Развитие уголовного права России в XI-XVII вв

При этом обращается внимание, что татьба могла быть простой  и квалифицированной²¹. Простой считалась кража из закрытого помещения, из саней, с воза, из лодки, зерна из ямы, кража скота, сена, совершённая в первый или второй раз: «Се суд княжей, ож клеть покрадут за зомком или сани под полстью или воз под титягою или лодью под полубы, или из яме или скота украдают или сено сверху стога имать, то все суд княжой, а продажи 9 денег...»²². Как видно из текста статьи, простая кража наказывалась штрафом в размере 9 денег. Кроме того, вероятно, потерпевший имел право требовать возмещения. Кроме рассмотренной статьи, также в 112-й статье специально регулируется ситуация кражи мелкого рогатого скота и домашней птицы: «А боран присужать 6 денег, а за овцу 10 денег государю, а судьи 3 денги старая правда. А за гусак и за гусыню присужать по 2 денги государю, на суде; 3 денги; а за утицу и за селезня, и за кур, и за кокощь присужать по 2 денги»²³. Эта статья важна в том смысле, что именно здесь устанавливается не только штраф в пользу городских властей, но и размер возмещения потерпевшему. Именно материал ст. 112 позволяет уверенно предполагать, что и в случаях, регулируемых ст. 1 Псковской Судной грамоты, предусматривалось возмещение хозяину украденной вещи.

Кража, совершённая в первый раз, могла трактоваться как квалифицированная кража и подлежала смертной казни в тех случаях, которые Грамота трактует как «кримскую» и «коневую» татьбу (ст. 7 Грамоты): «А кримскому татю и коневому... тем живота не дати»²⁴.

Термин «коневая татьба» не вызывает никаких разночтений в историко-юридической литературе, все исследователи согласны с тем, что этим понятием определялось конокрадство, известное ещё Русской Правде. Конокрадство во все времена относилось к тяжким видам татьбы, поскольку конь был важнейшим средством производства, а также имел военное значение, а значит, и особую ценность, с точки зрения государственных интересов. Общественная опасность данного деяния была подчеркнута еще в Русской Правде, предусматривающей за конокрадство наказание в виде выдачи на поток и разграбление, тогда как за татьбу из клети назначалась продажа только 3 гривны. М.Ф. Владимирский-Буданов отмечал, что под коневым татем следует понимать рецидивиста и конокрада по ремеслу²⁵.

Вопрос о содержании термина «кримский тать» до сих пор является дискуссионным в историко-юридической литературе. В подтверждение правильности трактовки данного термина как вора, совершившего кражу в Крому, т.е. в Псковском Кремле (хранилище государственной казны, актов и прочих ценностей, из чего и следует необходимость особой охраны), исследователи приводят выдержки из текста летописей, гласящие: «… а из Крому велел клети выпрятать и Крем был пуст», «И Кром велел розвести да двор себе тут поставить»²⁶. Кража из Кремля, несомненно, обладала высокой степенью общественной опасности, в связи с чем Грамота и назначает для виновных в этом деянии высшую меру наказания в виде смертной казни.

Наконец, также к квалифицированным  видам татьбы относилась кража, совершённая в третий раз (ст. 8): «Что бы и на посаде но крадется ино двожды е пожаловати, а изличив казнити по его вине, и в третий ряд изличив, живота ему не дати, крам кромъскому татю»²⁷. Человек, который попался на третьей краже, показывает себя обществу в качестве неисправимого преступника, на которого не действуют меры социального воздействия. Такой вор, несомненно, несёт значительную общественную опасность как антисоциальный элемент, в связи с чем к нему и применяется смертная казнь.

От татьбы в узком  смысле этого слова, т.е. собственно воровства-кражи, Псковская Судная грамота отличает разбой и грабёж. Согласно одной точке зрения, наиболее распространённой в исследовательской литературе, Грамота не устанавливала различий между грабежом и разбоем²⁸. Напротив, Ю.В. Оспенников на основе анализа договорных грамот князей с Новгородом сделал вывод о существовавших различиях в понимании терминов «разбой» и «грабёж»: «право Северо-Западной Руси под разбоем понимало вооружённое нападение, обычно с целью наживы, которое сопровождалось изъятием имущества и причинением вреда здоровью людей, вплоть до лишения жизни... термин «грабёж» употребляется в узком смысле открытого посягательства на чужое имущество, не сопряжённое с убийствами или иным насилием над личностью»²⁹.

Наряду с разбоем и грабежом Грамота упоминает такой состав преступного деяния, как наход, отличая его и от разбоя, и от грабежа. Под термином «наход» в исследовательской литературе нередко понимается разбой, совершённый организованной группой³⁰.

Однако существует и другая точка зрения о содержании термина «наход», связывающая данный термин с текстом древнерусского перевода Эклоги, которая под термином «нахожденье» понимает самоуправное нападение на чужую землю с целью захвата³¹. Ю.В. Оспенников связывает этот вид преступлений с известным ещё Русской Правде нарушением межи, т.е. границы земельного участка, и пытается проследить эволюцию этого института от Русской Правды до Псковской Судной грамоты³².

Помимо рассмотренных  выше видов преступных деяний в Грамоте упоминается такой вид преступлений против собственности, как поджог. Преступное уничтожение чужого имущества путем поджога считалось одним из наиболее опасных видов преступлений, так как поджог – легкодоступный и опасный способ уничтожения чужого имущества, угрожающий не только определенному лицу, но и внешней безопасности всего города, поскольку мог быть сопряжен с переветом (по заданию врага), так и внутренней безопасности государства (в условиях города, состоящего преимущественно из деревянных построек, поджог мог привести к массовой гибели людей). Поджог иногда применялся как средство классовой борьбы, когда закабаляемые крестьяне хотели отомстить своему господину. Однако здесь речь идет об умышленном преступлении – злостном поджоге.

Относительно поджога  уже в XIX веке высказывалась точка зрения, что смертная казнь за этот вид преступлений появилась в Псковской Судной грамоте не из Русской Правды, а из иноземных источников.

Так, Ф. Устрялов полагал, что смертная казнь для поджигателя  была заимствована у германских народов: «Право личной мести у Германцев, хотя и было ограничено, составляя преимущество людей свободных, но допускалось в случаях убийства, зажигательства и грабежа. Это применение самосуда в наказании зажигателя смертью не встречается ни в одном из древних узаконений, предшествовавших Псковской Судной грамоте, и поэтому мы вправе предполагать, что как она, так и впоследствии отчасти и Судебники, заимствовали свои постановления о зажигательстве из германских законов, а не из Русской Правды»³³.

Другие исследователи пытались найти происхождение смертной казни за поджог в византийских законах. Например, Ю.Г. Алексеев ссылается на Закон Судный Людем, входивший в состав русских юридических сборников как славянская переработка части византийской Эклоги. В этом источнике для поджигателя предусматривалась смертная казнь³⁴. При этом Ю.Г. Алексеев предполагает, что Псковская Судная грамота говорит именно о злостном, умышленном поджоге.

Как видим, все случаи квалифицированной татьбы и поджог наказывались по Псковской Судной грамоте смертной казнью. Проблема смертной казни как вида преступления является одной из наиболее сложных и дискуссионных в юридической науке. Назначение смертной казни за эти виды преступлений очевидно связано с высокой степенью общественной опасности рассмотренных видов квалифицированной татьбы и такого вида преступлений против собственности, как поджог.

Степень общественной опасности  преступления, являясь его количественной характеристикой, «способствует сравнительному анализу преступлений одного вида, одного и того же характера»³⁵. Иными словами, степень общественной опасности позволяет отграничивать друг от друга одинаковые по характеру общественной опасности преступления. В Псковской Судной грамоте кража из кремля (или из церкви) – кримская татьба, конокрадство, поджог и кража, совершённая в третий раз, были выделены в группу преступных деяний с самой высокой степенью общественной опасности, в связи с чем для них была определена высшая мера наказания – смертная казнь.

Псковские чиновники, превысившие свои полномочия и силой отнявшие у осужденного имущество, судились по ПСГ как за грабеж (статья 48). Показания вора не принимались сведению, если он обвинял кого-нибудь в соучастии. У обговоренного человека на дому производился обыск, и только в том случае, если там что-нибудь находили, относящееся к делу, то этого человека обвиняли: "60. А татю веры не нять, а на кого возклеплет, ино дом его обыскать и знайдуть в дому его что полишное, и он тот же тать, а не найдут в дому его, и он свободен".

К преступлениям против личности по Псковской Судной Грамоте относились убийство, нанесение побоев и оскорбления действием. В случае убийства с преступника взыскивался штраф в размере 1 рубля в пользу князя и особое вознаграждение семье убитого. Нанесение побоев (статья 27) или вырывание бороды квалифицировалось как оскорбление действием. Нанесение побоев в общественном месте наказывалось штрафом в пользу князя, а за вырывание бороды полагался штраф в 2 рубля. Статья 58 наказывала избившего своего истца перед судом штрафом в размере 1 рубля в пользу князя.

2.2. Цели и виды наказаний  по Псковской судной грамоте

В период образования  и укрепления русского централизованного  государства дальнейшее развитие получили правовые нормы об уголовных наказаниях и их исполнении.

За наиболее важные (государственные) преступления в Пскове полагалась смертная казнь. Смертная казнь была установлена за "перевет" (измену), кражу из Кремля (церковную кражу), конокрадство и поджог (ст. 7 ПСГ), а также за кражу, совершенную в третий раз. Летописи говорят о том, что Псков знал смертную казнь через повешение, сожжение и утопление³⁶.

Какими способами осуществлялась смертная казнь в Пскове, в самой  Псковской судной грамоте не упоминается.

Однако псковские летописи зафиксировали несколько случаев  смертной казни. Воров сжигали или вешали. Так в 1509 г. пономарь Троицкого собора Иван украл из псковской казны 400 рублей. "...И псковичи его на вече казнили кнутьем, и он сказался, и псковичи посадили его на крепость, да того же лета... на Великой реке огнем сожгли его".

В 1477 г. Псковское вече наложило штраф на псковский пригород Опочка за то, что "они повесили татя коневого, а без псковского повеления".

Поджигателей бросали  в огонь. В 1496 г. один "чухонец", будучи подкуплен немцами, пытался поджечь Псковский Кремль, "...и...изымаша его на Крому и сожгоша его огнем"³⁷.

Но не всегда, как показывает анализ летописей XIV века, был определен  вид смертной казни. Помимо сжигания есть упоминание об "усечении", т.е. отсечении головы, избиении.

Все это свидетельствует о том, что по сравнению с Киевской Русью IX-XII вв. законодательство Пскова и Новгорода знает, что помимо простого существовали и квалифицированные виды смертной казни и квалифицирующим признаком здесь являлось мучительство.

Другим видом наказания  была "продажа", т.е. денежный штраф. Продажа поступала в пользу князя. По Псковской судной грамоте наивысшей была продажа в сумме двух рублей. Она взималась за вырывание борода (ст. 117 ПСГ). Далее следовала продажа в размере одного рубля. Например, она взималась за убийство (ст. 96 ПСГ). Далее шли продажи или штрафы за разбой, грабеж и "наход". За эти преступления взимались продажи в размере 9 гривен в пользу города Пскова, в пользу князя - 19 денег и в пользу князя и посадника - 4 деньги (ст. 1 ПСГ).

Интересно, что по Псковской судной грамоте убийство каралось продажей в размере одного рубля, смертная казнь за убийство не предусматривалась³⁸.

Спорным являлся вопрос о существовании в Пскове членовредительных, телесных наказаний. В частности, в ст. 58 ПСГ говорится: "а хто опрочнеимет помогать, или силою в судебню полезет, или подверника оударит, ино всадити его в дыбу да взять на нем князю рубль, а подверникам десять денег".

Упоминание "дыбы", по мнению ряда исследователей, дает основание  говорить о наличии членовредительских наказаний. Так М.К. Рожкова писала "...поэтому в прибавок к княжеской продаже полагается еще "дыба", т.е. членовредительное наказание"³⁹. Этой же точки зрения придерживались известные историки Л.В. Черепнин и А.И. Яковлев.

Однако эту точку  зрения не разделяет известный исследователь Псковской судной грамоты, профессор Мартысевич И.Д., который, ссылаясь на другого русского историка Владимирского-Буданова, объясняет, что "всадити его в "дыбу" означает заковать виновного в колодку, состоящую из двух досок, имевших посредине выемку, а по концам петли и замки"⁴⁰.

Следовательно, это был  не вид наказания виновного, а  превентивная мера задержания правонарушителя. Различного рода телесные наказания, в  том числе и пытки, не применялись к свободному населению Новгорода и Пскова, и "лестница наказаний" ограничивалась в этих феодальных республиках лишь двумя видами: смертной казнью и "продажей".

Глава 3. Преступление и наказание по Судебникам 1497 и 1550 гг.

3.1. Уголовное  право по Судебнику 1497 г.

С образованием русского централизованного государства после освобождения от татаро-монгольского ига возникла необходимость в принятии нового законодательства, которое устанавливало бы единообразное правовое регулирование новых общественных отношений. Таким правовым актом явился Судебник 1497 г., при становлении которого были использованы уставные грамоты и "Русская Правда".

Судебнике Ивана III 1497 г.⁴¹ под преступлением стали пониматься всякие действия, которые посягали на господствующий феодальный порядок, преследование которых осуществлялось не потерпевшим, а государством.

Впервые в Судебнике  выделяются виды преступлений.

Политические преступления. К ним относится крамола. Под  крамолой закон подразумевал измену родине, заговор, призыв к восстанию. Статья 9 Судебника, говоря о крамоле, выделяет таких преступников, как «подымщик» (подметчик), «зажигальщик». Следовательно, ст. 9 говорит о наказаниях за преступления против государства, церкви. В ней ярко выражена воля законодателя: карать тех представителей эксплуатируемых масс, которые выражали свой протест против угнетавшего их строя.