Шпаргалка по "Философии"

 В "Наказе" была разработана юридическая техника, ранее не известная российскому праву, выработаны новые представления о системе законодательства:

 а) законов должно быть немного и они должны оставаться неизменными;

 б) временные учреждения определяют порядок деятельности органов и лиц, регламентируя его посредством наказов и уставов;

 в) указы являются актами подзаконными, могут быть краткосрочными и отменяемыми.

 Также Екатерине II казалось необходимым предоставить дворянству и городскому сословию самоуправление. Екатерина II думала и об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Но отмена крепостного права не состоялась. В “Наказе” говорится о том, как помещики должны обращаться с крестьянами: не обременять налогами, взимать такие налоги, которые не заставляют крестьян уходить из дому и прочее. В то же время она распространила мысли о том, что для блага государства крестьянам нужно дать свободу.

85. Проекты государственных преобразований М.М. Сперанского.

М.М. Сперанский (1772–1839 гг.) – автор плана либерального переустройства России, основные работы: «План государственного преобразования», «Свод законов», «Введение к Уложению государственных законов».

Основные положения  “Плана государственных преобразований”

Поскольку для Сперанского  главное, это безопасность и свобода, то все законы, воспринимаемые им, служат для их защиты. Поэтому Сперанский ставит вопрос о коренных законах, которые  неподвижны и неизменны. Утверждая, что законы существуют для пользы и безопасности людей, им подвластных, Сперанский говорит, что “во всяком благоустроенном государстве должны быть начала законодательства положительные, постоянные непреложные, неподвижные, с коими бы все другие законы могли  быть соображаемы, то есть, разговор идёт о создании конституции.

По «конституции» Сперанского  все население страны разделялось  на два сословия: высший класс и  низший класс. Эти классы должны быть устроены так, чтобы высший класс  стоял между правительством и  низшим классом, но имел с последним  выгоды. Сперанский устанавливает следующее  “разделение состояний”: 1) дворянство, как владельцы недвижимой собственности, 2) “среднее состояние” (купцы, мещане, государственные крестьяне) и 3) “народ рабочий” (помещичьи крестьяне, “домашние  слуги, ремесленники и рабочие люди и поденщики”). Разделение шло по обладанию гражданскими и политическими  правами. Гражданскими правами обладали все тир категории, но политическими  только те, кто владел недвижимостью. Был возможен переход из различных  состояний.

В основу государственного устройства России Сперанский положил идею разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Высшим органом судебной власти должен был стать Сенат, исполнительной — министерства, законодательной  — Государственная дума. Однако выше всех этих высших органов учреждался Государственный совет в качестве совещательного органа при царе. Как  и прежде, окончательно утверждал  или отклонял любой законопроект, даже принятый Государственной думой, Его величество император.

Суть же принимаемой конституции  сводилась к следующему: 1) Устанавливается  разделение властей, 2) мнения законодательной  власти совершенно свободны и должны точно отражать народные желания, 3) судебная власть независима от исполнительной, 4) исполнительная власть ответственна перед законодательной.

86. Западники и славянофилы.

87. Политические воззрения П.Я. Чаадаева.

В 30-х  гг. важным событием стали «Философические  письма» Чаадаева и полемика между  славянофилами и западниками.

Петр  Яковлевич Чаадаев (1794–1856) был одно время участником «Союза благоденствия», однако по оставлении воинской службы под воздействием углубленных занятий  философией (вначале за границей, затем  у себя дома) он радикально пересмотрел  свое отношение к способам достижения общего блага. Чаадаев – адресат  оптимистического стихотворного послания А. С. Пушкина «Товарищ, верь, взойдет она, Звезда пленительного счастья...», и он же превратился со временем в носителя пессимистических взглядов на историю своей родины. Занятия по выработке и формулированию нового мировоззрения потребовали значительных усилий; результатом их стали восемь «Философических писем», написанных в течение 4-летнего затворничества. После публикации первого письма в 1836 г. его автор был объявлен сумасшедшим и подвергнут медицинскому надзору и домашнему аресту. Впоследствии он принимал активное участие в полемике западников и славянофилов и оказал сильное влияние на ход и содержание этой полемики.

Истолкование  особенностей русской истории проникнуто у Чаадаева сочетанием теологических  и прогрессистских мотивов и  аргументов. Главную причину отсталости и застойного существования России он увидел в отсутствии связи между  этапами ее истории, а также в  отсутствии прогрессивных социальных и культурных традиций. Все это  превращало Россию в общество без  дисциплины форм, в частности дисциплины логики, права, социальных условностей. В сравнении с римско-католической семьей народов Россия как бы отпала от человеческого рода. В ней мало что знают об идеях «долга, справедливости, права, порядка». Христианство пришло сюда из Византии, которая только что  была отторгнута от всемирного братства европейских народов. Россия оказалась  непричастной к этому чудотворному источнику и сделалась жертвой  монгольского завоевания. После освобождения та же изолированность мешала воспользоваться  идеями, возникшими за это время  у западных соседей, и вместо этого  мы попали под еще более жестокое рабство крепостной зависимости. В  то время как весь мир перестраивался заново, мы по-прежнему прозябали, забившись  в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. «Словом, новые судьбы человеческого  рода совершались помимо нас».

После критики славянофилами его нелестного отзыва о рабстве на Московской Руси, после обвинений консерваторов  в презрительном антипатриотизме  Чаадаев признает факт «преувеличения», но с большим достоинством («Я не научился любить свою родину с закрытыми  глазами-») отвергает нападки на избранный способ высказывания патриотических чувств. В «Апологии сумасшедшего» (1837) в этой связи было сказано: «С жизнью народов бывает почти то же, что с жизнью отдельных людей. Всякий человек живет, но только человек  гениальный или поставленный в какие-нибудь особенные условия имеет настоящую  историю... Настоящая история народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему  доверена и которую он призван  осуществить, и когда начнет выполнять  ее с тем настойчивым, хотя и скрытым, инстинктом, который ведет народы к их предназначению. Вот момент, который я всеми силами моего  сердца призываю для моей родины.»

Со времени  Петра Великого мы думали, отмечает Чаадаев, что и мы идем вместе с  народами Запада. Но вот появляется новая школа – школа новоиспеченного  патриотизма – и говорит, что  больше не нужно Запада и что надо разрушить создание Петра Великого, забыв о том, что сделал для  нас Запад и чему нас обучила  Европа. Чему нам завидовать на Западе – его религиозным войнам, его  папству, рыцарству, инквизиции? Предоставленные  самим себе – нашему светлому уму, плодотворному началу, скрытому в  недрах нашей мощной природы, особенно нашей святой вере – мы очень  скоро «опередили бы все эти народы, преданные заблуждению и лжи».

Социально-политическую программу славянофильской школы, о которой здесь идет речь, Чаадаев  относил к разряду ретроспективных  утопий. Ее суть он передавал такими словами:

« Итак, удалимся на Восток, которого мы всюду  касаемся, откуда мы не так давно  получили наши верования, законы, добродетели, словом, все, что сделало нас самым  могущественным народом на земле. Старый Восток сходит со сцены: не мы ли его  естественные наследники?»

Расходясь со славянофилами в оценке «выгод нашего изолированного положения», Чаадаев  сближался с теми из них, кто воспринимал  застойность как «спасительную  неподвижность» в эпоху потрясений. В своих представлениях о путях  спасения он был не менее утопичен, чем его оппоненты. Его программа  конструировалась с учетом такого же небольшого числа основополагающих факторов (религия, просвещение и  облагораживание нравов), как и  у славянофилов (община, религия, самодержавие).

О европейских  революциях 40-х гг. он отзывался как  о впадении человечества в варварство и анархию и наступлении эпохи  господства «посредственности». В этих условиях он стал видеть призвание  России в том, чтобы «дать в  свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе». О  перспективах социализма он заметил  не без проницательности, что «социализм победит не потому, что он прав, а  потому, что не правы его противники». При всех симпатиях к римско-католическому  миру народов, в котором он находил  гармоничное соединение религии  с политикой, а также с наукой и духом общественных преобразований, он воздавал должное и плодам православия  на Руси: здесь плоды составили  не наука и благоустроенный быт, а «духовное и душевное устройство человека – бескорыстие сердца и  скромность ума, терпение и надежда, совестливость и самоотречение. Ему мы обязаны всеми лучшими  народными свойствами, своим величием, всем тем, что отличает нас от прочих народов и творит судьбы наши» (из письма П. Вяземскому, 1847 г.).

Мы призваны, отмечал Чаадаев, быть настоящим  совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великим  трибуналом человеческого духа и  человеческого общества. В число  собственных заслуг перед Россией  он включал неизменную «любовь Отечества  в его интересах, а не в своих  собственных», а также свое стремление вместо «представительства идей» обзавестись  своими собственными идеями. Его обобщения  русской и всеобщей истории благотворно  повлияли на аналогичную работу в  среде западников и славянофилов, а также на позицию маркиза  де Кюстина, автора книги «Россия  в 1839 г.». Его размышления о роли и судьбах церковной жизни  на православном Востоке и католическом Западе были подхвачены и продолжены Вл. Соловьевым. Некоторые его взгляды  и оценки были усвоены в народничестве  через посредство Герцена, особенно мысль о своеобразных свойствах  русского народа, делающих его предрасположенньм  к ускоренному усвоению положительного опыта, накопленного Западом в области  культурной и политической.

88. Проблематика национальной государственности в русской политической теории XIX века (К.Леонтьев, Н. Данилевский, Л. Тихомиров).

Взгляды поздних славянофилов отмечены в  целом патриотическим культур-национализмом  и возросшей мерой недоверия  к европейскому политическому опыту  с его представительным правлением, идеей равенства и почтительным отношением к правам и свободам человека и гражданина.

Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885) в  книге «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения  Славянского мира к Германо-Романскому» (1871) развивал теорию культурно-исторических типов человеческой цивилизации. Он считал, что никакие особые гарантии политических и гражданских прав невозможны, кроме тех, которые верховная  власть захочет предоставить своему народу. Данилевский высмеивал идею «социального русского парламента», но в отличие от других неославянофилов  высоко оценивал значение свободы слова, считая ее не привилегией, а естественным правом.

Данилевский стал зачинателем отечественной  сравнительной культурологии, которая  органично вмещала в себя не только социальную психологию отдельных народов, но также и определенным образом  истолкованную политическую культуру. В полемике с утверждениями западных критиков о неспособности русского народа стать свободным народом  он писал: «Едва ли существовал и  существует народ, способный вынести  и большую долю свободы, чем народ  русский, и имеющий менее склонности злоупотреблять ею». Основу для такой  уверенности он находил в привычках  русского человека к повиновению, в  его доверчивости к власти, в отсутствии властолюбия, в его «непритязательности, умеренности в пользовании свободой».