Глобализация и антиглобалисты

Эта новая власть глобальной виртуальной индустрии означает, что локальные формы жизни взрываются и заполняются “образцами”, фабрикуемыми где-то там, далеко за пределами конкретного социального и пространственного существования. Собственная жизнь и возможные жизни, таким образом, впадают в противоречие, по крайней мере, ироническое. Ибо, как уже говорилось, даже обнищание возникает и оказывается под властью рынка виртуальных жизней, остается включенным в глобальный кругооборот картин и образцов, которые получают широкое распространение благодаря содействию (активному и пассивному) экономики культуры.

ж) Глобализованное  богатство, локализованная бедность: Зигмунт  Бауман

Подведем итог сказанному: вышколенные cultural theory англосаксонские наблюдатели глобальных процессов отказались от того, что можно было бы назвать “макдоналдизацией” мира. Они пришли к выводу, что глобализация не влечет за собой неизбежной унификации культуры; массовое производство символов культуры и культурной информации не ведет к возникновению “глобальной культуры”. Формирующиеся глокальные варианты следует воспринимать, скорее, как

1. Appadurai A. Globale Landschaften, in: Beck U. (Hg.), Perspekfiven der Weltgesellschaft, а. а. О. См. об этом также: Lash/Urry J. Globale Kulturinduslrien Frankfurt/M. 1998, Кар. Х.

бросающееся в глаза  двойственное “мнимое представление о возможной жизни”, которое открывает простор для многообразных комбинаций и из которого можно составить самые разные, сильно отличающиеся друг от друга коллекции собственных жизней и групповых идентичностей.

“Из глобальной пряжи, — пишет Зигмунт Бауман, — выделяются культурные символы и ткутся разнообразные идентичности. Локальная индустрия самодифференциации становится (глобальным) признаком последних десятилетий XX века... Глобальные рынки сбыта потребительских товаров и информации делают неизбежным выбор того, что подлежит поглощению. Чтобы подготовить новые символы для угасших или пробуждающихся к жизни, изобретаемых заново и всего лишь постулируемых идентичностей, приемы и способы этого выбора определяются на локальном или коммунальном уровне. Общность, заново открытая романтическими поклонниками этой формы объединения людей (новую угрозу для нее они видят в мрачных, лишенных корней, безличных силах, порождаемых на сей раз глобальным обществом), — это не противоядие от глобализации, а одно из ее неизбежных глобальных последствий, одновременно продукт и условие”.

Чтобы довести до конца эту аргументацию в пользу развития глобализации по ее “собственной” логике, зададимся вопросом о центральных, тревожных, вытекающих из глобального неравенства последствиях этого процесса. 3. Бауман описывает эти последствия. Глобально-локальная взаимозависимость не только открывает возможности для новых, ана-литико-эмпирических способов исследования транслокальных культур и жизненных миров, не только побуждает к ним; она, утверждает Бауман, раскалывает складывающееся на наших глазах мировое общество. Глобализация и локализация, следовательно, — не только два момента, две ипостаси одного и того же явления. Они в то же время и движущие силы; формы выражения новой поляризации и стратификации жителей планеты на глобальных богачей и локальных бедняков.

“Глобализация и локализация  могут быть двумя сторонами одной медали, но две части населения планеты живут на разных сторонах и видят лишь одну сторону — точно так же, как люди на Земле видят и наблюдают лишь одну сторону Луны. Одни могут жить на всей планете, другие прочно привязаны к определенному месту... Глокализация являет собой в первую очередь новое распределение привилегий и бесправия, богатства и бедности, перспектив и безнадежности, силы и бессилия, свободы и закабаления. Можно сказать, что гло-кализация есть процесс новой всемирной стратификации, в ходе которой выстраивается новая, охватывающая весь мир и самовоспроизводящаяся социокультурная иерархия. Различия и коммунальные идентичности, двигающие вперед и делающие “неизбежной” глобализацию рынков и информации, порождают не разнообразных, а одних и тех же партнеров. То, что для одних — свобода выбора, для других — не знающая пощады судьба. Поскольку число этих других неудержимо растет и поскольку они все глубже погружаются в отчаяние, вызванное бесперспективностью существования, то можно с полным правом утверждать, что глокализация есть не только концентрация капитала, финансов и всевозможных ресурсов, дающих свободу выбора и эффективного действия, но и в первую очередь концентрация свободы действий. .. Свобода (действий и прежде всего движения капитала) есть та теплица, в которой богатство растет быстрее, чем когда-либо до этого; но если богатство приумножается, оно будет больше давать и другим, говорят утешители. Однако бедняки планеты, новые и старые, наследственные и порожденные компьютером, вряд ли узнают свое отчаянное положение в этом фольклоре. Прежние богачи нуждались в бедняках, чтобы разбогатеть и оставаться богатыми. Теперь они в бедняках больше нуждаются. ...С незапамятных времен конфликт между бедностью и богатством означал пожизненную взаимную зависимость. Теперь это уже далеко не так. Трудно себе представить, о чем могли бы договариваться новые “глобализованные” богачи и новые “глобализованные” бедняки, почему у них возникнет необходимость идти на компромиссы и какой modus coexistendi они будут готовы искать. ...Находящиеся на разных полюсах возникающей иерархии, на ее верхних и Нижних этажах миры резко отличаются и все больше отгораживаются друг от друга — как дороги, которыми пользуются богатые жители современных городов и которые старательно обходят "no go areas", "территории, закрытые для прохода".

Если для первого мира, мира богатых и состоятельных, пространство утратило свои ограничительные свойства и легко пересекается как в действительности, так и виртуально, то для второго мира, мира бедных, "структурно излишних", реальное пространство сужается все быстрее.

Навязчивость, с которой  средства массовой информации изображают завоевание пространства и “виртуальное преодоление” расстояний, недостижимые в не-виртуальной действительности, делает это отчуждение еще более болезненным. Сужающееся пространство отменяет ход времени; жители первого мира обитают в вечном настоящем, они переживают цепь эпизодов, строго отделенных как от их будущего, так и от их прошлого; эти люди постоянно чем-то заняты, у них всегда "нет времени", они растягивают каждое мгновение, время для них заполнено "до краев".

Люди, вынужденные жить во втором настоящем, согнуты и придавлены грузом изобильного, лишнего времени, которое они ничем не могут заполнить. В их времени "никогда ничего не происходит". Они не "контролируют" время — но и время не контролирует их, как контролировало когда-то их предков, подчиненных обезличенному ритму фабричного труда. Они могут лишь убивать время, а оно в свою очередь медленно убивает их самих.

Обитатели первого мира живут во времени, пространство для них ничего не значит, поскольку любые расстояния легко ими преодолеваются. Их жизненный опыт Жан Бодрийяр запечатлел в своей картине "гиперреальности", в которой виртуальное и реальное уже неразличимы, ибо то и другое в одинаковой мере обладает "объективностью", "внешним существованием" и "карающей силой" — качествами, которые Эмиль Дюркгейм назвал признаками "реальности'1.

Обитатели второго мира живут в пространстве — оно  гнетущее, несокрушимое, неприкасаемое и прочно связывает время, выводит его из-под контроля жителей. Их время ничем не заполнено. Структуру, "расписание" имеет только виртуальное, телевизионное время. Остальное время течет монотонно, приходит и уходит, не предъявляет никаких требований и не оставляет видимых следов. Его осадок проявляется внезапно, без предупреждения, когда его не ждут. Нематериальное время не имеет власти над "чересчур реальным пространством", в которое отброшены обитатели второго мира.

Богачи, которые случайно оказались действующими лицами на политической сцене и обладают большинством ресурсов и громадной властью, уже не нуждаются в бедняках для спасения своих душ (в существование которых они не верят и

1. Речь идет об определении  “социального факта” в работе  Дюркгейма “Правила социологического метода”. — Прим. ред.

потому не считают  нужным о них заботиться), для  того, чтобы разбогатеть и остаться богатыми (что, по их мнению, было бы куда проще, если бы не требование делиться с бедными частью своего богатства).

Бедные — не чада божьи, которым надо оказывать избавительную благотворительную помощь. Они не резервная армия, которую нужно держать наготове для возвращения в производство ценностей. Они не потребители, их не нужно соблазнять и убеждать в том, что при росте производства наступит и их черед богатеть. Они бесполезны с любой точки зрения; бродяги— это всего лишь уродливые карикатуры на туристов, а кому понравится собственное искаженное изображение?” 1.

Новое в глобальной эре  состоит в том, что утрачивается взаимосвязь между бедностью и богатством, причем, как считает Бауман, происходит это по причине глобализации, которая раскалывает население планеты на глобализованных богатых, которые преодолевают пространство и не имеют времени, и локализованных бедных, которые привязаны к определенному пространству и вынуждены убивать время, так как не знают, что с ним делать.

Между теми, кто выиграл  от глобализации, и теми, кто от нее  проиграл, в будущем не может быть ни единства, ни взаимной зависимости, считает Бауман. Бросающееся в глаза следствие этого процесса — распадение диалектики “господин — слуга”; более того, разрывается связь, делавшая не только необходимой, но и возможной солидарность. Эти лежавшие до сих пор в основе всех форм исторического неравенства отношения зависимости или сострадания перестают действо-

1. Bauman Z. Schwache Staalen, Globalisierung und die Spaltung der Weltgesellschaft, in: Beck U. (Hg.), Kinder der Freiheit, a. a. 0., S. 323-331.

вать в “нигде”  мирового общества. Поэтому слово  “глокализация” — это еще и  эвфемизм. Оно выводит из поля зрения тот факт, что за пределами единства и зависимости возникают обстоятельства, которые мы не можем назвать и на которые у нас нет ответа.

з) Капитал  без труда

Два момента делают не столь фаталистическим важный аргумент Баумана о том, что глокализация ведет к поляризации бедности и богатства. В известной мере он упускает из виду то, на чем сам же и настаивает. Во всяком случае, в своей исследовательской перспективе, в своем взгляде на будущее он соединяет то, что, если следовать его собственному методу изложения, в трансгосударственном мировом обществе неотвратимо распадается: minima moralia, рамки, в которых бедных можно рассматривать как наших бедных, а богатых как наших богатых.

Кроме того, Бауман путает одно с другим: рамки национального государства уже не являются той системой координат, в которой профилируется противоречие между бесконечно богатыми и бесконечно бедными. Но это не значит, что такой системы вообще нет.

С одной стороны, нельзя исключить, что в результате сформируется “всемирная гражданская солидарность” (Ю. Хабермас), которая наверняка будет обладать меньшей связующей способностью, нежели сложившая в Европе в течение одного — двух столетий “государственно-гражданская солидарность”. С другой стороны, мировое общество не только подчиняет себе выстроенные и контролируемые по национально-государственному принципу communities (общности), но и создает новые связи между внешне разделенными мира ми, причем как “где-то там”, так и на местах, в малом, в нашей собственной жизни.

Если следовать логике Аппадураи, то можно даже усомниться в главном — в том, действительно ли производство “возможных жизней” во Втором модерне, охватывающее в буквальном смысле слова как самых богатых, так и самых бедных, позволяет исключать возникновение групп 1.

Первый мир присутствует в третьем и четвертом, точно  так же как третий и четвертый присутствуют в первом. Центр и периферия не распадаются на отделенные друг от друга континенты, а присутствуют как там, так и тут в различных противоречащих друг другу конфликтных количественных соотношениях. Возникшая невозможность выделить бедных из единого целого проявляется в Рио-де-Жанейро, где с наступлением ночи бездомные вступают во “владение” улицами роскошных кварталов.

Однако и вопрос, почему и каким  образом глобализация разрушает  минимальную общность между богатыми и бедными, не получает у Баумана достаточного освещения. Поэтому мы подхватываем и по-новому формулируем его в настоящей книге: действительно ли в обществе труда исчезает труд?²

“Будущее труда выглядит на нашем  предприятии следующим образом, — сказал представитель компании БМВ и провел круто идущую вниз линию, начинающуюся 1970 годом и заканчивающуюся в 2000 году на нулевой отметке. — Это, разумеется, преувеличение, — добавил он, — и таким образом представлять дело общественности нельзя. Но производитель-

1. См. об этом рассуждения о  транснациональном гражданском  обществе, о возможности и необходимости транскультурной критики на с. 117 и след. наст. изд.

² Этот вопрос еще в 60-е гг. поднимала X. Арендт в своей книге Vita Activa; см. об этом также: Matthes  J. Krise derArbeitsgesellschaft?, Frankfurt/M. 1984, где опубликованы выступления социологов на Бамбергской конференции.

ность растет в таких масштабах, что мы в состоянии производить все больше автомобилей, затрачивая на это все меньше труда. Чтобы сохранить занятость хотя бы на нынешнем уровне, нам пришлось бы непомерно расширять рынки сбыта. Шанс сохранить имеющиеся рабочие места останется только в том случае, если мы будем продавать БМВ во всех уголках планеты”.

Капитализм упраздняет труд. Безработица  уже не периферийное явление, она затрагивает потенциально всех — и демократию как форму жизни в том числе 1. Но глобальный капитализм, снимающий с себя ответственность за занятость и демократию, тем самым подрывает собственную легитимность. Не дожидаясь, пока новый Маркс разбудит Запад, необходимо использовать давно назревшие идеи и модели для создания измененного варианта общественного договора. Следует заново обосновать будущее демократии по ту сторону общества труда.