Философия как самосознание культуры. Соотношение философии, религии и науки

Но и философия культуры, строящаяся на современном материализме и являвшаяся мировоззренческо-теоретическим основанием социалистических проектов прошлого века, не избежала кризиса. Его сущность та же самая – неосуществление в практике гуманистического идеала, связанного с преодолением отчуждения человека. Потому, собственно, отечественная философия культуры как предметная область исследования и получила актуальность сравнительно недавно, на рубеже 60-70-х годов прошлого века, в то самое время, когда в относительно спокойном (а не в чрезвычайных условиях революций и войн) развитии культурных процессов обнаружились действительные и острые противоречия бытия культуры, которые как бы и не предусматривались ни общефилософской мыслью, ни  как будто существовавшей теорией культуры. А если таковое и было, то социальная практика не больно ориентировалась на теоретические спекуляции.

К чести отечественной философии культуры, основы которой заложены М.К.Мамардашвили, В.М.Межуевым, В.С.Библером и др., она достаточно точно указала на основные деструктивные и кризисные тенденции в развитии мировой и советской культуры, достаточно точно указала также и на их причины, хотя и вынуждена была иногда говорить языком эвфемизмов. Значительной заслугой отечественной философской мысли, на мой взгляд, является то, что она обнаружила мифологичность сознания культуры того общества, в котором таковой ни по замыслу, ни по определению не должно было быть.

Таким образом, самоопределение сознания культуры и в западном мире, а еще в большей мере в нашей стране, разошлось с ее действительным бытием. Гуманистический и нравственный идеал «нового мира» и  «нового человека» прекрасно существовал на журнальных и книжных страницах, но все более и более исчезал из реальной жизни. И в  конце-концов «самый читающий в мире народ» оказалось обмануть и провести легче, чем заведомых простаков.

2.3.        Общественный идеал будущего

Одной из самых важных функций самосознания является выработка отчетливых целей деятельности и представлений о способах их достижений. Философия, как рефлексия над целостностью мира культуры, из своего понимания природы, человека и направленности движения культуры строила учения о смыслах жизни и, следовательно, о ее, так сказать, конечных целях. Философия всегда вырабатывала общественный идеал, который освещал историческую перспективу и служил критерием поступательного развития общества. Представления о прогрессе как направлении общественного развития, прочно вошедшие в научное и массовое сознание со времен Просвещения, формируются именно на основе выдвигаемого данной эпохой и признаваемого ею в качестве высшей ценности и своей цели общественного идеала.

Помимо философии эту же работу выполняет искусство. Но если искусство своими средствами дает в художественных образах непосредственное чувственно-наглядное представление общественного идеала, то философия свою работу выполняет в плане создания теоретического общественного идеала, выражаемого в системе понятий. Здесь нет вопроса о приоритете философии перед искусством, или наоборот, поскольку в структуре сознания художественная абстракция и философская рефлексия зачастую выступают как один и тот же процесс. И нельзя сказать с совершенной уверенностью, кем в большей мере задается ментальность эпохи - философией или искусством, хотя в конкретном времени их роли могут быть заметно различны.

Так или иначе, философия на протяжении многих веков развития цивилизаций выполняла учительскую миссию, да и название свое она получила из ее признания в качестве мудрости, одной из самых высших ценностей. Правда, забегая несколько вперед, я замечу, что это более всего относилось и относится к античному миру, ибо в дальнейшем, особенно превратившись в отрасль профессиональной деятельности, философия не всегда могла быть соотнесена с такой характеристикой. Но об этом я скажу несколько позже, рассматривая вопрос о философии и науке, а здесь хочу подчеркнуть важный момент – мудрость, как отмечал в свое время А.Уайтхед, стремится к пониманию, для которого важны не только системы понятий, но не менее того и пробелы в них. Поэтому три составляющих части духа – инстинкт, интеллект и мудрость – не могут быть оторваны друг от друга (17).

Можно сказать, что если мудрость в житейском понимании выражает такую совокупность опыта и знаний, которая позволяет в жизненной практике приходить к оптимальным решениям и поступкам, то для философии – мудрость означает такую концентрацию духовного опыта и знаний, которая позволяет приходить к оптимальному пониманию общих, даже предельных смыслов и в том, как ими направляются необходимые виды деятельностей. Но в любом случае мудрость включает в себя нравственный аспект. Естественно, что философия не может не включать в разрабатываемый ею общественный идеал нравственное содержание, если речь идет именно о целостности духовного опыта.

Эта задача, в общем, достаточно легко выполнялась философскими системами, формировавшимися в условиях относительно локальных цивилизаций с их однотипным мышлением, социальным опытом и с более или менее развитыми традициями. Философия, поднимаясь над таким духовным массивом, хорошо различала в нем трещины и разломы, искала способы совершенствования, но не проектировала состояния общества и культуры, основанных на каких-то иных принципах. Греческая философия была разработана все же для греков, точнее, для мира эллинской культуры, точно так же как китайская вряд ли была бы пригодной в ином культурном пространстве.

Впервые образ будущего, спроектированный для всего человечества, предложило христианство, богословская и философская христианская мысль. Тем самым было намечено всеобщее направление, задавшее смысл самому времени. Однако абстрактная историчность религиозно-философского мышления оказывалась вне реального исторического процесса и по мере того, как человек начал осознавать себя субъектом истории, по мере того, как усиливалась потребность в рефлексии над историей, стали формироваться и отличные от религиозных потребные образы будущего, образы социальных целей, которые очень скоро и стали определять действительное направление исторических и культурных процессов. Культурных - потому, что философия стала существенно влиять на процесс общественного воспроизводства.

В самосознании европейского рационализма, ставшего доминирующим типом мышления, возникла уверенность в том, что именно он и является общечеловеческим образцом и авангардом движения, названного теперь прогрессом. Его основание и движущую силу сознание находило в своей собственной структуре в виде рассудка и разума. Разумная регуляция экстраполировалась на все сферы бытия культуры. Так возникли великие утопические проекты, общественная и нравственная притягательность которых оказывала сильнейшее воздействие на духовное состояние общества. Однако они не прорастали и не укоренялись в социальной практике по той причине, что были сконструированы по свободному произволу разума, не соотносящего себя с объективной исторической необходимостью.

При всем этом обращение к рациональным технологиям при построении общественного и нравственного идеала, то есть целостного понимания способов бытия человека, открыло и новые возможности философии как самосознания культуры. Важнейшая из них – критичность, а лучше сказать, самокритичность, органически присущая рационализму. Ведь зачастую философские учения, выявив ряд достаточно широких и, по их мнению, непоколебимых принципов мышления, были уверены, что, опираясь на них, мышление способно объяснить все сущее.  Это заблуждение служило источником и догматизма, и утопизма. Правда, критичность обернулась вскоре против самой рационалистической философии именно вследствие чрезмерного упования последней на самодостаточность цепочек рассуждений, чтобы они предстали перед человечеством в качестве его Пути. Они, скорее, если продолжить этот образ, оказывались тропинками, действительно ведущими в недра и тайны сознания и разума, но разбегались в таких разных направлениях и переплетались в такую причудливую сеть, что движение по ним хоть и обеспечивало захватывающие приключения духа, но не выводило из лабиринтов сознания.

С другой стороны, обращение к иррационализму и интуитивизму уводило совсем уж в таинственные и невыразимые глубины подсознания настолько, что утрачивалось понимание связи индивидуально-психического пространства индивида и социокультурного духовного пространства общественного человека. И культурное пространство утрачивало свою целостность и однородность, свертываясь до психологизированного индивидуального самосознания. На этом пути и этими средствами нравственный идеал в принципе не мог быть предложен - только нравственный релятивизм. Возникало представление о трагической разорванности бытия.

Можно понять тот энтузиазм, с которым были встречены идеи социалистических проектов, выражавшие новое понимание сущности человека, научной рациональности и содержания самого целеполагания в деятельности человека. Они предлагали также и новое понимание культуры как способа и условия осуществления свободы. При этом свобода в сфере духовной должна была иметь своим основанием свободу в сфере материальных, прежде всего трудовых, отношений: союз свободных кооператоров, то есть инициативных людей, поступающих по собственной воле, по собственному интересу. Естественно, что наука и научное познание были главными гарантами успешности такой деятельности, и общее миропонимание воздвигалось также на научной основе. Культура же выступала как освобожденное от искусственных ограничений пространство совершенствования человека, как самореализация его духовной и социальной сущности.

Высокая степень социальной конфликтности и даже ожесточенности, в условиях которой формировались, вызревали и осуществлялись эти проекты неизбежно вызывала и альтернативное понимание культуры. Так родилось учение о классовом характере культуры, учение о двух культурах, послужившее теоретической основой для радикальных практических действий, направленных на преодоление, искоренение, уничтожение одной (буржуазной) культуры и конструирование, насаждение, укрепление другой (названной пролетарской). При всей исторической резонности такого, классового, подхода к пониманию культуры, при всей положительности той социальной и индивидуальной творческой энергии, вызванной новой действительностью и при всех бесспорных ее достижениях, все же общие итоги оказались весьма несоответствующими оптимистическим ожиданиям. Общественный идеал и образ нового человека, формировавшиеся, кстати, куда в большей мере искусством и литературой, нежели философией, все более обретали мифологический характер и все менее – играли роль практической цели социального развития.  В значительной мере – это результат распространенного в 20-е-30-е годы прошлого века функционалистского и даже утилитаристского подхода к пониманию культуры. Культуру можно, конечно, разделять на «культуры» (исторические, этнические, национальные и т.п.) в интересах этнографического, этнологического, типологического, исторического, социологического анализов, но она целостна в своей сущности.

К сожалению, в условиях, требовавших наибольшей активности, творческого подъема и, следовательно, напряженности философско-теоретической мысли, она оказалась сильно редуцированной политическими и идеологическими интересами. К тому же, в силу известных исторических обстоятельств, оказался значительно пониженным профессионально-теоретический уровень, так сказать, субъекта философской рефлексии. Можно сказать, даже более резко – в течение нескольких десятилетий, примерно с двадцатых до начала шестидесятых годов прошлого столетия, в философском материализме практически исчез вопрос о культуре как предмете философской рефлексии. Традиционно сильное течение русской общественной и философской мысли, обращенное к этому предмету, прервалось, а философия культуры, развиваемая в концепциях западных мыслителей, практически не была известна и не попадала в научное обращение отечественной философии. Что же касается наиболее острого оружия философской рефлексии – ее критичности, то она оказалась направленной не столько на положительное и научное содержание позиций оппонентов, сколько на их идеологические классификации. А уж самокритичность в этих условиях и вовсе исчезла из философского арсенала.

Отчасти поэтому миссию осмысления пространства культуры взяло на себя искусство, прежде всего литература, которая как раз сохранила и продолжила гуманистические традиции русской классической литературы, всегда отличавшейся философичностью. Даже сейчас, когда ее влияние на общественное сознание заметно снизилось, можно еще говорить об этой ее роли. Но литература все же производит иной продукт, чем философия, и воздействие художественных конструкций оказывает несколько иное воздействие на духовное пространство, и дает несколько иные мыслительные результаты, чем философия. Различие, находящееся в самой сущности феноменов философии и литературы, прежде не очень заметное в силу сходства самих технологий творчества в этих областях, впоследствии резко усилилось и стало заметно выражать себя именно в силу появления новых социальных и производственных технологий.  К этому сюжету я еще вернусь при обсуждении вопроса о состоянии философско-культурологической мысли рубежа XX-XXI веков.

Тем не менее, я далек от пренебрежительного отношения к трудному и крайне противоречивому развитию отечественной философии культуры первой половины прошлого века. Достаточно назвать имена и работы В.Ф.Асмуса, А.Ф.Лосева, М.М.Бахтина, чтобы увидеть, что тот необходимый уровень теоретичности и напряженности мышления, о котором я упомянул выше, все же достигался и в конечном итоге послужил основанием для мощного подъема философского осмысления культуры, характерного для шестидесятых – семидесятых годов.

Примерно с этого времени начинается так называемый «антропологический поворот» в философии, характерной чертой которого является повышенное внимание к проблеме человека и культуры. Всемирные философские конгрессы в последние два-три десятилетия все посвящены этой теме, она трактуется в массе философских публикаций и диссертационных работ. Примерно такая же картина наблюдается и в отечественной философии: проблемы гуманизма, культуры, будущего цивилизации, места философии в современном обществе – ее постоянные темы. Например, на последнем Российском философском конгрессе (2005 г.) самое большое число докладов и самое большое число участников привлекли секции «философия культуры» и «философская антропология».

Явление это не случайное. Подобно тому, как при боли сознание человека сосредоточивается на болевой точке, а в случае острой боли даже не может от нее отвлечься, так и коллективное сознание сосредоточивается на проблемных, то есть, болезненных точках человеческого бытия. Если мы трактуем философию как самосознание культуры, то оно помещает в центр своего внимания именно такие точки, пытаясь поставить диагноз болезни, понять ее причины, найти способы ее одоления. Когда культура особенно затрудняется в своем воспроизводстве, в выполнении своих функций, наступает время философии. Это известно давно и выражено фразой о сове Минервы, вылетающей в сумерках. А сумеречное состояние культуры неизбежно выражается в нарастании сумеречных же форм сознания.