Линда Уинстед Джонс. Лунная ведьма. Проклятие Файн

 Поэтому она повернулась, с трудом начала взбираться  наверх и впервые в жизни  выругалась. Вслух, со всей силой  лёгких и на двух знакомых  языках. Она даже не подозревала, что знает подобные слова, пока  те не сорвались с губ. И  пока она, чертыхаясь, поднималась, её кожа теплела, сердце ускорило  ритм, а дыхание сделалось частым  и неглубоким.

 Она добралась до  плоской части скалы и остановилась  передохнуть. Борясь с отдышкой, Жульетт вдруг поняла, что её  коса окончательно распустилась. Рыжие кудри падали на лицо, дикие и столь же спутанные, как светлые локоны Рина. Плащ  истрепался, ботинки разваливались  на части, а на некогда прекрасном  платье зияло несчётное количество  дыр.

 Она обдумывала план  побега с первой секунды похищения. Но если верить собственному  дару, спасения ей не видать. Либо  она вернётся к Рину, как он  и предсказал, либо умрёт, пытаясь  спуститься.

 Что ж, она пойдёт  к нему. Однако ни о каком  браке не может быть и речи. Наверное, им суждено провести  вместе некоторое время, но это  не значит, что у неё нет  права голоса в вопросах, касающихся  развития их отношений. Возможно, они станут друзьями. Просто друзьями. И в конечном счёте он отведёт  её домой, пусть даже вопреки  собственному желанию. Она узнает, когда придёт время уйти. И  тогда Рин поможет ей спуститься  с проклятых гор и выбросит  из головы глупости о судьбе, примитивном спаривании и нежной  жёнушке. Она независимая женщина, которая не допустит, чтобы её  похищали и вынуждали вступить  в брак, но и умереть по пути  домой ей тоже совсем не  хочется.

 Её сердце стучало  слишком быстро, внутри разгоралось  жаркое пламя. Тот огонь вызвал  гнев — почти незнакомая ей  эмоция. Откровенно говоря, она чувствовала  нечто большее, нежели злость, но  не стала останавливаться и  разбираться в себе. Карабкаясь  на гору, она думала только  об одном: однажды Рин все-таки  отведёт её домой.

 Где-то по пути наверх  её посетило нежелательное видение. Горло Рина. Его мужественный  образ, насыщенный жар, солёный аромат  из её снов. Рин сказал, что  она узнает правду, когда попробует  его горло. Жульетт никогда не  испытывала желания прикоснуться  к мужчине и уж тем более  пробовать кого-то на вкус, но  чем выше она поднималась, тем  отчаяннее хотела прижаться губами  к телу энвинца.

 И плевать на всякие  когти.

  Горная цепь, в которую  увезли Жульетт, была огромной. Длинной, высокой и суровой. Если Айседора  не придумает как усовершенствовать  заклинание, над которым работала  в течение последних двух дней, то никогда не найдёт сестру. Они могут плутать в тех  скалах вечно и даже не приблизиться  друг к другу. Однако какой  у неё выбор, кроме как попытаться?

 Возможно, не стоило  бежать на юг, когда подвернулся  шанс спастись, но ей пришёл  на ум лишь такой способ  отвлечь солдат от Жульетт. Он  сработал… только вот теперь  они с ней не вместе.

 Айседора ещё не  полностью простила сестру за  то, что та её усыпила, но теперь  по крайней мере поняла причину  поступка Жульетт. Она спасла  ей жизнь. Если бы Айседора  увидела их горящий дом, то  кинулась бы убивать солдат  и непременно погибла бы от  их рук.

 Лес, который они миновали  незадолго до похищения Жульетт, оказался совсем дремучим, но  Айседора наткнулась на нечто  вроде тропы, ведущей к горе. Поплотнее  закутавшись в украденный коричневый  плащ, она нацелилась на север, держась подальше от дороги. Жульетт  знала, которые из кореньев и  листьев можно есть, но Айседора  разбиралась в травах значительно  хуже, однако припомнила несколько  съедобных растений и собрала  сколько сумела.

 Хлеб закончился, и, чтобы  выжить, ей скоро снова придётся  украсть пищу. Эта мысль вызвала  тошноту. Солдат в лесах погиб  случайно, но именно её рука  воткнула нож ему в грудь. Айседора  не хотела никого убивать. Никогда  больше. Души двух убитых мужчин, казалось, преследуют её повсюду, а место средоточения магии  в душе по-прежнему оставалось  тусклым от устроенных ею разрушений. Те солдаты были ужасными людьми  и с радостью убили бы ведьму, выпади им такой шанс. Тем не  менее, она не имела права лишать  их жизни.

 Оплакивал ли кто-нибудь  тех мужчин? Скорбели ли по  ним какие-нибудь глупышки, как  она сама скорбела по Вилу?

 Если бы один из  солдат убил её, она попала  бы именно туда, куда стремилась  — в землю мёртвых. К Вилу. Но  Айседора не могла сдаться, пока  сёстры в ней нуждались. Не  могла с лёгкостью уступить  смерти. Она нужна Софи и Жульетт, и потом… Вил не позволил  бы ей умереть. После его похорон  она часто подумывала о самоубийстве, и он всегда знал об этом. Именно тогда его дух приходил  к ней, успокаивал и велел оставаться  сильной.

 Айседора больше не  хотела быть сильной. Она так  чертовски устала.

 Шелест листвы за  спиной предупредил, что она больше  не одна, и на короткий, восхитительный  момент Айседора решила, что к  ней снова пришёл Вил. Чтобы  успокоить и, возможно, даже забрать  с собой. Она остановилась, повернулась  на звук и увидела три вещи.

 Усмехающегося Борса, испуганного молодого солдата  в зелёном и здоровенную палку, летящую к её голове.

    Глава 8

  Айседора проснулась  с чудовищной головной болью. Связанные ноги и запястья  едва позволяли пошевелиться, а  голову закрывал мешок, закреплённый  на шее верёвкой. Судя по лёгкой  тряске, скрипу колёс и цокоту  лошадиных копыт, она лежала в  телеге. Несомненно, в окружении  солдат, следивших за каждым её  движением, несмотря на плачевное  положение их пленницы.

 На сей раз Борс  решил не рисковать.

 — Она пошевелилась, — неуверенно прошептал мужчина. — Кажется, очнулась.

 — Наконец-то, — весело  отозвался Борс. — Я уж начал  думать, что мы её убили.

 Айседора пробормотала  словцо, непригодное для ушей  её сестёр, но Борс только рассмеялся.

 — Наслаждайся путешествием, ведьма. Как только ты дашь  императору то, что он хочет, я  прослежу, чтобы тебя повесили  за убийство двух человек.

 Её сердце замерло, желудок сжался. Убегая от Борса  после похищения Жульетт, она  не стала убивать парня, который  пытался её остановить. Лишь вывела  его из строя и заставила  отпустить. Но он был жив и  здоров. Значит, Борс знает о втором  солдате…

 — Я обнаружил твою  работу, когда наткнулся в лесу  на убитого мужчину. Это ведь  ты сделала, да?

 Айседора промолчала. Какой смысл объяснять, что солдат  погиб случайно? Борс все равно  ей не поверит.

 — Бедолаге со спущенными  брюками и болтающимся хозяйством  проткнули сердце и украли  у него хлеб с оружием. На  мой взгляд, похоже на дело  рук отчаявшейся женщины, поэтому  ты пришла мне на ум ещё  раньше, чем мы нашли на тебе  то самое оружие. Как ты это  сделала? Пообещала кое-что сладенькое, и когда бедняга отвлёкся, нанесла  удар?

 — Нет, — прохрипела  Айседора, так глухо, что никто  не услышал.

 — Выследить тебя  от лагеря было проще простого, — продолжил Борс. — Ты оставила  след шириной в милю, ведьма. Мы  немного подождали, надеясь, что  ты выведешь нас к сестре, но  она скорее всего мертва, поэтому  я решил больше не медлить.

 Всё было напрасно. Побег, убийство, кражи… её снова  везут к императору. Ну, Борс хотя  бы потерял Жульетт. И если  она отвлекла его внимание  на себя, дав сестре скрыться, то это того стоило.

 — Последнее твоё  убийство обошлось людям недёшево, — равнодушно заметил Борс. —  Прежде, чем я прибыл и восстановил  порядок, солдаты в лагере решили, что их товарища убил кто-то  из деревни. Ты когда-нибудь видела, как мстят солдаты? Малоприятное  зрелище, если находишься не с  той стороны разверзшегося безумия.

 Айседора благодарила  Бога, что её лицо скрывает  мешок. Она не хотела смотреть  на Борса, и уж точно не хотела, чтобы он видел навернувшиеся  ей на глаза слёзы. Что сделали  солдаты? Нет. Она не хочет знать…

 — Сначала они подумали, что в убийстве виновны местные  мальчишки, которые не слишком  радушно восприняли соседство  солдатского лагеря, и повесили  их. Но один солдат оказался  поумнее и предположил, что убийца  женщина. Учитывая уязвимое состояние  мертвеца. Поэтому они посетили  дома нескольких подозреваемых, развлеклись с женщинами, которые до последнего настаивали на своей непричастности, и убивали всех, кто пытался их остановить или слишком усердно сопротивлялся.

 Айседора подавила  рыдание.

 — В целом, я бы  сказал, что твой хлеб стоил  трёх невинных жизней, а оружие  пяти. И возможно, ещё одна девочка  тоже не выжила. Парни оставили  её в ужасном состоянии. Она  всё ещё кричала…

 — Замолчи, — приказала  Айседора.

 — Что-что? Я слышу  в голосе ведьмы слёзы? Невероятно! Думал, ты будешь гордиться тем, как убила бедного солдата  и оставила расплачиваться за  своё преступление других людей. С другой стороны, — уже тише  добавил Борс, — возможно, не такая  уж ты бессердечная. Я наткнулся  на то чудное местечко у  ручья, где тебя стошнило. Хлеб  показался недостаточно вкусным, милая?

 Её замутило, желудок  взбунтоваться так же, как тогда. Ей даже в голову не пришло, что солдаты заставят заплатить  за смерть сослуживца кого-то  другого. А следовало бы догадаться…  и найти иной способ…

 Она услышала, как Борс  зевнул, не скрывая непомерную  скуку.

 — Веди себя хорошо, ведьма, — добавил он. — И, возможно, никто больше не умрёт. Кроме  тебя, разумеется.

  Стоя у костра, Рин  наблюдал за тропой. Жульетт шла  к нему. И уже скоро будет  здесь.

 Она убежала четыре  дня назад, но он ни секунды  не сомневался в её возвращении. Он мог бы догнать её и  привести в лагерь. А в случае  слишком усердного сопротивления  лишить сознания с помощью  одного из листьев тэнни, которые  носил с собой в мешке. Но  Рин не хотел идти на столь  крайние меры. Не хотел, чтобы  Жульетт боролась с ним на  каждом шагу. Его жене пора  смириться с судьбой.

 Как он и предвидел, она самостоятельно приняла решение  вернуться. Её аромат дразнил  его в течение двух последних  дней. Рин не обладал даром  касаться других людей сквозь  паутину жизней, но до Жульетт  дотронуться мог. Это было не  просто, но когда он концентрировался  на ней, их сознания и даже  души соединялись.

 Всех энвинцев связывали  со своими парами особые узы, но благодаря способностям Жульетт  их связь была особенной. Исключительной. Глубже, чем у остальных. Когда  она станет его женой во  всех смыслах, и они сольются  не только душами, но и телами, то ощутят силу этих уз в  полной мере.

 На обратном пути  Жульетт все больше переполнял  непривычный ей гнев. А ещё  она боялась, хотя не понимала  чего именно, и скрывала страх  за яростью. Зато Рин понимал. Она хотела его так, как женщина  желает мужчину, но ещё не примирилась  со своими чувствами. Однако сделает  это. Скоро. Она видела его во  сне, и, возможно, их сны походили  друг на друга. Ему снилась  жена в течение прошлых пяти  лет. Сначала смутно и лишь  по паре раз за один лунный  цикл. Но за прошлые несколько  месяцев сны участились, и её  лицо постепенно приобретало  чёткость. Происходило ли то же  самое с Жульетт? Просыпалась  ли она после тех видений  в смятении и дрожа всем  телом?

 Когда Жульетт показалась  из-за поворота, он стоял почти  на том же месте, где она  его оставила. Губы непроизвольно  растянулись в улыбке.

 

Она вздёрнула подбородок и пригвоздила его взглядом.

 — Не смей мне  улыбаться!

 Рин с усилием придал  лицу серьёзное выражение.

 — Я здесь только  потому, что не смогла слезть  с этой проклятой горы, а умереть  из принципа как-то не готова.

 После нескольких дней  одиночества она выглядела совсем  по-другому. Во многом на ней  сказались страх и злость. Волосы  выбились из косы и запутались, платье порвалось, лицо перепачкалось. Щеки пылали, а глаза сияли. Жизнь  била из неё ключом, и ему  это нравилось. Такой же Рин  видел её во сне прошлой  ночью — дикой, как он сам. Восхитительной, гневной и страстной.

 И эта женщина досталась  ему в жёны!

 — Ты вернулась, потому  что тебе суждено быть здесь, — спокойно ответил он. — Со  мной.

 Жульетт приближалась  к нему широкой, решительной походкой. Даже не попытавшись замедлить  шаг, она едва с ним не столкнулась  и крепко ударила в грудь.

 — Если ты скажешь  ещё хоть слово о нашем браке, назовёшь меня женой или заявишь, что нам предназначено жить  вместе, клянусь, я-таки спущусь с  горы, даже если у меня уйдёт  на это вечность.

 Он понизил голос, поскольку  она стояла совсем близко, и  не было никакой нужды кричать  подобно ей.

 — Ты не знаешь, что  делать с пылающим в тебе  огнём, и оттого злишься.

 Она ударила его  снова, но чтобы причинить ему  боль, ей не хватало сил.

 — Я не злюсь. Я  никогда не злюсь! Я не выхожу  из себя и не сержусь, потому  что это не даёт конструктивного  результата. Гнев совершенно бесполезен, — рассказывая, какая она спокойная, Жульетт ударила его трижды.

 Внезапно она остановилась, и ярость в её глазах сменилась  удивлением.

 — Твои раны, — прошептала  она. Колошматившая его ладонь  опустилась ему на грудь, туда, где несколько дней назад зиял  ужасно глубокий порез. — Они  исчезли.

 — Я выздоровел, —  просто сказал он.

 — Но… как?

 — Энвинцы быстро  исцеляются.

 — Да уж, вижу, —  пробормотала она, опуская руку  и пронзая его осуждающим взглядом. — Ты мог пойти за мной  несколько дней назад.

 — Да.

 — Почему же не  пошёл?

 — Я знал, что ты  вернёшься, — он не сказал большего, поскольку его уверенность лишь  взбесила бы её.

 — Я здесь только  потому, что не могу спуститься  с горы самостоятельно. Это единственная  причина.

 — Всё не так просто.

 Она посмотрела на  костёр, избегая пристального взгляда  Рина.