Глобализация и антиглобалисты

1. Beck-Gemsheim E. Schwane Juden und griechische Deutsche, a. a. 0.

Co стороны кажется, что все осталось по-прежнему. Концерны производят продукцию, рационализируют производство, увольняют и нанимают работников, платят налоги и т. д” Однако главное здесь в том, что они уже давно делают это не по правилам игры национальных государств: продолжая старую игру, они отменяют либо изменяют ее правила. Следовательно, лишь на поверхности ведется старая игра труда и капитала, государства и профсоюзов; она ведется теперь одновременно и в противоположном направлении — одни игроки продолжают ее в рамках национальных государств, другие действуют уже в рамках мирового общества.

Итак, если говорить о  различиях Первого и Второго модерна, то мы уже давно имеем дело не с политикой, руководствующейся правилами, а с политикой, изменяющей правила, т. е. с политикой политики (метаполитикой), о чем я писал в другом месте¹.

Для этой политики характерно, что в костюмах и по правилам хорошо знакомых боев за раздел сфер влияния в рамках индустриального общества разыгрывается битва сил нового типа: акторы национально-государственные versus транснациональные. Иными словами, работодатели, профсоюзы и правительства как бы играют еще в шашки, а транснациональные концерны — уже в шахматы. При этом одна на первый взгляд простая шашка может превратиться в руках концернов в шахматного коня, который внезапно ставит мат застигнутому врасплох национально-государственному королю.

2. С появлением символических  миров глобальных культурных индустрии, как показывает Аппадураи, тождество государства, общества и национальной идентичности упраздняется: представление о возможных жизнях уже нельзя

1. Beck U. Die Elfmdung des Politischen, a. a. 0.,S.204 ff.

понимать в национальном или  этническом плане или в рамках оппозиций “бедные — богатые”, оно мыслится только на фоне мирового общества. О чем бы люди ни мечтали, какими бы они ни хотели быть, их повседневные утопии счастья уже не связаны с данным геополитическим пространством и его культурными идентичностями. Даже мусорщики живут в мусоре мирового общества и благодаря этому мусору, оставаясь при этом включенными в круговорот символов глобальной культурной индустрии.

В этом смысле крах Восточного блока был также событием культурной глобализации. “Железный занавес” и военная контрразведка в век телевидения ушли в небытие. К примеру, рекламные телепередачи, которые на Западе столь часто подвергались критике с позиций культуры, в среде дефицита и регламентированного распределения потребительских товаров превращались в некое обетование, в котором сливались потребление и политическая свобода ¹.

3. Это станет понятным, только  если четко различать две концепции  культуры, которые обыкновенно путают: “Одна концепция (культура 1) привязывает культуру к определенной территории, она исходит из допущения, что культура является результатом преимущественно местных процессов обучения. В этом смысле общество или социальная группа обладает своей "собственной", отграниченной от других культурой. Это представление восходит к романтизму XIX века и в нашем столетии продолжало развиваться в рамках антропологии, прежде всего как культурный релятивизм, который

1. Возможна и обратная аналогия: ретрадиционализация израильского общества и политики после 1996 может пониматься как реакция на “пацифистски разлагающее западное общество потребления”; см. об этом: Sznaider N. From “Citizen-Warrior” to “ Citizen Shopper”: Consumption and War in Israel. The Academic College of Tel-Aviv, Paper, August 1997.

рассматривает культуры как целостные  образования, как фор^ му или конфигурацию... Другая, более широкая концепция  культуры (культура 2) рассматривает  культуру как общечеловеческую software. Она лежит в основе теорий развития и распространения культуры и определяется как транслокальный, по сути, процесс обучения”. Культура 2 с необходимостью подразумевает культуры во множественном числе. Они мыслятся как не-интегрированное, не-отграниченное многооб^ разие без единства, в принятом мной смысле — как инклюзивные различения.

“Обе концепции вполне можно  совместить друг с другом: культура 2 артикулируется в культуре 1, поскольку культуры являются посредниками-распространителями культуры. Тем не менее эти концепции подчеркивают различные аспекты в ходе исторического развития отношений между культурами... Культура 2, т. е. транслокальные культуры, не безместна (культуры, не связанные с определенным местоположением, немыслимы), но она рассматривает местоположение как открытое вовне, тогда как для культуры 1 оно закрыто в себе. Культура 2 обладает “пониманием глобального в данном местоположении” (Д. Масси): в соответствии с этим особенность того или иного места обусловлена тем фактом, что оно находится в точке пересечения перемешанных транснациональных и локальных общественных отношений. Когда рассуждают о культурном плюрализме, мультикультурном обществе, межкультурных отношениях и т. п., как правило, неясно, имеется ли при этом в виду некая замкнутая культура (1) или открытые культуры. Аналогичным образом подход к исследованию отношений между культурами может быть статическим (при этом культуры в контакте друг с другом сохраняют свои особенности) или динамическим (при этом культуры взаимопроникают друг в друга)”'. Иными словами, различение между культурой 1 и культурой 2 — еще один мозаичный камешек для разграничения Первого и Второго модерна.

4. Отсюда вытекает центральная  проблема глокализации, на которую  указывает Бауман: бедные и богатые  уже не сидят за общим столом (для переговоров) национального государства. Почему те, кто выигрывает от глобализации (если предположить, что они мучаются угрызениями совести), обязаны осыпать из своего социального рога изобилия именно богатые страны Европы? Почему бы не поддерживать демократические организации и организации самопомощи в Африке и Южной Америке? Подобно бедности и прибылям, милосердие также становится глобальным. Если citoyen (гражданин) еще зажат рамками национального государства, то буржуа уже действует как космополит; это значит, что, если в его душе шевельнутся демократические побуждения, действия его уже не должны подчиняться императивам национальной лояльности.

5. Многозначность глобализации  во множественном числе приводит  к тому, что в результате эффекта “маятника” возникают наднациональные и субнациональные регионализмы. Хорошим примером этого служит Европейский Союз. Возникнув как ответ на конкуренцию на мировом рынке с Соединенными Штатами и Японией, самоформирующаяся институциональная структура Европы оказывается уже не просто внутренним рынком 1. С введением евро не только открывается общее валютное пространство, результатом этого становится также политически-административная необходимость решать проблемы согласования всего, что с этим связано, политическим путем. Таким образом, все еще отгоро-

1. Pieterse J.N. Der Melange-Ejfekt, a. a. 0.

женные друг от друга страны и  культуры — Франция, Германия, Испания и др. — как бы изнутри раскрываются и принудительно объединяются. Становится зримым то, что прежде было скрыто: существует не одна Европа, а много Европ: Европа государств, Европа регионов, Европа цивилизаций, Европа христианств и т. д.

“Диалектика процесса европейской  интеграции подразумевает, к примеру, что гражданин Северной Ирландии может оспорить приговоры британских судов в Европейском суде по правам человека в Страсбурге, Каталония может обойти Мадрид, Великобритания может оттеснить Париж, обратившись в Брюссель или заключив союзы с другими регионами (например, между Каталонией и Рурской областью). И здесь становится заметным самоформирующийся потока даже водопад: глобализация — регионализм — субрегионализм. "Глобализация, — пишет Р. У. Кокс, — поощряет макрорегионализм, который, в свою очередь, поощряет микрорегионализм. Для бедных регионов микрорегионализм не только является средством утверждения культурной идентичности, но и позволяет требовать денег от институтов на макрорегиональном уровне для укрепления политической стабильности и экономического благосостояния. Решения о подобных перераспределениях принимаются уже на макрорегиональном уровне, а не на уровне национального государства, тогда как решения об использовании перераспределенных финансов принимаются децентрализованно". Итак, глобализация социальной структуры приводит к появлению дополнительных вариантов организации, выходящей за свои собственные границы: транснациональный, интернациональный, макрорегиональный, внутринациональный, микрорегиональный, городской, местный. Эта административная лестница оплетается и пронизывается функциональными сетями союзов, международных организаций, неправительственных организаций, но также экспертами-специалистами (например, пользователями Интернета)” 1.

Ниже мы сопоставим Первый (национально-государственный) модерн и его основные характеристики с концептом глобального гражданского общества — его признаками, вопросами, предпосылками.

Что подразумевает глобализация при взгляде снизу⁹ Каким образом можно реализовывать инициативы граждан мира? 1) Какие ресурсы действий и властные возможности имеются у транснационального гражданского общества? 2) Что подразумевает глобализация биографий? Как возникает космополитический взгляд на вещи? 3) Что подразумевают толерантность и критика в отношениях между культурами и насколько они возможны?

2. Символически инсценированный  массовый бойкот:

инициативы граждан мира и глобальная субполитика

Летом 1995 года современному борцу  за доброе дело, организации “Гринпис”, удалось заставить мультинациональную нефтяную компанию “Шелл” не топить вышедшую из строя нефтяную буровую платформу в Атлантике, а демонтировать ее на суше; затем этот мультинациональный концерн активистов публично пригвоздил к позорному столбу французского президента Ширака за сознательное нарушение международных норм, чтобы таким образом воспрепятствовать возобновлению французских ядерных испытаний (эта акция “Гринписа” не удалась). Многие задаются вопросом: не от-

1. Там же. Цитата Кокса  Р.У. взята из: Global Perestroika, in: MilibrandR., PanitodesJ. (Ed.), New World Order?, Socialist Register 1992, p. 34 f.

меняются ли основополагающие нормы (внешней) политики, если некое неофициальное действующее лицо — “Гринпис” — проводит свою собственную мировую внутреннюю политику, не обращая внимания на национальный суверенитет и дипломатические нормы? Ведь завтра объявится, скажем, секта Муна, а послезавтра — какая-нибудь еще частная организация, которая захочет осчастливить человечество на свой;

лад.

Тут упускается из виду следующее: не “Гринпис” ставит на. колени нефтяной концерн, а массовый бойкот граждан, вызванный срежиссированной мировой телевизионной акцией. “Гринпис” не потрясает политическую систему, а демонстрирует законодательный и властный вакуум политической системы, который во многом напоминает то, что происходило в ГДР. Позднее выяснилось, что “Гринпис” передергивал:

загрязнение Северного моря, которым  он угрожал, было сильно переоценено и преувеличено. Это надолго подорвало репутацию “рыцарей доброго дела”, но не обесценило политическую инсценировку в качестве одного из вариантов действий в будущем.

При этом всегда используется данный образец создания коалиций глобальной субполитики или прямой политики:

возникают союзы партнеров, “вообще  говоря”, неспособных на союзы. Так, канцлер Гельмут Коль поддержал акцию “Гринписа” против тогдашнего британского премьер-министра Мейджора.

В повседневной торговле, например, при  заправке на бензоколонках, внезапно обнаруживаются и используются политические факторы. Водители объединяются против нефтяной промышленности. (Это равносильно тому, как если бы наркоманы решили взбунтоваться против наркодилеров, поставляющих им наркотики.) В конце концов государственная власть солидаризируется с незаконной акцией и ее организаторами. Таким путем законными средствами государственной власти был оправдан разрыв с этой законностью, а именно осуществлено целенаправленное нарушение норм прямой политики, стремящейся выйти за узкие рамки непрямых государственно-правовых инстанций и норм с помощью своего рода “экологического самосуда”. Так в ходе заключения антишелловской коалиции произошла смена декораций: политика Первого модерна сменилась политикой Второго модерна, правительства национальных государств сидели на скамейке зрителей, а неофициальные акторы Второго модерна руководили происходящим в соответствии с собственной режиссурой.

То, что Давид победил Голиафа, в политике не новость. Новое здесь  в том, что Давид в союзе с Голиафом, причем в глобальном масштабе, объединяются сначала против мирового концерна, а в другой раз — против национального правительства. Новым является союз между непарламентскими и парламентскими силами, гражданами и правительствами во всем мире ради в высшей степени легитимного дела: спасения мира и окружающей среды.

Разумеется, антишелловская коалиция, к примеру, была подозрительным предприятием и вызывала сомнения с моральной точки зрения. Ведь она являла собой образчик бесстыдного лицемерия. Гельмут Коль, например, с помощью этой символической позиции, которая ни к чему его не обязывала, мог отвлечь внимание от того, что его нежелание ограничивать скорость движения на автобанах способствует отравлению воздуха в Европе.

Здесь подспудно заявили о себе немецкий “зеленый” национализм и всезнайство. Многие немцы хотят создать нечто вроде зеленой Великой Швейцарии. Они мечтают, чтобы

Германия стала экологической  совестью мира. Но учения политики отличаются от учений морали. Вот в этом союзе взаимоисключающих убеждений — от канцлера Коля до активистки “Гринписа”, от поклонников “порше” до метателей “коктейлей Молотова” — и проявляется новое качество политического.

Действия всемирных концернов  и национальных правительств начинают испытывать давление со стороны мировой общественности. При этом решающим становится индивидуально-коллективное участие в глобальных сюжетах: гражданин обнаруживает, что акт покупки товара превращается в акт прямого голосования, который всегда и везде может использоваться в политических целях. Таким образом, в бойкоте объединяются и вступают в союз общество потребления и прямая демократия — и все это во всемирном масштабе.