Линда Уинстед Джонс. Лунная ведьма. Проклятие Файн

 — Ты вернулась, потому  что тебе суждено быть здесь  и ты ничем не можешь помочь  своим сёстрам. Вернулась, потому  что тебя терзают и дразнят  сны.

 Её щеки ярко вспыхнули, губы слегка сжались.

 — Не напоминай мне  о снах.

 — Жульетт, тебе не  нужно ничего мне объяснять. Я  не обладаю твоим даром, но  отрицать наши узы глупо. Временами  я ясно вижу твои мысли и  чувства. И хотя при желании, могу  разъединить ту связь, разрушить  её всё же не в силах.

 — Так разъедини  её сейчас же.

 Он с радостью выполнил  это пожелание. Со временем их  узы станут нерушимыми, но пока  Рин чувствовал себя столь  же неуютно, как Жульетт. И не  только потому что позволял  едва знакомой женщине слушать  свои самые сокровенные мысли, но и потому что не хотел  больше ощущать её гнев.

 Хорошо, что её злость  скоро развеется. Когда они доберутся  до города, Жульетт будет счастлива. Она признает себя его парой  раньше, чем они произнесут клятвы  перед королевой.

  Они продолжили путешествие  тем же способом: Рин шагал  впереди, а Жульетт изо всех  сил старалась не отставать. С  каждым днём идти ей становилось  всё легче. Ноги приспособились  к ходьбе и ступали по скалам  увереннее. Помогло и то, что часть  пути пролегала через не слишком  крутые, поросшие деревьями холмы, передвигаться по которым получалось  даже без отдышки.

 Рин больше не называл  её женой и, разумеется, не пробовал  на вкус. Если бы не повторяющиеся  сны, она сочла бы эту поездку  почти приятной. В некоторые ночи  снова появлялись когти, превращая  грёзы в кошмары, но в другие  всё заканчивалось иначе.

 Порой сон прерывался, когда она почти касалась ртом  горла Рина, пока его руки блуждали  по её телу, поднимали юбку  и ласкали там, где никто никогда  прежде не дотрагивался… где  она поклялась не позволять  никому дотрагиваться…

 Холодные, девственные  горы, бесспорно, были прекрасны. Казалось, ни одна женщина до неё не  ступала по этой земле и  не смотрела в такой сказочный  небосвод. Яркий и чистый, как  в её снах, столь невероятного  голубого оттенка, которого она  никогда прежде не видела.

 Сны воздействовали  на Жульетт сильнее, чем хотелось  бы. Только сегодня утром она  проснулась слишком близко от  Рина, поскольку ночью перекатилась  к нему в поисках тепла, и, когда  распахнула глаза, ей открылся  вид очень похожий на тот, который  только что снился. На мгновение…  на один безумный миг… её  мысли приняли совершенно определённый  оборот.

 Она признавала красоту  Рина. Дикость и мужественность. Иногда, при взгляде на его  лицо или от любования плавными  движениями, её живот неожиданно  сжимался, но ощущение не казалось  неприятным. Пока они шли по  узкой тропе мимо сухих деревьев, острых скал и редких зелёных  кустов, Жульетт пыталась представить, как выглядел бы энвинец с  короткими или заплетёнными волосами  и в обычной одежде. Конечно, остался  бы таким же красивым. И столь  же неприрученным. Странно, но она  предпочитала видеть Рина таким, как сейчас. Ему шёл первобытный  вид, поскольку отражал самую  его сущность.

 А вот насчёт себя  Жульетт не была уверена. Когда-то  она совсем не сомневалась  ни в себе, ни в своих планах  на жизнь. Но теперь… ничего  не понимала.

 Они добрались до  крутого подъёма, и Рин обернулся, дожидаясь её. Потом протянул  сильную и надёжную руку, помощь  которой Жульетт без раздумий  приняла, чтобы забраться наверх. И её ослепило озарение, столь  же неожиданное, как периодические  проделки живота.

 Нет, не совсем неожиданное, решила она, становясь на твёрдую  землю. Её физический отклик на  настойчивость Рина становился  всё сильнее. Она отвечала на  его взгляды, прикосновения и  обнаружила, что фантазирует о  таких вещах, про которые предпочла  бы не думать. Жульетт решила, что всему виной сны. Реальность, наверняка, окажется не такой  приятной…

 Она посмотрела ему  в глаза и глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание.

 — Я никогда не  смогу влюбиться, — протараторила  Жульетт, слишком быстро произнося  слова.

 — Я не просил  любви, — ответил он без гнева  или разочарования.

 В нём действительно  не чувствовалось любви, и Рин, безусловно, никогда не говорил  о ней. Но продолжал настаивать, что Жульетт единственная предназначенная  ему женщина. Разве это не любовь?

 — Когда ты перестанешь  сопротивляться, нас соединят дружба, привязанность и страсть, — сообщил  он. — Так заведено у энвинцев.

 — Энвинцы не верят  в любовь?

 — Некоторые верят, — сказал Рин. — Но в любви  нет необходимости.

 Жульетт всегда считала  любовь обязательной составляющей  хорошего брака и отчасти поэтому  решила не выходить замуж.

 Немного отдохнув, они  отправились дальше. По пути им  не встретилось никаких признаков  других живых существ, кроме маленьких  тварей, которых Рин ловил к  ужину, когда надоедало жевать  коренья. Чаще всего ему попадались  тилзи — зверюшки, похожие на  кроликов среднего размера, робкие, быстрые и вкусные. Не настолько  быстрые, чтобы убежать от Рина, но всё же… двигались они  шустро.

 Жульетт не спрашивала, долго ли ещё идти до его  дома, а сам Рин не счёл нужным  поделиться подробностями маршрута.

 Он вообще не болтал  попусту, демонстрируя молчаливую  уверенность в себе. Но при  этом прекрасно умел общаться, когда хотел что-нибудь сказать. Правда, как правило, не выказывал  желания завязать беседу. Если  уж её так настойчиво влечёт  к мужчине, то меньшее, что она  может сделать, это узнать его  получше.

 Хотя он, судя по  всему, не стремился познакомиться  с ней поближе. Даже не спросил, почему она не может полюбить.

 — Всем энвинцам  приходится уезжать из города  за предполагаемыми жёнами?

 — Да, когда приходит  время, мы чувствуем зов и отправляемся  на поиски своей пары.

 — А что происходит, если пара так и не находится?

 — Мы не возвращаемся  в город, пока не заканчиваем  поиск, насколько бы далеко не  завело нас путешествие.

 Не то, чтобы ей нужны  было все это знать, ведь она  не планировала остаться, просто  немного любопытничала, а Рин  почти ничего не объяснял. Да, он отвечал на вопросы, но не  вдавался в подробности.

 — Ты уже когда-нибудь  забирал женщину к себе домой?

 — Нет.

 — Трудно поверить, — пробормотала она. Энвинцы все  такие, как Рин? Такие же спокойные, сильные и упрямые? Она знала  многих женщин, которые с радостью  оказались бы на её месте.

 Окружающие растения  стояли совершенно голыми, без  единого скрашивающего пейзаж  яркого листочка. Здесь холодало  гораздо быстрее, чем в южной  провинции, и больше не встречались  вечнозелёные деревья, среди которых  они когда-то разбили лагерь. Жульетт  снова почувствовала запах снега, хотя синие небеса не затмевало  ни одно облачко. Как ни странно, она привыкла к холоду быстрее, чем предполагала. Ледяной воздух  больше не пробирал до костей  сквозь одежду, а лишь приятно  овевал обнажённые участки кожи.

 — Наверное, тут не  часто можно встретить солдат  императора, — заметила она, чувствуя, что за время, проведённое в  дороге за едой, сном и самыми  простыми диалогами, по-настоящему  изголодалась по общению.

 Рин обернулся через  плечо и немного приподнял  брови.

 — Здесь нет солдат. Мы пересекли границу Каламбьяна  и вступили в земли Энвина  два дня назад.

  Они остановились, давая  ей передохнуть, но Рин не жаловался  на задержки и не предлагал  свою помощь. Жульетт знала, что  он взял бы её на руки  по первой же просьбе, но они  перешагнули ту стадию отношений. Неожиданно для себя она перестала  быть пленницей и наконец признала, что сейчас должна находиться  именно здесь. Осознание пришло  неожиданно и вопреки желанию, но в глубине души Жульетт  понимала правильность своего  решения. Путешествие превратилось  для неё в приключение, поучаствовать  в котором она никогда не  рассчитывала. И Жульетт начала  чувствовать свою связь с горами  и Рином.

 Но её планы на  жизнь не изменились. Зато об  этой недолгой авантюре она  будет рассказывать, когда состарится  и поседеет.

 Ну, не обо всем, конечно. Никто никогда не узнает о  снах или о её странном желании  коснуться губами шеи Рина.

 — Твой Город такой  же прекрасный? — спросила она. С её места открывался вид  на обширное, величественное пространство  нетронутой земли: горы, леса, холмы  и долины. Казалось, она стоит  на вершине мира, хотя на севере  скалы были ещё выше.

 — Город красив по-другому.

 — Все энвинцы живут  в Городе?

 — Нет. Некоторые предпочитают  селиться в горах или на  фермах.

 Она повернулась к  Рину лицом.

 — Но ты-то живёшь  в Городе?

 Он кивнул. Даже столь  короткий жест источал силу  и дикость. Её взгляд притягивала  его шея, массивная и жилистая, переходящая в прекрасные, широкие  плечи. Жульетт поспешно отвела  глаза.

 — Я ухожу из Города, чтобы поохотиться и побегать, когда зовёт волк.

 Порой она почти  забывала, что он оборотень, и  в его сердце живёт дух зверя. Та дикая сущность была столь  неотъемлемой частью Рина, что  без волка он никогда не  был бы целым.

 — Я не причиню  тебе боли, — тихо сказал он.

 — Знаю, — Жульетт  постаралась придать голосу решительность  и независимость.

 — Не бойся своего  влечения ко мне. Оно естественно  и правильно, и когда придёт  время, тебе понравится.

 Она заставила себя  рассмеяться.

 — Меня не влечёт  к тебе. Ради Бога, я…

 — У меня нет твоего  дара, — прервал он. — Я могу  не пустить тебя в свои мысли, но не могу проникнуть в  твои, если только ты мне не  позволишь.

 Хвала небесам! Она  определённо не хотела, чтобы  он знал, о чем она думала, когда  возвращалась к нему.

 — Можешь не сомневаться, я не позволю.

 — А в твоё тело?

 Жульетт вздрогнула. Временами  он высказывался слишком прямолинейно! Не вплетал в свои речи никаких  уловок или утончённых попыток  соблазнения.

 — Мы не женаты, и  я не могу…

 — Можешь, — уверенно  заявил он и шагнул к ней. — Однажды ты назвала меня  животным, а я напомнил, что ты  такая же.

 — Я не животное, — чопорно возразила Жульетт.

 Рин склонил голову  набок.

 — Жена, мы все животные. Я чувствую запах желания, которое  ты отрицаешь. На твоей плоти, в самом твоём дыхании. Ты зовёшь  меня так же, как любой зверь  призывает свою пару.

 — Я тебя не призываю.

 — Позволь мне коснуться  твоих мыслей и доказать обратное.

 — Нет, — незачем  ему знать её мысли. Незачем  знать, что он прав. — Я поеду  в твой Город. Возможно, даже останусь  там на несколько недель или  месяцев. Но то место не станет  моим домом, а ты не станешь  мне мужем.

 — Я знал, что ты  окажешься упрямой, — ответил  он, нисколько не обеспокоенный  её несговорчивостью.

 — Я не упрямая, —  эта реплика вызвала у Рина  улыбку, и сердце Жульетт странно  затрепетало.

 — Я не стану трогать  тебя, как муж жену, пока ты  сама не придёшь ко мне, —  сказал он, приближаясь. — Я подожду.

 — Ждать придётся  долго, — предупредила она, но  фраза получилась не такой  резкой, как хотелось бы. Он стоял  слишком близко, выглядел чересчур  непринуждённым… был слишком  большим. Но как и во сне, она  не чувствовала себя подавленной. Рин никогда не использовал  бы свою силу против неё, она  осознавала это всем существом.

 — Сомневаюсь, — прошептал  он, останавливаясь перед нею. Заглянул  Жульетт в глаза, дотронулся пальцем  до щеки, заставил слегка отклонить  голову назад и прижался губами  к горлу. Он не лизал, не посасывал  и не дразнил, как раньше. Просто  касался. Поднял большую загорелую  руку к её груди, но не стал  гладить, а остановил ладонь ниже, словно хотел почувствовать сердцебиение.

 Она могла оттолкнуть  его. Должна была оттолкнуть. Но  вместо этого закрыла глаза, наслаждаясь  моментом. Не разумом, а плотью. Её  тело трепетало, сердце забилось  быстрее. Жульетт потянулась к  Рину, но так и не смогла  прикоснуться. Пальцы согнулись  и сжались, вопреки желанию дотронуться  и почувствовать его жар руками.

 Рин отпустил её, проведя  напоследок длинными, загорелыми  пальцами поверх платья. Как только  он перестал касаться губами  её горла, Жульетт пришла в  себя и отступила.

 — Ты всегда целуешь  меня в шею, — заметила она  чуть дрожащим голосом. Почему  не в губы или в щеку? Даже  во сне её манило к себе  именно его горло.

 — Открытое горло  — наивысший жест доверия, —  Рин провёл пальцем вдоль её  шеи. — Здесь ты наиболее уязвима. Один укус, и кровь вместе с  жизнью вытечет из тела. И всё  же правильное прикосновение  к этому беззащитному месту  невыразимо сексуально. Оно заключает  в себе жизнь и смерть. Обещание  и наслаждение.

 — Звучит как-то  примитивно, — палец на её горле  пробуждал калейдоскоп эмоций, и  она никак не могла с ними  справиться. Да и не хотела, чтобы  они прекращались.

 — Не отрицай в  себе зверя, жена, — сказал Рин, отворачиваясь и возвращаясь  к тропе. — В нём нет ничего  плохого.

 Жульетт возразила  бы, но, идя за ним быстрым шагом, никак не могла восстановить  дыхание.

  Что-то в Жульетт  изменилось, хотя сама она этого  пока не замечала. Рин же не  только видел, но и чувствовал  то преображение. Оно проявилось  на лице и теле, и ещё в  душе, которую жена старалась  от него скрыть. Он пытался  придумать объяснение тому, что  видел собственными глазами, но  не мог.

 Поужинав, они молча  сидели у огня, вспоминая сегодняшний  разговор. Неловкий и незавершённый.

 В прошлый раз, когда  Жульетт пришла к нему как  жена к мужу, она всё ещё  оставалась отстранённой и испуганной. Он понял несколько дней назад, что она боится не его, а  себя. Страшится переполнявшей её  страсти.

 Рин наклонился вперёд, изучая её глаза при свете  костра. Днём, прикоснувшись к ней  во время остановки, он заметил  нечто странное и неожиданное. В тёплых карих глазах появились  золотые крапинки, которых там  раньше не было. Тело, определённо, стало теплее. Первое время после  похищения она казалась бледнее, теперь же её кожа выглядела  здоровой и розовой. Если он  снова дотронется до груди  Жульетт, то почувствует, что сердце  бьётся чаще? Сегодня днём оно  стучало так быстро, потому что  жена боролась со своим желанием? Рин задумался, не начала ли  она в последние дни слышать  звуки с большего расстояния, чем считала возможным, и не  стала ли лучше видеть в  темноте.