значении романо-германского
рыцарства, а в самом широком
его смысле, т.е. в смысле глубокой
неравноправности классов и групп,
в смысле разнообразной децентрализации
и группировки социальных сил, объединенных
в каком-нибудь живом центре духовном
и государственном; в смысле нового
закрепощения лиц другими лицами
и учреждениями, подчинение одних
общин другими общинами, несравненно
сильнейшими или чем-нибудь облагороженными
(так, например, как были подчинены
у нас в старину рабочие
селения монастыря)». Современные
ему коммунисты и социалисты предстают
теми же либералами, только нацеленными
на крайние меры и приемы действий
– «до бунта и преступлений»,
что является, по сути дела, доведением
либерально-эгалитарного принципа до
его «крайности» (в незавершенной
работе «Средний европеец как идеал
и орудие всемирного разрушения», 1872–1884).
Обсуждая
тему «русской государственности», Леонтьев
был склонен выводить ее природу
из византийского и отчасти европейского
наследия. О ее несовершенствах он
писал так: «Мы создали великое
государство; но в этом Царстве почти
нет своей государственности; нет
таких своеобразных и на других влияющих
своим примером внутренних политических
отношений, какие были в языческом
Риме, в Византии, в старой монархической
(и даже наполеоновской) Франции
и в Великобритании». Те же слова
могут быть отнесены и в адрес
русского права. «Русское право в
наше время есть право европейское,
слегка окрашенное византизмом там,
где государственность соприкасается
с религией».
Оценки
ситуации в России и Европе строились
Леонтьевым на основе анализа тенденций
и общих закономерностей жизни
государственных организмов, которые
они обнаружили в ходе социальной
истории. В начале развития государства
всего сильнее проявляет себя
аристократическое начало, в середине
жизни государственного организма
появляется тенденция к единоличной
власти и лишь «к старости и смерти
воцаряется демократическое, эгалитарное
и либеральное начало». В российской
истории – «великорусской жизни
и государственной жизни» – он
видел глубокое проникновение византизма,
т.е. единства сильной государственности
с церковью. «Я хочу сказать, что
царизм наш, столь для нас плодотворный
и спасительный, окреп под влиянием
православия, под влиянием византийских
идей, византийской культуры. Византийские
идеи и чувства сплотили в одно
тело полудикую Русь».
Последующие
выводы Леонтьева из этого обобщения
были весьма категоричными – «византизм
как система византийских идей и
институтов, сопрягаясь с нашими патриархальными,
простыми началами», создала наше величие;
изменяя этому византизму, мы погубим
Россию; перед угрозой надвигающегося
западного эгалитаризма следовало
бы «подморозить прогресс».
В последние
десятилетия XIX в. российский консерватизм
изменил свой облик. Консерватизм 80–90
гг. концептуально оформился в
тории «монархической государственности»
Л. Тихомирова Государственность в
концепции Тихомирова характеризуется
ключевыми моментами, такими как
принципы идеальной монархичности;
проблемы социальной целостности; вопросы
будущего монархической идеи; понимание
демократии, бюрократии, абсолютизма.
Ему «удалось наиболее определенно
сформулировать одну из важнейших идей,
развитую и подхваченную последователями,
– идею идеократии.
89. Политические проекты декабристов.
П.И. Пестель
(1793—1826 гг.) — организатор и глава
Южного общества декабристов, автор
«Русской правды» — наиболее демократичной
программы Южного общества. По своим
философским взглядам Пестель был
материалистом и атеистом. Исходил
из положения о естественном равенстве
людей. Все законы делил на духовные,
естественные и гражданские. Духовные
законы вытекают из Священного Писания,
«они связывают духовный мир с
естественным»; естественные законы «вытекают
из требований природы и нужд естественных»;
государственные законы — это
постановления государства, задача
которых — достижение общественного
благоденствия, и потому они должны
соответствовать духовным и естественным
законам. Пестель резко критиковал
существующий в России общественный
строй, в «Русской правде» он сформулировал
право на революционное ниспровержение
правительства, нарушающего в своих
действиях духовные, естественные и
положительные законы. Критика абсолютной
монархии сопровождается у Пестеля
осуждением крепостного права. Социальная
программа Пестеля была радикальна:
она требовала отмены крепостного
права и безвозмездного наделения
всех крестьян землей, которые становятся
ее собственниками. Право частной
собственности было названо Пестелем
«священным и неприкосновенным». Политическим
идеалом Пестеля являлась республика.
Большое значение придавалось введению
общедемократических прав и свобод:
неприкосновенности личности, равноправия,
свободы совести, слова, собраний. В
«Русской правде» Россия представлена
Федерацией с разделением ее территории
на 10 областей и 3 удела. Для осуществления
этих преобразований Пестель предлагал
ввести Временное верховное правление
во главе с диктатором сроком на
10—15 лет.
Н.М. Муравьев
(1796—1843 гг.) свою политическую и социальную
программу изложил в трех проектах
конституции, последний был написан
в тюрьме и являлся самым радикальным.
Конституция Муравьева требовала
отмены крепостного права, наделения
крестьян землей без всякого выкупа.
Все граждане России объявлялись
равноправными, чины и классы упразднялись.
Наилучшей для России формой правления
Муравьев считал конституционную монархию,
основанную на принципе разделения властей.
Законодательная власть (Народное вече)
состоит из двух палат. Избирательное
право принадлежит всем совершеннолетним
гражданам (за исключением лиц, находящихся
в частном услужении), имеющим
движимое и недвижимое имущество. Вся
деятельность монарха контролируется
представительным органом. Государственное
устройство — федеративное. Судебная
власть отделена от административной.
Муравьев осуждал пестелевскую идею
временной революционной диктатуры,
создающей условия для произвола
и беззакония.
90. Политико-правовая идеология революционного
демократизма (Н.А. Добролюбов, А.И. Герцен,
Н.Г. Чернышевский).
Основные
положения теории "русского социализма"
разработал Александр Иванович Герцен
(1812 - 1870 гг.). Главным для Герцена
был поиск форм и методов соединения
абстрактных идей социализма с реальными
общественными отношениями, способов
воплощения в жизнь теоретических
("книжных") принципов социализма.
Подавление буржуазией восстания парижского
пролетариата в июне 1848 г. Герцен глубоко
переживал как поражение социализма
вообще: "Запад гниет", "мещанство
торжествует". Вскоре (к 1849 - 1850 гг.) Герцен
пришел к выводу, что страной, в
которой есть возможность соединить
социалистические идеи с исторической
реальностью, является Россия, где сохранилось
общинное землевладение. В русском
крестьянском мире, утверждал он, содержатся
три начала, позволяющие осуществить
экономический переворот, ведущий
к социализму: 1) право каждого
на землю, 2) общинное владение ею, 3) мирское
управление. Эти общинные начала, воплощающие
"элементы нашего бытового, непосредственного
социализма", препятствуют развитию
сельского пролетариата и дают возможность
миновать стадию капиталистического развития:
"Человек будущего в России - мужик,
точно так же, как во Франции
работник".
В
50-е гг. Герцен основал в Лондоне
Вольную русскую типографию, где
печаталась газета "Колокол" (с
1857 г.), нелегально ввозившаяся в
Россию.
По
мнению Герцена, отмена крепостного
права при сохранении общины
даст возможность избежать печального
опыта капиталистического развития
Запада и прямо перейти к
социализму. "Мы, - писал Герцен, -
русским социализмом называем
тот социализм, который идет
от земли и крестьянского быта,
от фактического надела и существующего
передела полей, от общинного
владения и общинного управления,
- и идет вместе с работничьей
артелью навстречу той экономической
справедливости, к которой стремится
социализм вообще и которую
подтверждает наука".
Существовавшую
в России общину Герцен считал
основой, но отнюдь не готовой
ячейкой будущего общественного
устройства. Ее главный недостаток
он видел в поглощении личности
общиной.
Народы
Европы разработали два великих
начала, доведя каждое из них
до крайних, ущербных решений:
"Англосаксонские народы освободили
личность, отрицая общественное
начало, обособляя человека. Русский
народ сохранил общинное устройство,
отрицая личность, поглощая человека".
Главная задача в том и состоит,
чтобы соединить права личности
с общинным устройством: "Сохранить
общину и освободить личность,
распространить сельское и волостное
self-government (Самоуправление. - Прим. авт.)
на города, на государство в
целом, поддерживая при этом
национальное единство, развить
частные права и сохранить
неделимость земли - вот основной
вопрос русской революции - тот
самый, что и вопрос о великом
социальном освобождении, несовершенные
решения которого так волнуют
западные умы".
Герцен
уделял большое внимание способам
осуществления социальной революции.
В его произведениях немало
суждений о неизбежности насильственного
низвержения капитализма: "Сколько
социализм ни ходит около своего
вопроса, у него нет другого
разрешения, кроме лома и ружья".
Однако Герцен отнюдь не был
сторонником обязательного насилия
и принуждения: "Мы не верим,
что народы не могут идти
вперед иначе, как по колена
в крови; мы преклоняемся с
благоговением перед мучениками,
но от всего сердца желаем,
чтоб их не было".
В
период подготовки крестьянской
реформы в России в "Колоколе"
выражались надежды на отмену
крепостного права правительством
на выгодных для крестьян условиях.
Но в том же "Колоколе" говорилось,
что если свобода крестьян
будет куплена ценой пугачевщины
- то и это не слишком дорогая
цена. Самое бурное, необузданное
развитие предпочтительнее сохранения
порядков николаевского застоя.
Надежды
Герцена на мирное решение
крестьянского вопроса вызвали
возражения Чернышевского и других
революционных социалистов. Герцен
отвечал им, что Русь надо звать
не "к топору", а к метлам,
чтобы вымести грязь и сор,
скопившиеся в России. "Призвавши
к топору, - пояснял Герцен, - надобно
овладеть движением, надобно иметь
организацию, надобно иметь план,
силы и готовность лечь костьми,
не только схватившись за рукоятку,
но схватив за лезвие, когда
топор слишком расходится". В
России нет такой партии; поэтому
к то-1 Самоуправление.
пору
он звать не будет, пока "останется
хоть одна разумная надежда
на развязку без топора".
В
те же годы Герцен разрабатывал
идею избрания и созыва всенародного
бессословного "Великого Собора"
- Учредительного собрания для
отмены крепостничества, узаконения
пропаганды социалистических идей,
законной борьбы против самодержавия.
"Каково бы ни было первое
Учредительное собрание, первый
парламент, - подчеркивал он, - мы
получим свободу слова, обсуждения
и законную почву под ногами".
Начиная с Герцена идея Учредительного
собрания стала органической
частью социально-революционной
и демократической идеологии
России.
Разочарование
результатами реформы 1861 г. усилило
революционные настроения Герцена.
Однако ему было ясно, что если
с помощью революционного насилия
можно упразднить самодержавие
и остатки крепостничества, то
построить социализм таким способом
невозможно: "Насильем можно разрушать
и расчищать место - не больше.
Петрограндизмом(3) социальный переворот
дальше каторжного равенства
Гракха Бабефа и коммунистической
барщины Кабе не пойдет". В
статье "К старому товарищу"
(1869 - 1870 гг.) Герцен спорит с Бакуниным,
продолжавшим принимать страсть
разрушительную за страсть творческую(4).
"Неужели цивилизация кнутом,
освобождение гильотиной составляют
вечную необходимость всякого
шага вперед?"
Государство,
церковь, капитализм и собственность
осуждены в научной среде так
же, как богословие, метафизика и
прочее, писал Герцен; однако вне
академических стен они владеют
множеством умов. "Обойти вопрос
понимания так же невозможно,
как обойти вопрос о силе".
Из развалин буржуазного мира,
разрушенного насилием, снова возникает
какой-нибудь иной буржуазный
мир. Попытка быстро, с ходу, без
оглядки перейти от современного
состояния к конечным результатам
приведет к поражениям; революционная
стратегия должна искать наиболее
короткие, удобные и возможные
пути к будущему. "Идя без
оглядки вперед, можно затесаться,
как Наполеон в Москву, - и погибнуть,
отступая от нее".
Герцен
обращал особое внимание на "международное
Соединение работников" (т.е. МТР,
Интернационал) как на "первую
сеть и первый всход будущего
экономического устройства". Интернационал
и другие соединения работников
"должны становиться вольным
парламентом четвертого состояния".
"Серьезный характер их, - писал
Герцен о конгрессах МТР, - поразил
врагов. Сильное их покоя испугало
фабрикантов и заводчиков".