Линда Уинстед Джонс. Лунная ведьма. Проклятие Файн

 — Ты больше не  наложница, Лиана.

 — Нет, но я всё  ещё женщина.

 — Я же сказал, что…

 — Ты меня не хочешь. Моя беременность внушает тебе  отвращение. У тебя есть сотни  женщин, готовых занять моё место  в твоей кровати, и ты предпочтёшь  любую из них, но не меня.

 — Да.

 Она сунула руку  под одежду и убедилась в  наличии у него эрекции.

 — Лгун.

 Он умел перехватывать  и удерживать взгляд, чем сейчас  и воспользовался, стараясь смутить  жену, а заодно выпроводить из  своей комнаты и жизни. Этот  взгляд обращал в бегство многих  мужчин, но Лиана не сдалась. Она  погладила его. Слова и глаза  Себастьена могли лгать, но тело  нет.

 — Я не уйду.

 — Это ненадлежащее  поведение для моей императрицы  и матери моего…

 Лиана толкнула Себастьена  обратно на кровать прежде, чем  он успел вынести приговор. Потом  быстро забралась на него верхом  и обхватила ногами, чтобы удержать  на месте. Он мог сбросить её  и выставить вон, но не шелохнулся.

 — Если ты ожидаешь, что я стану вести себя как  одна из моих предшественниц  с пятого уровня, предлагаю подумать  ещё раз. Пусть они назывались  императрицами и послушно ложились  под тебя, чтобы зачать ребёнка, но не были истинными жёнами.

 — А ты? — холодно  спросил он.

 — Да, милорд.

 — А если я не  хочу истинную жену? — Себастьен  не стал бы её отталкивать  из страха причинить вред ребёнку, но не испытывал никаких затруднений  с попытками отпугнуть резкими  словами.

 — Откуда тебе знать, чего ты хочешь, если даже не  попробовал?

 Он хотел её. Всегда. Она принадлежала этому человеку  больше половины своей жизни. Как рабыня, любовница, солдат. Жена. Лиана продолжала раздевать лежащего  под ней Себастьена, непреклонного  и несговорчивого. Закончив с  пуговицами, распахнула полы халата.

 В последние недели  лучи солнца время от времени  касались его лица, но не тела. Оно осталось бледным и твёрдым. Лиана провела руками по его  мускулам, радуясь возможности снова  прикоснуться к Себастьену сильнее, чем предполагала. По-своему, он был  очень красив.

 — Надо бы нам  заняться любовью на балконе  при свете дня, — сказала она, царапая ногтями его кожу. —  Хочу посмотреть, как твоё тело  позолотит солнце.

 Она не собиралась  запрыгивать на Себастьена, как  та неумеха, которую недавно здесь  застала. Лиана ласкала и дразнила, наклонилась, чтобы поцеловать мужа  в плечо, и замерла в таком  положении. Их животы касались  друг друга, её мягкие груди  прижались к твёрдым мужским  мускулам. Она вздохнула и закрыла  глаза, упиваясь знакомым ароматом  кожи Себастьена и одновременно  возбуждая его языком и пальцами.

 Он зарылся рукой  в её волосы. Нежнее, чем она  ожидала. И вопреки попыткам оттолкнуть  словами, притянул её к себе.

 На мгновение прильнув  к нему, чтобы насладиться прикосновением  их обнажённых тел, она медленно  приподнялась.

 — Если я когда-нибудь  застану в твоей кровати другую  женщину, то убью её.

 Он слегка приподнял  брови.

 — Я не шучу, Себастьен. Нравится тебе или нет, ты мой  муж, и это место моё.

 — Лиана…

 Она потёрлась влажными  складками о его плоть, но не  вобрала в себя. В глазах Себастьена  полыхнул хорошо знакомый огонь  желания.

 — Я не прошу тебя  относиться ко мне, как к императрице, любить или вести себя, как  нормальный муж. Мы с тобой  даже не знаем, что такое быть  нормальными.

 — Полагаю, нет.

 — Я прошу тебя  удовлетворять мои физические  потребности и позволить удовлетворять  твои. И прошу хранить мне верность, — она наклонилась, поцеловала  его в губы и стиснула в  руках волосы. — Прошу стать  наконец моим мужем и заставить  меня кричать.

 Она пристроила вершину  его восставшей плоти к своему  центру, но прежде, чем успела  поддаться вниз и принять в  себя, Себастьен перекатил её  на спину. Он остался рядом, прикасался  к ней, но не вошёл. Вместо этого  просунул руку между их телами  и положил ей на живот.

 — Жрецы уже боятся  твоего влияния, — прошептал он. — Нельзя, чтобы они узнали.

 — Узнали что? —  Что он её любит? Что их брак  настоящий?

 — Нельзя, чтобы они  узнали, — ещё тише повторил  он.

 — Они ничего не  узнают, — сказала она, — кроме  того, что я прихожу к тебе  ради того же удовольствия, которое  мы разделяли в течение многих  лет. Если между нами что-то  изменится, они не догадаются.

 Муж не признался  ей в любви и даже в беспокойстве  о ней. Но он беспокоился. Иначе  зачем ещё стал бы скрывать  от жрецов свои чувства?

 Себастьен погладил  живот жены.

 — Я действительно  нуждаюсь в тебе, хочу тебя  сильнее, чем смею признаться. Но  боюсь причинить боль ребёнку. Он… для меня очень важен.

 Она увидела в его  глазах новое чувство, смешавшееся  со страстью. Страх.

 — Для меня он  тоже очень важен, — Лиана широко  усмехнулась. — И, милорд, ты льстишь  себе и всем остальным мужчинам.

 Впервые за долгое, очень долгое время он вернул  ей улыбку.

 — Ты уверена?

 — Ну конечно. Я ни  за что на свете не рискнула  бы этим ребенком…

 Она не успела закончить  свои заверения. Себастьен заполнил  ноющую пустоту её тела, и слова  были позабыты.

    Глава 11

  С тех пор, как Рин  предостерёг её о злобных карадонцах, Жульетт прижималась к нему  во сне так крепко, насколько  только могла, что часто приводило  к восхитительно ярким и интересным  пробуждениям. Это был прекрасный  способ начать день — придающий  сил, пылкий и радостный. До приезда  сюда, она не понимала как мало  в её жизни выпадало по-настоящему  счастливых моментов.

 Бывали минуты, часы, дни, когда она размышляла о возвращении  к сёстрам и прежней жизни  или о том, чтобы окончательно  и бесповоротно вверить себя  Рину. Выйти за него и счастливо  зажить среди энвинцев. Спать  рядом по ночам, рожать ему  сыновей или дочерей и создавать  уют.

 Но она не могла  отвернуться от сестёр. Сначала  нужно найти способ встретиться  с ними и убедиться, что их  проблемы улажены, и только потом  решать, где и как провести  остаток жизни.

 Временами она даже  воображала, как Рин уйдёт с  ней. Жизнь за пределами гор  была для него столь же чуждой, каким ей представлялось это  место, но она верила, что они  справятся.

 Бывают судьбы похуже, чем выйти замуж за оборотня, навсегда связать себя с человеком, который понимает её способности  лучше неё самой… и принимает  их не моргнув глазом. Ей выпал  шанс выйти замуж за мужчину, способного защитить от уз, которых  она боялась всю сознательную  жизнь. Они могли получать физическое  удовольствие без единения умов, потому что он умел скрывать  свои мысли, даже сливаясь с  ней воедино.

 Сегодня они стремительно  передвигались по скалам, едва  ли напоминавшим нормальную тропу, однако ходить по ним казалось  очень естественно. И просто. Жульетт  уверенно ступала по камням  и быстро, без малейшего волнения  одолела узкое, глубокое ущелье  между скалами. Пока она шагала  ко дну пропасти, непривычная  лёгкость в сердце и почти  пузырящаяся радость вызвали  желание петь. Она помнила мало  мелодий, но когда-то давно мать  напевала им с сёстрами детские  песенки. Софи с Жульетт много  раз исполняли их вместе, сначала  детьми, потом для Арианы.

 Песня была простой  и бессмысленной с глупыми  рифмами о свете, коровах, полевых  цветах и луне. Не успела она  закончить первый куплет, как  Рин обернулся, чтобы понаблюдать  за ней и послушать. Жульетт  миновала обрыв, ступила на более  прочную землю и, приближаясь  к Рину, запела громче. Как только  затих финальный аккорд, он сморщил  нос.

 — Это было чудовищно, — серьёзно сообщил он. — Я  и не подозревал, что ты не  можешь петь.

 — Я могу петь, —  не согласилась она. — Пусть, чудовищно, но могу. — Догнав дожидавшегося  её Рина, Жульетт закинула руки  ему за шею и потянула к  себе. — Ты разочарован? Неумение  петь делает меня плохой парой?

 — У тебя есть  другие качества, которые восполняют  жуткое пение, — сказал он.

 — Например? — ожидая  ответа, она приподняла брови.

 — Прекрасное, податливое  тело, — сказал он.

 — Я подозревала, что  об этом ты подумаешь в первую  очередь, — поддразнила она.

 — Трудно не думать  о таких вещах, когда ты ко  мне прикасаешься.

 — Тебе нравится  ещё что-нибудь, или у меня есть  лишь физические достоинства?

 Он отбросил с её  лица прядь рыжих волос.

 — Ты храбрая. Это  достоинство, пока ты не пытаешься  спуститься с горы в одиночестве. Ты упрямая, поэтому отрицаешь  даже очевидные истины, но в  то же время настойчивость  делает тебя сильной. И у тебя  сердце волчцы. Бесстрашное, открытое  для мира и всех населяющих  его людей, хотя иногда оно  отвергает то, что нужно тебе  самой. Никто даже не мечтает  получить от жены большее.

 Поддразнивание внезапно  переросло в серьёзность.

 — Ты правда так  думаешь?

 — Да, видара.

 — Видара. Это энвинское  слово?

 — Да.

 — Что оно означает?

 Он ненадолго замялся.

 — Это значит жена. Только больше. В твоём языке  нет похожего слова.

 — Оно выражает привязанность?

 — Да.

 — А каким словом  называют мужа, только… больше?

 — Ванир.

 — Прекрасное слово, — тихо отозвалась Жульетт. Она  провела пальцем вдоль линии  его челюсти. Существовало множество  способов, которыми она могла  бы ответить на слова Рина. Он и сам обладал множеством  прекрасных качеств. Отвагой и  нежностью. Упрямством и мужеством. Что касается сердца… ей никогда  не доводилось встречать более  благородного человека.

 В душе всколыхнулось  новое чувство, и Жульетт изо  всех сил постаралась его заглушить. Нельзя влюбляться в Рина, нельзя  позволять симпатии к нему  перерасти в нечто большее. Потому  что Жульетт и без того уже  слишком приблизилась к опасности, столкнуться с которой совсем  не готова.

  Нужно рассказать ей  правду. Всю. Жульетт — королева  Энвина, или скоро ею станет, и  скрывать это от неё…

 Возможно, он поступает  неправильно, но так необходимо. Жульетт начала признавать себя  его парой, однако пока не готова  смириться с тем, что в ней  тоже течёт кровь энвинцев, и  по прибытии в Город она  по праву рождения станет их  правительницей. А также превратится  в волчицу в первое же полнолуние  после того, как произнесёт слова  королевской клятвы.

 Она ни разу такого  не говорила, но в глубине души  ненавидела волка.

 И ещё не стоило  забывать о легенде. Осмелиться  ли он отнестись всерьёз к  старой басне, которую пересказывают  уже сотни лет? Может ли в  ней быть хоть доля правды? Если Жульетт суждено взять  в любовники карадонца…

 Он изменит судьбу, даже если его действия лишат  Энвин мира, даже если навлекут  сотни лет войны. Он убережёт  и защитит свою жену. Убьёт  ради неё. Ни один карадонец  никогда не подойдёт к Жульетт  настолько близко, чтобы осуществить  пророчество.

 Рин не мог избавиться  от досады, мешавшей наслаждаться  прекрасным путешествием. В семьях  энвинцев главенствовали мужья. Женщины тоже имели право голоса  и во многих аспектах считались  равными, но последнее слово всегда  оставалось за мужчиной.

 Кроме семьи королевы.

 Всю историю Энвина  в нём правили женщины. Королевы. Они обладали огромной властью, их повеления и пожелания не  обсуждались. Им поклонялись даже  собственные мужья. И по традиции  Рин, подобно остальным энвинцам, обязан выполнять любые её  приказы.

 Слово Жульетт будет  законом, и даже ему придётся  повиноваться.

 Для правительницы  Энвина традиционный брак не  годился. Её супруг представлял  из себя незначимую фигуру, нужную  только в период овуляции. Лишь  сыновья королевы также играли  важную роль, занимая значимые  посты во дворце, пока следующая  девочка не достигала совершеннолетия  и не всходила на трон.

 Рина волновало не  только пророчество о карадонце. Чистокровные сыновья королевы (потомки  отца-энвинца и матери-энвинки) были  особенными, воплощали в себе  силу и мужественность всего  их народа. Если у спутника  королевы не получалось быстро  сделать ребёнка, то ей не только  разрешалось позвать к себе  в постель другого мужчину, она  была просто обязана так поступить. И если супруг не мог удовлетворить  её потребности в период жара, когда она становилась плодородной, королева имела право подыскать  себе другого любовника. Никто  из мужчин не отказался бы  от такой просьбы, даже если  бы пришлось нарушить супружескую  клятву. Это считалось не просто  допустимым, а даже почётным.

 Из головы никак  не шло то пророчество. Рыжеволосая  королева, наделённая более могущественными  способностями, чем когда-либо видели  энвинцы, проведёт своих людей  в лучшее, мирное время. Принесёт  процветание и положит конец  долгому конфликту между двумя  расами через свой союз с  карадонцем.

 Всякий раз после  нападения (которые в последнее  время случались не часто) пересказывалась  легенда, заверяющая людей, что война  не продлится вечно. Когда рыжеволосая  королева приведёт во дворец  карадонца, воцарится мир.

 Но Жульетт принадлежит  ему, и он убьёт любого приблизившегося  к ней карадонца. Даже если  конфликт с ними затянется  навечно. Он не отпустит её  без борьбы.

 Его гнев разрастался  всё сильнее, хотя Рин пытался  перевести мысли на что-нибудь  приятное. Например на соблазнительное  тело Жульетт, в котором нашёл  намного больше удовольствия, чем  во снах. Иногда стоило ему  только взглянуть на неё, как  желание вспыхивало вновь. Она  тоже его хотела, сильнее, чем  была готова признаться. Если  бы он поддался страсти и  взял её в середине дня на  ведущей к городу тропе, она  не стала бы возражать. Похищая  её, он не знал, что Жульетт  окажется настолько пылкой, но  был рад обнаруженному открытию. Из неё получилась бы замечательная  жена.