Понятие гендера. Гендерные исследования

Во-вторых, даже первые шаги на пути «превращения женщины в полноправного члена общества» показали, что простое предоставление равных политических прав с мужчинами было явно недостаточным даже для пассивного участия значительного количества женщин «угнетенного класса» в строительстве нового общества. Несмотря на формальное предоставление политических прав трудящимся женщинам, руководство большевистской партии не считало их способными немедленно воспользоваться своими правами в той мере, в какой на это были способны мужчины. По мнению большевиков, это было связано с уровнем политической образованности и политической активности женщин. В 1926 г. женщины составляли менее 20% рабочего класса, зато на долю российских женщин приходилось 75% всех неграмотных (СНОСКА: Kingsbury S, Factory, family and woman in the Soviet Union. N.Y., 1935. P. 169), участие женщин — представительниц трудящихся классов в пролетарском инижении было минимальным. Все это давало руководителям партии иозможность рассматривать женщин не только как угнетаемый, но и как «культурно отсталый» слой населения.

В документах большевиков в предреволюционные и первые послереволюционные годы постоянно встречаются упоминания о необходимости «привлечения женщин к самостоятельному участию», «полного освобождения женщины», «переделке... окостенелых порядков». Тон этих заявлений, несмотря на его общую «освободительную» направленность, постоянно ставит тру-нищуюся женщину в позицию «получателя» даров. Как это ни парадоксально, сам факт того, что «равные права» были «переданы» женщине, показывает существование определенного неравенства и представления о вторичности женщин по отношению к мужчинам-освободителям.

2. Культурная революция и «освобождение  женщины». Гендер и политическая  система СССР

Сложность и противоречивость попыток соединения культурной политики «повышения сознательности трудящихся женщин» с ре-нньным допущением женщин к процессу управления отразились в деятельности женотделов — практически единственных органов женской активности, существовавших в 20-е — начале 30-х годов. Пер-Ш.1М руководителем Департамента по работе среди женщин стала Инесса Арманд (осень 1919 г.), впоследствии женский отдел воз-i навляли — Александра Коллонтай и Александра Самойлова. Целью создания женотделов различного уровня была объявлена необходимость поднять уровень политического сознания женщин и привить им навыки действия в публичной сфере. Предполагалось пктивное участие женщин в работе отделов социального обеспечения, труда, народного образования, здравоохранения. Женщины-делегатки, избиравшиеся не только среди работниц, но и среди домохозяек — жен трудящихся, должны были участвовать в наблюдении за работой столовых и клубов, строительством и работой яслей и детских садов, охраной женского и детского труда (СНОСКА: Арманд И. Доклад на международной конференции коммунисток // Международная конференция коммунисток. М, 1921. С. 84.). Впоследствии работа делегаток была распространена и на деревню, где они занимались не только организацией яслей и красных уголков, но и должны были способствовать хозяйственному просвещению крестьян. Именно работа жен-делегаток впервые предоставила нескольким тысячам женщин возможность попробовать свои силы в осуществлении властных функций и общественной деятельности.

В 40—50-х годах в Советском Союзе сведения о деятельности женских отделов в 30-е годы и женских делегатских собраниях были удалены из энциклопедий и учебников истории, и поэтому нам сейчас довольно трудно поверить в масштабность их работы. Активистки делегатских собраний, как свидетельствуют страницы забытого журнала «Делегатка», издававшегося с 1920 по 1931 г., вмешивались в распределение красноармейских пайков, контролировали выдачу школьникам одежды и обуви, вели борьбу против насекомых-паразитов за чистоту жилища, разъясняли крестьянам необходимость утепления хлевов и разведения породистых кур. В свою очередь, их активность не могла не сказаться на представлениях женщин о самих себе и окружающей их социальной реальности. Доказательством этого служат слова Льва Троцкого, писавшего в «Правде» в 1923 г., что с женоделами связаны многие семейные кризисы: после работы в женотделе новый мир открывается перед-глазами женщины, семья остается без вниманий, что раздражает мужа и приводит в итоге к распаду семьи (СНОСКА: Правда. 1923. 13 июля.).

Вместе с тем, несмотря на очевидность влияния деятельности женщин-делегаток на изменение гендерной идентичности, было бы ошибочным преувеличивать этот фактор. Приготовление пищи, присмотр за детьми и распределением продуктов и одежды не выходили за рамки повседневного опыта женщин и не могли быть сравнимы с задачами обороны, решением вопросов идеологии, финансов и производства, остававшихся в ведении мужчин. Таким образом, можно сказать, что деятельность женщин концентрировалась в основном в привычной для них сфере, что лишало женские организации возможности влиять на принятие важнейших решений хотя бы на местном уровне, а также ощущать свою работу как лело государственной важности. Кроме того, их собрания не мыслились вне партийного контроля, и даже женские клубы могли быть организованы лишь там, где имелась партячейка (СНОСКА: Миловидова И. Женский вопрос и женское движение. М.; Л., 1928. С. 407).

Кроме того, участие женщин в работе делегатских собраний, управлении в сфере здравоохранения и социального обеспечения не предполагало отказа от прежних женских забот (работы по дому, уходу за детьми и т.д.), а представляло собой по существу лишь увеличение женских обязанностей.

По мере укрепления государственных структур к началу 30-х годов коммунистическая партия все меньше нуждалась в самостоятельных организациях: издания «Делегатка» и «Коммунистка» прекратили свое существование в самом начале 30-х, в 1930 г. принимается решение об упразднении женотдела в ВКП(б), что явилось завершением непродолжительного этапа поддержки властью организаций, сформированных по принципу пола. Продвижение к идеалу тотального равенства требовало насильственного стирания культурных различий (гендерных, этнических, социальных), однозначно маркируя всякое «другое» как «чуждое», «враждебное».

«Освобождение», «культурное и социальное раскрепощение женщины» в условиях практической реализации «мужского» (по своей логике и главным фигурам) проекта все больше оказывалось всего лишь неким «возвышением» женщины до мужского уровня, признававшимся идеальным. В то же время и «мужчина», как отдельный индивид и собирательный образ, также не имел возможности развивать свои свойства независимого политического и социального субъекта, становясь «винтиком» административно-командной системы. Важнейшими показателями «социального раз-пития» как женщин, так и мужчин становилась не способность развивать инициативу и осуществлять лидерство, а обретение на-иыков управляемости и организованности, облегчавших контроль их «самодеятельности». Подобная политика сближала реальное понижение мужчины и женщины. Тем не менее это вряд ли может Оыть оценено как ликвидация приоритета «мужского» в обществе и культуре.

Одним из наиболее ярких и часто цитируемых советскими источниками свидетельств улучшения положения женщин и повышения их культурного уровня стало увеличение количества студенток в вузах и техникумах. Так, уже в 1923 г. женщины составляли 37,8% всех студентов вузов. Однако повышение грамотности женщин не изменило в 20-30-е годы общей диспропорции в урон не образованности мужчин и женщин. Образованию женщин и повышению их квалификации по-прежнему мешали сложившиеся в обществе стереотипы. Препятствием на пути к образованию стал и еще меньший объем свободного времени у женщин в связи с сохранением ответственности за решение большинства бытовых проблем и одновременно началом массового включения их в производство.

Главным достижением политических реформ, предпринятых советской властью в отношении массового участия женщин в жизни страны, можно, видимо, считать приобретение ими технических навыков чтения и прослушивания идеологически правильной информации. Как известно, приобретение этих навыков советскими людьми отнюдь не способствовало, а часто препятствовало формированию уверенности в возможности какого-либо личного воздействия на сферу политики.

Единственной организацией, реально обладавшей полнотой политической власти, была коммунистическая партия. Поэтому важно отметить, что в первое десятилетие после революции женщины продолжали составлять меньшинство в ВКП(б) и особенно в ее руководстве, считаясь «несамостоятельны, л», «нуждающимися в руководстве и поддержке», а в годы НЭПа количество женщин — членов партии даже уменьшилось: в 1920 г. женщины составляли 11%, в 1922 - 7,8, в 1924 - 8,6, в 1926 - 12,8, в 1929 -13,5% общего количества (СНОСКА: Коммунистка. 1930. N° 1). Положение женщин-коммунисток внутри партии было не менее сложным, чем жен-делегаток. Они часто сталкивались и с непониманием в своей семье, и с неприятием со стороны мужчин-коммунистов. Увеличение количества женщин и рядах коммунистической партии совпало по времени с прекрашс нием внутрипартийных дискуссий (превращением партии в ядро политической системы в середине 30-х годов).

3. «Советская женщина» и «советский  мужчина» на производстве и  в семье

В максимальной степени скрытое неравенство проявлялось в сфере труда.

Среди основных, закрепляющих неравенство, стереотипов в последние десятилетия «реального социализма» можно выделить следующие:

♦ взгляд на женщину как на работника «второй категории»;

♦ невысокая эффективность женского труда из-за частых перерывов в работе в связи с двойной нагрузкой (дома и на работе), рождением детей и уходом за ними;

♦ оценка женщин в целом как менее способных и нестремя-тихся к повышению своей квалификации и профессионального статуса.

Следствием данных стереотипов стали такие показатели женского трудового участия, как:

♦ сосредоточение женщин в низкооплачиваемых отраслях про-щподства, с уровнем оплаты труда на 25—30% ниже среднего;

♦ сохранение концентрации женщин преимущественно в тех же отраслях производства, где их занятость была наибольшей как до революции, так и в начале строительства социализма (в начале 90-х годов женщины составляли 93% работников швейной промышленности, 85 — работников текстильной, 77 — работников пищевой промышленности и лишь 41% — научных работников);

♦ даже в феминизированных отраслях женщины занимали в основном подчиненные позиции, в то время как руководство осуществлялось мужчинами;

♦ женщины, обладавшие высоким уровнем образования и квалификации, часто не могли реализовать себя в той же мере, как обладавшие такой же квалификацией мужчины;

♦ женщинам оказывались недоступны многие профессии, свя-шиные с обладанием властью, ответственностью за принятие решений и вышеоплачиваемые.

Значимыми признаками неравенства характеризовалось и положение женщин и мужчин в семье. Однако семейная политика шнетского государства представляет собой сложное явление и включает по меньшей мере два ярких этапа, противоположных по своей направленности.

Первый вошел в историю как период сексуальной революции и «отмены семьи» (СНОСКА: Голод С. XX век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб., 199Н). До предела упрошенная процедура заключения брака и развода (для этого достаточно было зайти в ЗАГС на 10 минут) должна была искоренить отношения насилия и зависимости, существовавшие в семье. Первые законы о семье формально дискриминировали мужчин, установив крайне упрощенную процедуру установления отцовства (по письменному заявлению матери ребенка). В 1920 г. к первым уравнительным декретам советской власти добавился декрет о разрешении медицинских абортов по желанию женщины. Его целью стала ликвидация «последнего препятствия», стоявшего на пути сексуального и семейного раскрепощения женщины. Все перечисленные выше положения нашли свое подкрепление в принятом в 1926 г. законодательстве о браке и семье.

Вместе с тем разрешение разводов и абортов само по себе не могло решить проблему гендерного равенства в частной жизни. Первой причиной было негативное отношение к идеям «отмены семьи» со стороны крестьянского большинства России — как женщин, так и мужчин.

Однако даже в крупных городах, где эти идеи были с восторгом восприняты студенческой молодежью, фактические права женщин при устройстве быта и распределении обязанностей и коммунах постоянно нарушались, а сами женщины нередко рас сматривались не как равноправные участницы сексуальных отношений, а лишь как объект мужского желания.

Второй причиной стали экономические проблемы, воспрепятствовавшие государству взять на себя функции материального обеспечения и воспитания детей. В случае отдельного проживания отц;1 от матери, несмотря на законодательно дискриминирующий муж чин принцип установления отцовства, фактическое участие отца и уходе за ребенком, его воспитании на практике было минимальным. Поэтому в начале 20-х годов женщины в целом сохранили и даже увеличили свою ответственность за бытовое благополучие и духовное развитие детей, что отнюдь не способствовало их реальному равенству с мужчинами, свободными от таких проблем.

С начала 30-х годов начинается второй этап в семейной политике советской власти. По мере укрепления социалистическом государства и начала индустриализации, советское правительство стремилось ограничить свободу частной жизни, применяя все более жесткие методы контроля и регулирования. Юридически новая тенденция была закреплена в таких документах, как закон об отмене абортов по желанию женщины (1936), отмена уравнивания прав зарегистрированных и не зарегистрированных официально супругов и усложнение процедуры развода (1944). Новые законы не только коренным образом противоречили классическим положениям марксистской теории в отношении освобождения женщины, но и привели к существенному росту подпольных абортов и материнской смертности, ухудшению положения тех женщин, которые жили в незарегистрированных браках.

Очевидными были и нарушения личных прав (на выбор супруга и совместное проживание с ним/ней) тех мужчин и женщин, семьи которых пострадали от коллективизации, переселений и репрессий, в результате чего они, иногда на годы, вынуждены были разлучаться со своими супругами, скрывать факт замужества/женитьбы и даже расторгать брак с «изменником родины».

Помимо противоречивой государственной политики в сфере йрачных отношений, существенную роль в формировании гендер-мых представлений советских людей играло фактическое неравенство в распределении семейных обязанностей. Для женщины семья оказывалась частью предписанной ей роли «работающей матери», шнимая большую часть времени, «свободного» от выполнения производственных обязанностей перед государством. Семья фактически становилась для женщины эквивалентом личного времени.