Тревожность у детей и подростков: психологическая природа и возрастная динамика

Этот момент представляется чрезвычайно важным для психологического анализа страха и тревоги и  «работе» с ними, в том числе  и в возрастной психологии. Встающие в этой связи вопросы в самой  общей форме можно сформулировать следующим образом:

• Что более значимо: сделать  так, чтобы ребенок постоянно  ощущал надежность и безопасность бытия, постоянную защиту или чтобы он научился осознавать свои страхи и тревоги  и благодаря собственному усилию — «напряжению и насилию» —  преодолевать тревоги и страхи?

• Как в процессе психологической  и педагогической работы с ребенком обеспечить ему безопасность, защищенность и в то же время сделать его  способным к напряжению?

Современная возрастная психология и психология личности пытается ответить на эти вопросы, уделяя значительное внимание выработке конструктивных способов преодоления трудностей (а  способность преодолевать собственные, внутренние страхи и тревоги является едва ли не самым сложным в жизни  человека, и особенно ребенка, подростка) с тем, чтобы в результате такого преодоления возникало и развивалось позитивное представление о собственных возможностях, укреплялась самооценка [Ремшмидт Х., 1994; Haan N., 1977; Reinhard H. G., 1988; и др.]. Подобная позиция разделяется и современными психоаналитическими направлениями.

Сходная модель лежит и  в основе педагогических взглядов, основанных на экзистенциальных концепциях. В основе этих взглядов — представление  о том, что образование и воспитание должны быть направлены прежде всего  на самореализацию, самовыражение личности, создание возможностей для раскрытия  внутренней сущности ребенка, воплощения его экзистенции. Поэтому основное внимание следует уделять развитию неповторимой индивидуальности, воспитанию в духе личной ответственности, формированию умения делать подлинный экзистенциальный выбор, принимать экзистенциальный страх и вину, рассматривая их как  результат «отказа от собственных  возможностей».

Таким образом, для экзистенциальной психологии, психиатрии и педагогики принятие собственного экзистенциального  страха, тревоги оказывается решающим как в важнейшем акте поведения  человека — акте выбора, так и  в создании возможностей

36

для самореализации человека и осуществления его экзистенции. При этом значимым является не само по себе наличие такого экзистенциального  страха-тревоги, а правильное отношение  к этому сущностному, глубинному переживанию. Являясь субъектом  такого страха, человек вместе с  тем способен, принимая и познавая его, преодолеть, «превысить» этот страх, выйти за его пределы и благодаря  этому понять свою суть, свое предназначение. Поэтому усилия, предпринимаемые  для преодоления страха, являются достоянием опыта человека.

Экзистенциальный подход, возвышающий человека, поднимающий  силу его духа, с нашей точки  зрения, выгодно отличается от других направлений исследований тревожности, согласно которым человек вне  зависимости от своей воли и возможностей оказывается в «ловушке страха».

***

Подводя итоги краткого изложения  проблемы изучения страха и тревоги  в философии, социологии и тесно  связанными с ними направлениями  психологии и психиатрии, отметим  следующее.

Первое. На протяжении человеческой истории объекты, вызывающие страх  и тревогу, претерпевают значительные изменения, их круг расширяется, происходит их интериоризация: к внешнему страху (страху перед явлениями природы, высшими силами, а позже, в том  числе и сегодня, — страху перед  достижениями науки и техники) прибавляется страх перед своей внутренней природой, перед самим собой (последний, естественно, неотделим от страха перед  высшими, управляющими жизнью человека, силами). Затем тревога, страх включаются в процесс решения кардинальных проблем и отдельного человека, и  человечества в целом — проблем, связанных с открытым столкновением  с этими трансцендентными силами. И, наконец, к этому присоединяются тревога и страх, полностью замкнутые  в самом человеке и обусловленные  его внутренними проблемами и  конфликтами. И здесь происходит обратное движение — изнутри вовне. В результате процесса экстериоризации  внутренний страх и тревога, находя внешний объект, «прикрепляются»  к нему, объективируются в нем.

Второе. С глубокой древности  и вплоть до настоящего времени страх  и тревога рассматриваются в  тесной связи с другим, обращенным в будущее, переживанием — надеждой. Последняя, однако, рассматривается  как лишенная присущих страху

37

и тревоге непосредственной побудительной силы. Именно в соединении страха и надежды ряд авторов  усматривают возможность для  страха и тревоги стать ценными  для человеческого опыта переживаниями.

Третье. На протяжении всей истории  страх выступает для философов  и культурологов не столько в  своей негативной, сколько в позитивной роли, понимаемой, конечно, по-разному. При этом речь идет и о сигнальном, инструментальном значении страха и  тревоги, и об их социальной функции. Последнее означает, что опыт преодоления  тревоги и страха связывается, с  одной стороны, с такими явлениями, как магия, миф, религия, а с другой — со всеми средствами контроля общества над отдельным человеком  и соответствующими социальными  санкциями. Но самое важное то, что  страх, тревога, опыт их принятия, понимания  и преодоления выполняют значимую «человекообразующую» функцию: они  не дают возможности прожить жизнь  в неосмысленном, полуживотном состоянии, т. е. по сути и делают человека человеком.

Нельзя в этой связи  не вспомнить известную реплику  Мефистофеля, который на вопрос Фауста: «Ты кто?» — отвечает так:

...Часть силы той, что  без числа 
Творит добро, всему желая зла. 
<…> 
Итак, я то, что ваша мысль связала 
С понятьем разрушенья, зла, вреда.

Вот прирожденное мое начало, 
Моя среда. 
И. В. Гете. Фауст, ч. 1. Пер. Б. Пастернака

Страх и тревога оказываются  той силой, которая, выступая в обличье  зла, творит добро и средой которого является добро. Они защищают человека от того, что сегодня или вчера (или всегда) являлось и является для него злом. Поэтому человек  имеет архетипические страхи, а на протяжении истории человечества возникают  всё новые и новые страхи, после  устранения одних страхов неуклонно  следует появление новых. И чем  более человек становится свободной  личностью, чем более остро переживается им чувство собственной индивидуальности, собственной уникальности, тем все  более глубинными становятся его  тревожность и страх. Но эти защитники  легко могут превратиться в воплощение зла, если человек окажется беззащитным, беспомощным, не сумеет или не захочет  справиться с ними, преодолеть их. В  этом случае тревожность и 

38

страх могут парализовать и жизнь отдельного человека, и  социальные слои, и целые народы, превратив их жизнь либо в хаотичное, дезорганизованное, либо в бессмысленное, «неподлинное» существование (на это, кстати, указывал еще М. Монтень). Переживания беспомощности и незащищенности, будучи одновременно и следствием страха и тревоги, и их причиной, могут создать «ловушку страха» и загнать в нее и человека, и общество, и народ. Вот почему поиск путей преодоления тревожности и страха составляет главную заботу тех областей науки и практики, задача которых — помочь человеку раскрыть свои возможности, самореализоваться, преодолеть невротические и психические нарушения, прежде всего психологии и психиатрии.

1.4. Развитие взглядов  на тревожность 
и страх в истории психологии

Анализ современных  психологических исследований тревожности  и страха приводит к заключению, что они исходят в основном из трех основных источников: классической теории эмоций, психоанализа и теории научения. Поэтому мы остановимся  подробнее именно на этих направлениях.

1.4.1. Страх в классических  теориях эмоций 

Научно-психологическое изучение страха и тревоги, равно как и  эмоциональных явлений в целом, ведет свое начало от труда Ч. Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных» [1872]. Как известно, его взгляды на страх основываются на двух основных положениях: во-первых, на том, что способность к переживанию страха, являясь врожденной особенностью человека и животных, играет значительную роль в процессе естественного отбора: во-вторых, на том, что на протяжении жизни множества поколений этот адаптивный механизм совершенствовался, поскольку побеждал и выживал тот, кто оказался наиболее искусным в избегании и преодолении опасности. Это обеспечивает, по Дарвину, и особые свойства страха, в том числе и возможность изменения его интенсивности — от умеренного внимания до крайнего ужаса. Дарвину принадлежит и описание типичных проявлений страха — от выражения лица и мимики до таких висцеральных реакций, как усиленное сердцебиение, увеличение потоотделения, пересыхание горла, изменение голоса.

39

Многие взгляды Дарвина  вполне актуальны для современных  теорий тревоги и страха. Это прежде всего представления о врожденных предпосылках страха, о его различных  формах в зависимости от интенсивности, о его функциях — сигнальной и  оборонительной, о вызываемых страхом  висцеральных изменениях. Кроме того, по мнению К. Изарда [1980], Ч. Дарвин, говоря о соотношении сил эмоции и ее внешних проявлений, заложил основу гипотезы о роли обратной связи в эмоциях.

В периферической теории Джемса — Ланге страху также уделяется  большое внимание. Страх рассматривался У. Джемсом как одна из трех сильнейших эмоций наряду с радостью и гневом. «Прогресс, наблюдаемый в постепенном развитии животного царства вплоть до человека» характеризуется главным образом «уменьшением числа случаев, в которых представляются истинные поводы для страха» [Джемс У., 1991, с. 307]. Судя по описанию, тревога понималась Джемсом как одна из форм страха. По его мнению, в обыденной жизни человека его времени страх существовал лишь в форме напоминаний: «Ужасы земного существования могут для нас стать надписью на непонятном языке... такие ужасы рисуются нам в виде картины, которая могла бы украсить ковер на полу той комнаты, где мы так уютно расположились и откуда благодушно смотрим на окружающий мир» [там же, с. 307]. Нельзя не отметить, как отличается это мироощущение человека, жившего в конце XIX в., от описанного в предшествующем разделе взгляда человека века XX — «века страха» (А. Камю), «столетия тревожности» (Р. Мэй).

Руководствуясь представлением о том, что «эмоция есть стремление к чувствованию, а страх — стремление к действиям при наличии известного объекта в окружающей обстановке» [там же, с. 272] и одновременно пониманием того, что во многих случаях такое разграничение провести невозможно, да с научной точки зрения и не нужно, У. Джемс дает описание страха и в главе «Эмоции», и в главе «Инстинкты» своего знаменитого труда «Принципы психологии». Страх, по Джемсу, — неподдельный и онтогенетически ранний инстинкт человека. Джемс подробно анализирует «классические» объекты человеческого страха — шум, высота, змеи, пауки, странные люди и животные и т. п., отделяя при этом объекты, страх к которым вызван инстинктом, от тех, относительно которых достаточно трудно сказать, связана ли боязнь с инстинктом или с научением. Особое внимание Джемс уделяет боязни одиночества, темноты и сверхъестественных явлений: «Одиночество в детстве

40

служит одним из главных  источников страха. Само собой понятно  телеологическое значение как этого  факта, так и того, что дети, проснувшись  и не найдя около себя никого, проявляют страх непрерывным  криком» [там же, с. 309]. Анализируя причины страха, Джемс, хотя и не без оговорок, солидаризировался с гипотезой о том, что некоторые формы страха (например, боязнь мертвецов, пауков, пещер), а также некоторые формы поведения при сильном испуге (такие как «замирание на месте» от ужаса) и ряде фобий (например, агорафобии) можно рассматривать как рудименты некогда полезных инстинктов.

Чрезвычайно интересно сделанное  У. Джемсом описание мистического страха. Подобный страх он рассматривал как следствие особого соотношения идей о сверхъестественных силах и определенной реальной обстановки, а также как сочетание нескольких простейших видов страха: «Для получения мистического страха нужно сложение многих обычных элементов ужасного. Таковы одиночество, темнота, странные звуки, в особенности неприятного характера, неясные очертания каких-то фигур (или ясно очерченные страшные образы) и связанное с головокружением тревожное состояние ожидания» [там же, с. 310—311]. Особое значение Джемс придает такому элементу, как «осуществление привычного совершенно непредвиденным образом».

В целом, говоря о теории страха Джемса, необходимо подчеркнуть три  основных момента: во-первых, рассмотрение страха и как эмоции, и как инстинкта; во-вторых, в отличие от Дарвина, оценку Джемсом страха как выполняющего приспособительную функцию лишь в очень ограниченных пределах, а  в основном приносящего вред; в-третьих, выделение в качестве источников страха не только естественных, но и  сверхъестественных явлений и объектов.

Понимание страха как инстинкта  проявляется и У. Мак-Дауголла. Особенность инстинкта страха, с точки зрения этого автора, в том, что ему соответствует такой тип инструментальной активности, как бегство. Однако для целей нашего анализа более интересно другое положение Мак-Дауголла — введенное им в относительно поздних работах [1932] разграничение склонности, или «диспозиции», и актуальных побуждений — «тенденции». Это положение, по нашему мнению, можно рассматривать как своего рода прообраз современного представления о ряде психологических явлений, которые могут существовать и в виде диспозиции к определенному типу поведения

41

(черта, свойство), и в  виде временного состояния, актуальной  мотивационной тенденции. Именно  к таким явлениям, как указывалось,  относится и тревожность. По  известным нам литературным источникам  нельзя сделать сколь-либо убедительных  заключений о том, насколько  взгляды Мак-Дауголла повлияли  на этот подход, который мы  сейчас наиболее привычно связываем  с именами Р. Б. Кеттелла и И. Шеира, Ч. Д. Спилбергера, а в отечественной психологии — Ю. Л. Ханина. Однако проведение такого разграничения исследователем, внесшим, по словам Х. Хекхаузена, «в объяснение поведения типичный для психологии мотивации стиль мышления» [Хекхаузен Х., 1986, т. 1, с. 108], представляется чрезвычайно важным, поскольку указывает, что необходимость такого разделения осознавалась практически с самого начала исследования мотивации поведения.

Еще один момент, который  хотелось бы отметить, говоря о подходе  У. Мак-Дауголла, — это постулирование вторичных эмоций, возникающих в результате одновременного проявления или объединения нескольких базовых инстинктов. Например, проявляющимся одновременно базовым инстинктам бегства и любознательности соответствует вторичная эмоция, объединяющая страх и удивление. Позже в дифференциальной теории эмоций (К. Изард, С. Томкинс) было показано, что именно указанные эмоции плюс та, которую эти авторы обозначают как «интерес», наиболее выражены в ситуациях страха. Все эти эмоции, которые С. Томкинс называет эмоциями возрастания стимуляции, как показывают специальные исследования, взаимосвязаны и на нейрофизиологическом уровне [1962, 1963].