Предмет философии техники

Противоположность между техническими операциями и  феноменом техники напоминает проводимое Мэмфордом различие между “биотехникой“ и “монотехникой“. Технические операции включают в себя случайные технические открытия и ремесленную технику, как это описано у Ортеги-и-Гассета, а понятие “феномен техники“ — то же, что и ортегианское понятие “техника инженера—техника“. Смысл вызова, который бросает феномен техники, человечеству, состоит в систематическом сопротивлении тому, чтобы его интерпретировали с заведомой целью включить его систему не-технических принципов и форм общественной мысли или подчинить этим последним. Феномен техники сам объясняет другие формы деятельности как свои собственные формы и тем пытается преобразовывать их по своим меркам и включать их в себя. Феномен техники Эллюля есть, так сказать, социальная форма проявления хайдеггеровского Gestell.

Мэмфорд проводит формальное различие между этими двумя формами реализации техники и доказывает, что преимущественное значение имеет первая форма по сравнению с идеалом гуманистического плюрализма, напоминающего то, о чем писал Маркс, для которого желательно “делать сегодня одно дело, а завтра другое, утром заниматься охотой, ловить пополудни рыбу, вечером заниматься разведением животных, после ужина заняться критикой, так как я обладаю духом и при этом я не становлюсь ни охотником, ни рыбаком, ни скотоводом, ни критическим критиком“. Ортега исследует философско-антропологические основания возможности техники как таковой. Хайдеггер анализирует эпистемологическо-онтологический характер современной техники.

Эллюль, однако, объясняет “характерологию“ феномена техники в терминах семи ключевых характерных черт современной техники, каковыми он считает рациональность, артефактность, самонаправленность, рост на собственной основе, неделимость, универсальность и автономность. Эти обобщенные характеристики Эллюль в дальнейших главах использует для демонстрации того, каким образом эти черты техники проявляются и преобразовывают такие социальные явления, как экономика, государство и — в терминах самого Эллюля человеческую технологию (в сфере образования, труда, рекламы, отдыха, спорта, медицины).

Для Эллюля, в противоположность Хайдеггеру, фундаментальный вопрос об этом новом способе бытия в мире должен заключаться в признании этого нового (технического) способа как ставки, как девиза нашего века. То, что совершается, посредством техники — это не неквалифицированное “завоевание природы, а замена нашего природного окружения окружением техническим. Современная ставка техники, ее рискованная игра, касающаяся этой новой среды, должна со временем стать лучше хотя бы по мере возможности. В известном смысле ставка современной техники несколько отличается от паскалевской ставки; речь у Эллюля идет о ставке не способность человека познавать и контролировать или действовать с добрыми намерениями. Таковой, однако, не может быть ставка, которая мнит себя верной во всех отношениях. И в самом деле, в одной из своих последних работ Эллюль говорит о “технологическом блефе“ и дает анализ философии абсурда, которая отражает ситуацию технической среды и заражена ее духом.

Чтобы придать  этой ставке или секулярной вере века наибольшую четкость выражения, Эллюль рассматривает ее как диалектическую противоположность к упомянутой книге “Техника“ Эллюль пишет работу “Sans feu ni lieu: Signification biblique de la Grande Ville” (Ни кола ни двора: Библейский смысл Великого града, 1975), хотя книга была написана значительно раньше. В этой последней работе он пишет, что в то время, как техника являет собой попытку людей создать в этом мире свой дом, Библия отрицает то, что человек воистину когда-либо находится у себя дома в этом мире (см. Евангелия от Матфея, 8, 20, и Евангелия от Луки, 9, 58). В своих тщательных исследованиях библейских текстов он предположил более реальную альтернативу технике самих техников, чем это могли сделать Ортега или Хайдеггер. Подобно Мэмфорду, Эллюль вносит значительную долю воображения в сознание альтернативы техническому способу бытия человека в мире. Однако, в отличие от Мэмфорда, эта альтернатива в интерпретации Эллюля не является альтернативной техникой, или эстетически приятным городским ландшафтом. Библейское представление о городе принципиально отличается как от технического, так и от эстетического представления о нем.

Эллюля часто обвиняют в том, что он оставляет вопросы без ответа, точно так же как и Ортега (со своей тайной надеждой на новый творческий взрыв в культуре), и Хайдеггер (с его желанием принять современную технику и работать в ее рамках). В действительности же Эллюль выработал достаточно конкретные рекомендации именно для тех, кто не обитает в Граде веры, и в то же время он проявляет большую близость с Хайдеггером, чем с Ортегой. Однако вместо Gelassenheit (заброшенности) или отчужденности Эллюль ратует за этику “отказа от власти“, что, по его мнению, должно резко ограничить практику.

 “Этика отказа от  власти — этого корня всех  наших деяний — зиждется на  идее о том, что люди соглашаются  между собой не делать всего  того, что они вообще способны  делать. Вместе с тем не существует  уже божественных законов, которые  можно было бы противопоставлять  технике как бы извне. Поэтому  необходимо исследовать технику  изнутри и признать невозможность  жить с ней, если мы не  станем придерживаться этики  отказа от власти. В этом фундаментальный  выбор... Мы должны систематически  и добровольно, без усилий над  собой искать пути к отказу  от власти (техники), что, разумеется, вовсе не означает признания  нашего бессилия, рока, пассивности и т.д.”

Итак, сформулированная Эллюлем этика отказа от власти техники не только стремится устанавливать границы; она ставит своей целью также избавление от этой власти и тем самым вводит новые формы напряжения и конфликтов в технический мир. Эта этика стремится повернуть современную практику трансгрессии — попыток преступать законы (употребление наркотиков, нарушение сексуальных запретов и т.д.) — против такого понимания феномена техники, которое как раз делает допустимым и возможным современные виды трансгрессии. Эта этика призывает не включать телевизоры, водить машины с меньшей скоростью, отказаться от чрезмерного потребительства, от загрязнение окружающей среды — одним словом все, что может привести к созданию новых способов говорить и слушать друг друга, строить дома и жить в них, мыслить, что, в свою очередь, может не только способствовать свободе ставить вопросы, но привести к появлению некой транстехнической веры.

37. Трактовка «совершенства техники».

Настоящее издание включает в себя две работы — «Совершенство  техники» (Die Perfection der Technik, 1946) и «Машина и собственность» (Maschine und Eigentum, 1949), объединенные одной темой — сущность техники. Автор подвергает критике прогрессистские иллюзии техники как всеобщего кормильца и создателя бесконечных потребительских благ. В парадоксальном видении мыслителя техника не умножает богатства, а создает вечный дефицит; механизация труда не создает ни досуга, ни богатства, но приводит к хищнической эксплуатации земли и человека. Однако ограниченность и исчерпаемость ресурсов земли и самого человека полагают предел развитию технической цивилизации и дают надежду, что посреди всеобщего оскудения и запустения возможен отказ от потребляющего способа бытия в пользу по-настоящему творческого. Поставленные автором вопросы стимулировали последующую широкую дискуссию по проблемам философии техники.

Если мы обратимся теперь к утопиям нашего времени, например к романам Уэллса и Хаксли, пытаясь выяснить, чем же они отличаются от утопий XIX века, то увидим, что фантазия здесь уже совершенно оторвалась от технического антуража. Будущее больше не представляется раем, прогнозы становятся мрачнее, пожалуй даже чересчур мрачными. Надежда на будущее угасла, сменившись мучительными сомнениями. Уэллс, воспользовавшийся для исследования будущего машиной времени, обнаруживает там не тщательно продуманную техническую организацию, а ничем не прикрытый свирепый каннибализм. Машина времени – это, конечно же, вздорная выдумка. Она предполагает наличие двоякого времени – необратимого (собственного жизненного времени) и обратимого (машинного времени). При этом условии я могу путешествовать по жизненному времени. Но если я вздумаю вернуться с помощью машины времени в предыдущий год, то застану там (что не учитывается Уэллсом) самого себя, так что буду расхаживать в нем уже с двойником. Если я прихвачу в машину времени своего младшего двойника и вернусь с ним еще на год назад, то нас станет уже трое. И так далее до бесконечности. Что касается каннибализма, то он, разумеется, неизбежен. Без него невозможна человеческая жизнь, ибо существует бесспорная истина, что человек питается человеком и что мы всегда будем пищей друг для друга. Другой вопрос, впадем мы в старинную полинезийскую форму каннибализма или в ту еще более мерзкую, которая описана Уэллсом. У Хаксли будущее, настающее после взрыва атомной бомбы, выглядит не менее мрачно. Ослабевшее, впавшее в детство, поклоняющееся темным фетишам человечество подошло к концу своего существования. Не вдаваясь в споры по поводу этих картин, отметим только, что по ним видно нарастание скептических настроений.

38. Роль техники в философии Н.А.Бердяева

Русский религиозный философ. Вопрос о технике стал в начале XX в. вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. Говорит, единственная вера современного чела – вера в т. Т – средство, а не цель, цели жизни в области духа. Но это средство подменяет, вытесняет истинную цель. Без т невозможна культура, но окончательная победа т приведет культуру к гибели. В культуре 2 элемента – технический и природно-органический. 3 стадии: 1. Природно-органическая – дух в природе 2. Культурная – сфера духовности 3. Технически машинная  - дух господствует над природой. Организм (рождается и рождает, целостен, растет, развивается, эмоционально-духовная жизнь, оригинальность, природная действительность) VS организация (создается, состоит из частей, целесообразность извне, механическая жизнь, нет индивидуальности). Господство техники открывает новую ступень действительности: «новая реальность», воплощением которой является машина, по своей сути отличается от природной как неорганической, так и органической реальности. Трагедия в том, что творение восстает против своего творца, более не повинуется ему. Техника наносит страшные удары гуманизму, гуманистическому миросозерцанию, гуманистическому идеалу человека и культуры. Машина по природе своей антигуманистична. Машинная цивилизация опасна для души. Эпоха техники и духа, но не души. Чел не должен быть порабощен техникой. Но машина хочет заменить образ и подобие бога на подобие машины. Это не создание нового чела, а его исчезновение. Машинизм извращает систему ценностей. Самый дух, создавший технику и машину, не может быть технизирован и машинизирован без остатка, в нем всегда останется иррациональное начало. Но виновата во всем этом не машина, а чел, он сам обездушился. Проблема должна быть перенесена извне вовнутрь

Любопытные размышления  над проблемой техники встречаем  у крупного русского мыслителя  Николая  Александровича Бердяева (1874-1948). Н.А. Бердяев, в частности, обратил внимание на социальные функции техники. Проблемами воздействия техники на социальное бытие современного человека философ  интересовался на протяжении всей своей  творческой жизни. Поэтому отдельные  высказывания о роли техники можно  найти практически во всех работах  Бердяева, включая его знаменитую книгу «Смысл истории», вышедшую в 1923 году. Концентрированное изложение  своих мыслей по этим проблемам он дал в большом очерке «Человек и машина», опубликованном в журнале  «Путь» за 1933 год. Специально технике  посвящена одна из глав последнего, изданного посмертно, крупного произведения Бердяева – «Царство духа и царство  Кесаря». Кроме того, социальные и  философские аспекты техники  рассмотрены в статье «человек и  техническая цивилизация», вышедшей в последний год жизни мыслителя.

В своих произведениях  Бердяев неоднократно подчеркивал, что вопрос о технике стал в  начале XX в. вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. «В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX в., – единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее мощь и ее бесконечное развитие» – писал Бердяев в работе «Человек и машина».

Русский мыслитель считал, что власть техники неразрывно связана  с капитализмом. Эта власть родилась в капиталистическом мире, а сама техника стала наиболее эффективным  средством развития капиталистической  системы хозяйства. При этом коммунизм  перенял от капиталистической цивилизации  ее беспредельный гипертехницизм, и создал религию машины, которой он поклоняется как тотему. Тем самым обнаруживается глубокое внутреннее родство между атеистической верой коммунизма и безрелигиозностью современного мира.

Бердяев полагал, что господство техники открывает новую ступень  действительности: «новая реальность», воплощением которой является машина, по своей сути отличается от природной  как неорганической, так и органической реальности. Специфический характер реальности, созданной машинной технологией, виден в том воздействии, которое последняя оказала, с одной стороны, на жизнь человека, а, с другой, – на окружающую среду. Это воздействие является результатом нового типа организации, которую Бердяев называл «техносистемой» и рассматривал как некий рыхлый агломерат экономических, промышленных и технологических ассоциаций, распространяющих свое влияние на весь мир. Различные элементы техносистемы не имеют общего управления, действуя отчасти в конкуренции, а отчасти – в кооперации друг с другом. Ими руководят не столько конкретные личности, сколько с трудом опознаваемые анонимные и безличные управляющие силы. Деятельность техносистемы ведет к интеграции и унификации в масштабах земного шара различных укладов жизни, человеческих ожиданий и потребностей. Именно в этом смысле можно, по Бердяеву, рассматривать техносистему как «новую ступень действительности».

 Таким образом, современная  техника, и, прежде всего, техническое  знание, неразрывно связаны с  развитием науки. Однако в истории  развития общества соотношение  науки и техники постепенно  менялось.

39. Периодизация истории развития  человеческого общества в зависимости  от техники.

Различн. ФТ связывают историч. периодизацию человеческой цивилизации с определенными аспектами техники, такими, как смена орудий труда (Дж. Ленский), средств связи (Г. М. Маклюэн) или источников энергии. Так, развитие об-ва связывается с последовательной сменой мускульной энергии паровой, электрической, атомной. Американский философ и социолог Л. Мэмфорд предлагает основной вид энергии и основное структурное вещество технических средств в качестве критерия приодизации развития техники. Выделяется три эпохи. Первая «эотехническая» (1000—1750 гг.) имеет в основе технологию «воды и дерева». Вторая «палеотехническая» (от второй половины ХУIII в. до середины ХХ в.) опирается на комплекс «угля и железа». Последняя, «неотехническая», современная использует комплекс «электричества и сгтлавов». Испанский мыслитель Ортега-и-Гассет выделяет З значительные стадии технической эволюции: техника случая, техника ремесла, техника человека-техника. Критерием выделения стадий является отношение между человеком и техникой, иначе представление или мнение, которое сложилось у человека о технике, об ее функции. Техника случая — это техника доисторического человека. Название этого этапа связано со случайностью самого открытия технического инструмента. Человек не понимает, что он является создателем техники. Это сама природа совершает чудо, дает человеку новую возможность. Техника ремесла — это вторая стадия развития техники. Это техника древней Греции, доимператорского Рима и Средневековья, для которой главной чертой является антропологичность. Техника понимается через деятельность ремесленников — каменщиков, сапожников и т. д. Эти люди обладают природным талантом, природной способностью. Ремесло исключало понятие открытия. Ремесленник продолжал традицию, овладевал разными типами техник, появившимися до него.  Набор технических действий не был большим, не ставилась особая задача их увеличения. Третья стадия человека-техника: на этой стадии человек получает достаточно четкое представление, что он наделен способностью, абсолютно отличной от природных задатков. Он видит, что техника не случай и не определенный тип человека. Возникает представление, что техника есть нечто самостоятельное, независимое от всего прочего, имеющее, с одной стороны, живое воплощение в инженерах, с другой стороны, искусственное воплощение в роботах, автоматах уже противостоящих и природе и человеку.