Тревожность у детей и подростков: психологическая природа и возрастная динамика

29

элемент — модус будущего (не совпадающего, по Хайдеггеру, с физическим временем), который только и придает  жизни — «здесь бытию» — подлинное  существование. В случае неподлинности  будущего не существует, а жизнь  становится бесконечным повторением, т. е. становится не подлинной. Лишь осознание того, что нашей экзистенции присущ экзистенциальный страх — страх смерти, страх утраты самосознания и чувство вины за отказ от выбора и самореализации, может освободить человека от власти неподлинного существования и заставить его осознать свою свободу.

Таким образом, страх и  вина для Хайдеггера — важнейшие  факторы, заставляющие человека зажить «подлинной жизнью». Но жизнь в страхе очень тяжела для него, он должен понять и принять страх, а для  этого необходимо заглянуть туда, откуда исходит этот страх, — за границу бытия, в «ничто». «Страх обнаруживает «ничто» — это и  есть та экзистенциальная проблема, которую  каждый человек решает в одиночку и сам для себя. Благодаря этому  решению он получает шанс обрести  подлинное существование, вычленить  себя из мира вещей и людей.

По К. Ясперсу, тревожность (экзистенциальный страх) — одна из благотворных сил, дающих человеку возможность перейти из повседневного бытия («бытия в мире») в экзистенциальный план бытия, мир свободной воли. Тревожность — важный элемент, сталкивающий человека с «напряжением пограничной ситуации», т. е. такой, которая только и позволяет человеку прорваться к подлинной свободе как выходу за пределы бытия. Именно подобные ситуации позволяют, а точнее, заставляют человека оставаться человеком, чувствующим ответственность за свою экзистенциальную сущность.

Итак, тревожность, экзистенциальный страх, по Ясперсу, — это то, что  сохраняет суть человека, заставляет его обратиться к Богу или философии, т. е. к трансцендентному — тому, к чему стремится экзистенция, тому, что является ее важнейшей характеристикой.

Как известно, К. Ясперс начал свою деятельность как психиатр и психолог, в своих исторических и философских работах он во многом воплощал этот «психологический» взгляд на бытие, устройство мира, что характерно и для его понимания метафизического и конкретного страха. Так, в книге «Истоки истории и ее цель» (1949), говоря о реальном страхе, который потряс мир, каждого человека во время второй мировой войны, он выходит на философско-сущностное и одновременно

30

психологическое понимание  метафизического страха-тревоги: «Остановимся на значении страха. В наше время  людей как бы охватывает неведомый  ранее страх. Он многозначен и  неоднороден. Это не только поверхностный  и быстро стирающийся в памяти страх и не только страх глубокий и гложущий, скрытый или явный, — он находится на витальном или  экзистенциальном уровне и как будто  заключает в себе всевозможные виды страха... Пока есть страх у человека, есть шанс выстоять, и реальность этого  шанса зависит от того, как человек  преодолевает свой страх. Там, где человек  в условиях постоянного изменения  условий и ситуаций обладает инициативой, он может преодолеть страх лишь в  трансцендентно обоснованном самосознании свободы. Там, где он вынужден повиноваться и в слепом повиновении обретает свои относительно гарантированные  функции, страх может уменьшиться, только превратившись в постоянно  действующий двигатель вынужденного повиновения.... Страх следует принять. Он — основа надежды» [Ясперс К., 1991, с. 163—164].

Напомним, что основой  психологической и психиатрической  практики Ясперса были отношение  к пациенту как к личности (а  не как к объекту, в чем Ясперс обвинял, в частности, психоанализ) и подлинное общение. Как известно, именно эти принципы легли в основу современных гуманистических направлений  психологии, психиатрии, педагогики. Согласно этим взглядам, воспитанник, ученик, клиент, пациент — не объект, с которым  психотерапевт, воспитатель что-то делают или должны делать. Только подлинное  общение, основанное на внутренней связи  между признающими друг друга  равными личностями, делает возможным  эффективную психотерапевтическую и педагогическую работу. И активность человека в преодолении страха; путь, которым он его преодолевает, оказывается  решающим для обретения подлинной  свободы. Истинный способ подлинной  жизни — это напряжение, «прорыв» через самого себя. К. Ясперс видел в этом кардинальное отличие экзистенциальной философии от психоанализа. Последний, по словам Ясперса, стремится «сделать ощутимым идеал, посредством которого человек не приходит через напряжение и насилие, как это было возможно, к самому себе, а возвращается к своей природе, и ему уже больше не нужно быть человеком» [там же, с. 383].

Говоря о понимании  тревожности экзистенциализмом, нельзя не остановиться на работах Ж. П. Сартра. Хрестоматийным стало высказывание Сартра о том, что страх порождается

31

переживанием собственной  свободы: «Страх возникает не оттого, что я могу упасть в пропасть, а оттого, что я могу в нее  броситься»1 [цит. по: Философская энциклопедия, т. V, с. 139]. Однако в контексте данной работы для нас наиболее интересен взгляд Сартра на страх, изложенный в психологической работе «Очерк теории эмоций», написанной в 1948, которую сам автор определяет как «опыт феноменологической психологии». Последняя в ее полном выражении, по его словам, относится «к эффективности как к экзистенциальному модусу человеческой реальности» [Сартр, 1984, с. 122].

Эмоции, в том числе  и страх, Сартр определяет как  некий особый способ понимания и  превращения мира, особый, экзистенциальный слой нерефлексированного сознания. Эмоция, по словам Сартра, — это магическое, колдовское поведение. И истинный смысл  страха — и боязни какого-то конкретного  объекта, и смутного, неопределенного  страха, который человек испытывает, например, в темноте, — в том, что  «это сознание, нацеленное на отрицание, через магическое поведение, объекта  внешнего мира, сознание, которое может  доходить до самоуничтожения, чтобы  вместе с собой уничтожить объект. И в противовес этому радость  — «это магическое поведение, которое  стремится реализовать посредством  колдовства обладание желанным объектом как мгновенной целостностью» [там  же, с. 133]. В состоянии эмоции сознание выходит за пределы обыденного, оно обретает качество бесконечного.

Таким образом, страх, как  и другие эмоции, возвышает человека, придавая его жизни новое качество, позволяя выйти за пределы повседневности, проникнуть в магическую, экзистенциальную структуру мира. По-видимому, эту  работу Сартра правомернее было бы рассмотреть не в этом разделе, а  в русле собственно психологических  исследований. Однако, на наш взгляд, именно в ней ярко высвечивается  собственно экзистенциальное понимание  эмоций, в том числе и страха, как того, что создает возможность  для «прорыва» из обыденного, повседневного  в «другой» мир, того, что позволяет  придать жизни иное качество. Именно интуитивно-эмоциональные состояния  человека являются, по Сартру, неким  предельным способом существования  человека в мире и одновременно —  несводимым ни к чему первоисточником  собственно человеческого в человеке.

32

В целом можно сказать, что в философии экзистенциализма глубинный, иррациональный, экзистенциальный страх рассматривается не только как одна из основ бытия, он вместе с тем центральная проблема XX века, точнее, человека, живущего в этом, по словам А. Камю, «веке страха». Принципиально то, что постулируется благотворность напряжения — страха, даже страдания, — поскольку это не дает человеку погрязнуть в мире повседневности, а принуждает его обратиться к пониманию высших смыслов, находить пути преодоления страха. «Человек сознателен ровно настолько, насколько он не скрывает от себя своего страха» [Камю А., 1990, с. 64].

В классической работе Р. Мэя «Смысл тревожности» [R. Mey, 1950], созданной на стыке психологии, экзистенциальной философии и психиатрии, тревожность рассматривается во всех возможных аспектах: от биологического до социального. Тревожность понимается как переживание, возникающее у человека при столкновении бытия с небытием и в борьбе с ним. Тревожность порождается конфликтом, который (вспомним С. Кьеркегора) создает не боязнь смерти самой по себе, а боязнь нашего отношения к ней: она одновременно нас и притягивает, и отталкивает. Борьба бытия с небытием имеет экзистенциальный характер — это борьба за подлинное существование, за реализацию своих возможностей. Позже Р. Мэй сформулировал это следующим образом: «Тревожность — состояние человеческого существа в конфликте с небытием, конфликте, который З. Фрейд мифологически изобразил в своем инстинкте смерти. Одна сторона этой борьбы — это борьба против чего-то в самом себе, но это все равно борьба за существование, за реализацию своих возможностей» [Existential Psychology, 1969, с. 11]. Такую экзистенциальную тревожность, порождаемую борьбой за подлинное существование и парадоксом существования — свободой человека и конечностью его бытия, — автор считает важнейшим конструктивным началом в жизни человека, отличая ее от тревожности как клинического и патологического симптома.

Экзистенциальная, онтологическая тревожность как борьба бытия  с небытием в ее соотношении с  патологической тревожностью является предметом анализа для религиозного философа П. Тиллиха, которому принадлежит также немало публикаций по воспитанию и психотерапии. Его работы, прежде всего книга «Мужество быть» (написана в 1952 г.), рассматриваются многими представителями экзистенциальной психологии и философии как принципиально важные и для теоретического

33

— философского и психологического — понимания страха и тревоги, и для психологической практики. Тревожность, с точки зрения Тиллиха, это «состояние, в котором бытие  осознаёт возможность своего небытия», или, что для автора равнозначно, «экзистенциальное осознание небытия... Тревогу порождает не мысль о  том, что все имеет преходящий характер, и даже не переживание  смерти близких, а воздействие всего  этого на постоянное, но скрытое  осознание неизбежности нашей смерти» [Тиллих П., 1995, с. 30].

Проводя традиционное различие между страхом и тревогой по наличию  в первом конкретного объекта, он подчеркивает, что человек, обладающий мужеством, может воздействовать на этот объект и тем самым сделать  его предметом своего самоутверждения. Именно наличие объекта позволяет  побеждать страх: «Мужество может  принять в себя страх, вызванный  любым определенным объектом потому, что этот объект, каким бы страшным он ни был, одной своей стороной соучаствует  в нас, а мы — через эту его  сторону — соучаствуем в нем. Можно сформулировать это следующим  образом: до тех пор, пока существует объект страха, любовь (в смысле соучастия) способна победить страх» [там же]. При  тревоге, «чистой тревоге», по определению  Тиллиха, человек полностью дезориентирован  и чувствует беспомощность, поскольку  объект отсутствует: «Единственный  объект — это сама угроза, а не источник угрозы, потому что источник угрозы — «ничто» [там же, с. 31]. Вместе с тем страх и тревога взаимозависимы: «Жало страха — тревога, а тревога стремится стать страхом» [там же]. За обычным страхом нередко скрывается что-то большее, чем просто боязнь конкретного предмета, явления, он может стать симптомом глубинной тревоги, в то время как тревога стремится обратиться в страх, поскольку человек может с помощью мужества бороться с ним. Но мужество «не устраняет тревогу: тревога экзистенциальна, и ее невозможно устранить. Однако мужество принимает тревогу небытия в себя» [там же, с. 50]. Таким образом, тревога связана с мужеством и самоутверждением. Более того, именно тревога «толкает нас к мужеству, так как альтернативой мужеству может быть лишь отчаянье. Мужество противостоит отчаянью, принимая тревогу в себя» [там же].

Это же, по Тиллиху, можно  сказать и о патологической тревоге, которая для автора равнозначна  неврозу. Такая тревога также  представляет собой вид экзистенциальной тревоги, возникающей в условиях, когда у человека не хватает мужества

34

принять тревогу и он спасается  от трудной ситуации, уходя в невроз. Сильное «Я» и мощное самоутверждение  превращаются в ослабленное «Я»  и редуцированное самоутверждение, которое может иметь усиленный, подчеркнутый характер, однако в любом  случае это отказ от подлинного бытия, от актуализации. Это тип самоутверждения, в основе которого стремление защититься от небытия, скрывшись от реальности.

Как уже отмечалось, экзистенциальное мировоззрение лежит в основе многих направлений современной  психологии, психиатрии и психотерапии. Так, в антропологической психиатрии антитеза «онтологическая уверенность  — онтологический страх, тревога» являются ведущими в объяснении неврозов и  психических нарушений. По мнению представителей этого направления, невротические  и психические нарушения —  это сугубо индивидуальный вид «бытия в мире», представляющий собой попытку  избавиться от чувств экзистенциального  страха и виновности, «онтологической  тревоги» путем отказа от самореализации, от выбора, от ответственности за свою жизнь, это метод разрешения экзистенциальных проблем, способ «избежать небытия, уклоняясь от бытия» [Colm H., 1966, с. 238], что, как можно видеть, практически повторяет П. Тиллиха.

Отсюда и основной путь преодоления указанных нарушений  в антропологической, экзистенциальной психотерапии и психиатрии — обретение  пациентом вновь возможностей самореализации. Подобный подход характерен и для  гуманистической психологии и психотерапии, в частности для А. Маслоу и К. Роджерса. Повторное обретение возможностей самореализации осуществимо лишь при полном принятии клиента, пациента, что позволит ему вернуться к своей экзистенции, вновь познать ее подлинность. Только в атмосфере такого полного принятия может произойти раскрытие подлинного внутреннего мира пациента, принятие им подлинной свободы и, следовательно, возвращение к признанию и принятию экзистенциального страха и вины, что ведет к восстановлению самосознания. Процесс лечения — это процесс подлинного общения в ясперовском понимании этого слова, т. е. коммуникации, «встречи» одной экзистенции с другой.

При этом экзистенциальная, так же как и гуманистическая, психотерапия не ставит своей целью  приспособление пациента к общественному  окружению, поскольку это было бы равноценно подчинению его власти безличного, неподлинного

35

существования; единственная цель — высвобождение потенций человека, создание условий для его личностного  роста.