Теология иудаизма и христианства

Христианизации империи  способствовали и божественные почести  римского императора; христианство не противоречило императорской власти; более того, проповедь непротивления, почитания начальства содействовала  таковой. Языческая культура приписывала  монарху божественное происхождение  и, таким образом, предвосхищала  учение о богочеловеке. В иудаизме, напротив, власть земного властителя ограничена; человек ходит только перед лицом Господа. Царь приравнивается в некотором смысле к идолу, а  служение ему – к рабству.

Достаточно вспомнить  книгу Царств (Шмуэль I),: «Объяви им (народу) права царя, и будете ему рабами» (VIII, 7-17). Царь Давид обладал столь значительным авторитетом, потому что был не только царем, но и пророком. Именно пророческое служение, а не царская власть, обеспечило ему непреходящую значимость.

Распространению христианства способствовало и то обстоятельство, что учение Иисуса адресовалось, в  основном, людям, отверженным обществом. В Израиле таковыми были нарушившие Закон, сборщики налогов (мытари), откупщики  податей, исключенные из общин за служение римским властям, – одним  словом, грешники. Для этих людей  и рабов Иисус стал средоточием  сердечного участия; грешницу он превращал  в кающуюся Магдалину, разбойнику указывал путь служения и любви. Г. Гретц пишет по этому поводу: «То было величайшим чудом, которое мог сотворить Иисус. Это и были те глухие, которых он заставил слушать, те слепые, которым он раскрыл глаза, те больные, которых он исцелил, те мертвые, которых он поднял из гроба. Творец людей стоит гораздо выше, чем творец чудес»[36].

Не последнее место  в деле распространения христианства сыграло и то обстоятельство, что  язычникам трудно было отречься от осязаемых богов. Д.Ф. Штраус настоящее положение объясняет следующим образом: «Исторически сложившийся тип человеческой рефлексии требует зримого бога во плоти, – в этом причина заданности идеи воплощения и спроса на общедоступное объяснение феномена богочеловека. Ответом на этот спрос выступает миф о непорочном зачатии с участием небесного отца и земной матери. Но богочеловечность не может быть исключительным качеством одной личности, ибо идея Бога выражает свое богатство среди множества индивидов, которые взаимно дополняют друг друга»[37].

Всевышний евреев всеобъемлющ  и невидим; чтобы познать Его  требуются усилия души, ума и воли. С конкретным материализованным  богом проще, вот он перед тобой, его можно присвоить и даже наделить сходством с собой; не случайно Иисус на грузинских иконах похож  на грузина, а у прибалтов – блондин с голубыми глазами, что называется, свой парень.

Человек в поисках ответа на жизненно важные вопросы о свободе  и бессмертии не может довольствоваться только философскими размышлениями  и потому прибегает к помощи теологии, стараясь совместить сверхчувственное, интуитивное постижение Творца и  рациональное познание. Всесторонне  образованный рав Кук соединяет интеллектуальный и мистический подход; здесь нет противоречия, ибо мысль рождается чувством, а мистика включает и разум, и волю. На что уж Паскаль был мистиком, и тот писал: «Если пренебречь принципами разума, наша религия будет абсурдной»[38]. Мало чем отличается библейское представление о Всевышнем: «Вечная сила вне нас сущая, ведущая нас к праведности» – от определения А. Меня: «Что такое вера? Каждый человек, даже если он не знает ничего о Боге или отрицает Его, в глубине души тянется к чему-то прекрасному, совершенному, что дает смысл жизни, перед чем можно преклониться. Как свойственно людям дышать, мыслить, чувствовать, так свойственно им верить в идеал. Убеждение в том, что есть что-то высшее, дает нам силы существовать»[39].

Здесь встает проблема отношения  веры к разуму. Мы исходим из религиозно-философской  концепции Филона: Бог един, изначален, вечен и всемогущ. Он управляет  миром при помощи разума – Логоса – посредника между абсолютно трансцендентным Богом и человеком. В иудаизме Логос – Слово Божие, Тора, по начертанию которой создан мир. «Премудрость, Слово было в начале» (Сирах XXIV, 1-24). «Слово Твое исходило и тут же являлось дело» (Ездра (Эзра) IV, 43). То же у Гераклита: Логос вызывает разные объекты к бытию; у стоиков – активное животворящее начало, у Платона – архетипическая идея. Проявление Логоса – созидающий разум. Логос в христианстве – Иисус. Но Логос существовал до Иисуса; если Иисус – наиболее полное его выражение, тогда ему надлежало бы привнести в мир что-либо принципиально новое и значимое. Это понимали и создатели христианства, не случайно учение первоначальной церкви относительно искупления сводилось к тому, что Христос победил сатану – зло. Но сатана не побежден, и мы снова обращаемся к разуму человека.

Апостолы и христиане  первых поколений не обладали раввинской ученостью; может быть, поэтому появилось  мнение, что для спасения души разум  и наука не только не нужны, но могут  быть вредны, ибо внушают «умственную  гордость», препятствуют смирению, как  бы там ни было, церковная мысль  выстраивает свои догмы на сверхъестественных явлениях. Так, доказательство божественной природы Христа основывается на непорочном зачатии, искуплении, воскресении. Иисус, прежде чем вымрет первое поколение  христиан, должен был явиться в  силе и славе, чтобы посадить своих  апостолов на двенадцать тронов судить двенадцать колен Израилевых. Этого не случилось. По поводу несбывшихся пророчеств мы читаем во Второзаконии (Дварим): «Как мы узнаем слово, которое не Господь говорил? Если пророк скажет от имени Господа, но слово то не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей» (XVIII, 21-22). Вымерло первое поколение христиан, Иисус не пришел судить двенадцать колен Израилевых, но ожидание увековечилось, стало основанием для разработки догм о богочеловеке и троице. Причем доказательства мессианства Иисуса сильнее в греческом переводе, нежели в оригинале; многие из мест Библии, из которых делались самые победоносные выводы, существовали лишь в ошибках греческих переводов[40].

Не нова мысль о том, что божественную природу Иисусу приписали его последователи. Сравнительный  анализ евангелических текстов приводит автора статьи «Когда родился Христос». И. Фонякова к следующим выводам: «Почему, например, Евангелие от Марка – по общему мнению специалистов, самое «старое» по возрасту, – начинается так сухо, почему в нем ничего нет о благовещении, непорочном зачатии, поклонении волхвов, о детстве Христа? Моя догадка, – продолжает автор, – психологическая, но косвенно подкрепленная сопоставлением некоторых дат: потому что в это время еще жила Мария; живая, она не могла стать легендой». (Литературная газета. 01.05.1991, № 17, (5343).Общеизвестно и существование в первые века десятков Евангелий, которые использовались в разных христианских общинах. Зачастую эти Евангелия сильно отличались друг от друга. Чтобы исключить противоречивые толкования жизни Иисуса, христианская церковь отобрала наиболее схожие и объявила их боговдохновенными. Остальные были запрещены. Запрещено было и евангелие эбонитов[41], не признававших непорочного зачатия. Равно как и кумраниты, они верили в две силы – добрую и злую (у кумранитов силы света и тьмы). Каждая из сил имеет своего пророка, пророком добра был Иисус, отличавшийся от других людей справедливостью, благоразумием и мудростью. Апостол Павел, выступавший против иудеев и необходимости соблюдения Закона, считался пророком зла[42].

В научной литературе многократно  отмечалось положение о том, что  христианство, как религиозная система, было создано не Христом, а ап. Павлом. Ап. Павел полагал, что смерть Христа сделала его ходатаем Нового Завета, дабы «…призванные к вечному наследию получили обетование. Ибо где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив. Почему и первый завет был утвержден не без крови – Моисей покропил кровью жертвенных животных» (Евреям, IX, 15-18). Получается прямо как в сберегательном банке – пока завещатель жив, наследники не получат вклада. Что же касается крови жертвенных животных, здесь не может быть никакого сравнения с мученической жертвой Иисуса.

Ап. Павел был первым, кто ратовал за отделение церкви. Дважды отвергнутый Иерусалимской апостольской церковью в просьбе возвести его в ранг апостола, побежденный братом Иисуса Иаковом в вопросе обряда обрезания язычников, Павел добивался признания Рима. Суть не в том, что он облегчил приобщение язычников к христианству: отменил обряд обрезания и еврейский закон о запрещенной пище; главное – он поставил Иисуса на место Торы.

Еврейский философ Филон  трактует божественную мудрость, разум  как то, что соединяет конечное с бесконечным; человек поднимается  к Богу, и Бог идет к человеку. Если в иудаизме мы можем познать Всевышнего через его Слово – Тору, то, по словам ап. Павла, человек познает Бога только через Иисуса. Для еврея, стоящего перед лицом Творца, нет надобности в посреднике, который, согласно христианскому учению, не только правомочен прощать все грехи, но и делится этим верховным правом со своими учениками: «Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся». Напомним, что в иудаизме даже Бог не прощает грехов, совершенных по отношению к ближнему, – это делает сам пострадавший. Ученики Иисуса, освобождая от грехов, заявляли, что получили от учителя также и силу исцелять, воскрешать, изгонять бесов. Главным образом, специализировались по части демонов и сатаны. Причем сатана или дьявол, будучи персонажем ветхозаветных апокрифов (как отклик зороастризма), не имел в иудаизме религиозного содержания. Напротив, в христианстве бесовское начало стало чуть ли не догмой веры; изначальная порочность человека, его бесовское начало побеждается Христом. Сатана в иудаизме – внешний враг, интригующий, порочащий клеветник, он обвиняет людей перед Вседержителем и вводит человека в соблазн.

Духовный подвиг, экзистенциальный выбор упрощается в христианстве до подражания: «Подражайте мне, как  я Христу», – проповедует ап. Павел (Коринфянам IV, 16). Таким образом, представление о Боге – Абсолюте конкретизируется, сужается до Иисуса: «Кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем дух Христов» (Там же, 11, 16). Иисус – талантливая личность, вспомним суды Соломона и суды Христа, но, будучи человеком во плоти, он не чужд человеческих слабостей: нетерпим – проклял города Капернаум, Хоразин, Вифсайду, проклял пустую смоковницу, «хотя еще не было время собирания смокв»; максималист: «Кто не со мной, тот против меня», – что не соответствует его заповеди: «Возлюби врага своего»; необъективен по отношению к книжникам и фарисеям.

Нет надобности умножать примеры несостоятельности подмены Бога Иисусом. В контексте настоящего вопроса происходит замена Премудрости, Слова Христом, о чем, собственно, и говорится в первом послании ап. Павла к коринфянам: «Откровение упраздняет мудрость мира сего», «Избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых» (1, 27).

Тем не менее, христианская теология в вопросе отношения  веры к разуму неоднозначна. Клемент Александрийский и его современник Тертулиан утверждают, что с помощью разумного познания верующий достигает духовного и нравственного совершенства. Не отделял веру от разума и Александр Мень, более того, А. Мень, как и Рамбам, и Спиноза, пишет о примате разума над мистикой: «И подобно тому, как сновидения черпают краски из нашего повседневного опыта, так и откровение обретает те формы, которые даст ему сам человек» (См. «Ветхозаветные пророки», с. 61). И далее: «Вера, построенная только на чуде, чуде явном, неопровержимом, по существу перестает быть истинной верой. Знамение, в котором скептик не мог бы усомниться, несет посягательство на свободу человека, как бы принудительно навязывая ему спасение» (там же, с. 121). Вот уж не случайно А. Мень, будучи неортодоксальным священником, подвергался нападкам русской православной церкви.

Иудаизм подчеркивает значимость рационального постижения мира; свобода  мысли и слова основана на религиозно-философских  положениях. Одна из главнейших обязанностей еврея – учиться; разум просветляется  в процессе познания. Откровение снисходит  к ищущему, Бог разума и Бог откровения едины. Как сказано в наставлении отцов: «Невежда не может быть праведным человеком не потому, что он невежда, а потому, что он не знает, что такое добро». Согласно изречению из Торы, «Незаконнорожденный, если он учен, почтеннее невежественного первосвященника». «Главное – мудрость, – говорит царь Соломон (Шломо), – множество мудрых – спасение миру».

Познание истины – один из доминирующих мотивов становления  творческого самосознания человека. Здесь правомерен свой индивидуальный поиск, автономия человеческого  разума. Иудейская вера включает и  сомнение, что предполагает самостоятельное  начало в познании мира и себя в  нем. Сомнение, кризис веры – естественные проявления человеческой мысли. Потому в иудаизме деяние, действие ставится выше веры; ты можешь усомниться, но поступать  должен сообразно Закону. В дальнейшем это положение И. Кант сформулировал как категорический императив. Вера на уровне догмы ведет к фанатизму, напротив, осознанный поиск своей причастности к Абсолюту служит стимулом развития интеллекта. «Блажен человек, который снискал мудрость и приобрел разум» (Притчи, III, 13). Рабби Бен Мамун учит: «Бессмертие дано только познающей части души человека. Только приобретший разум переживет тело, только та благородная часть души, которая честно и успешно трудилась над познанием истины».

Авторитарный или гуманистический  принцип той или иной религии  не может не сказаться на формировании нашего самосознания, но Бог один и  един – тот, который создал Адама  и Еву. Люди, одаренные разумом, постигают  сущность мироздания независимо от конфессиональной принадлежности. Положением о том, что  добродетель во многом зависит от разума и образованности, Сократ, Платон и Аристотель фактически опровергают  христианскую догму о приоритете благодати. Неортодоксальный христианский философ Н. Бердяев основывает жизнедеятельность человека на внутреннем духовном освобождении личности; только с помощью творческого мышления мы прорываемся из мира необходимости к подлинному религиозному сознанию[43].

Русское православие, в отличие  от западного христианства, не сумело стать личностной религией, что во многом объясняют связью русского православия  с самодержавием. Тем не менее, наиболее талантливые служители русской  церкви поднимались до сознания необходимости  индивидуального поиска, самоопределения. Протоиерей Александр Мень (в целях конспирации часто печатался под именем Н. Боголюбский) проповедовал творческий характер веры: «Познать свою природу в разнообразных сторонах ее, познать свое назначение, смысл своего существования, открыть в мире живую душу, дыхание абсолютного Разума, понять следы бесконечного в конечном..., утвердиться в высших идеях добра, истины и духовной красоты – вот в общих чертах программа самопознания»[44]. О том, что религиозное чувство, потребность человека в общении с бесконечным не может быть вне активного поиска, реализации творческой потенции, читаем и в других работах А. Меня.