Шпаргалка по "История международных отношений"

Одновременно с латиноамериканской проблемой на Веронском конгрессе обсуждался вопрос о греческом восстании. И по нему мнения великих держав разделились. Большинство европейских монархов, в том числе и российский император, осуждали греческих повстанцев, как нарушителей легитимного порядка, как бунтовщиков, посягнувших на прерогативы своего законного монарха — турецкого султана. Александр I не пожелал считаться даже с тем, что восстание в Молдавии возглавил Александр Ипсиланти, генерал русской службы, его личный адъютант. Лишь Великобритания высказалась в пользу посредничества между султаном и повстанцами, которых предлагала признать воюющей стороной. С такой инициативой выступил в 1822 г. новый министр иностранных дел Великобритании Джордж Каннинг, сторонник политики «свободы рук», т.е. большей свободы маневра в области внешней политики. Это свидетельствовало об отходе Великобритании от принципов Священного союза. В 1824 г. британское правительство в одностороннем порядке признало греков воюющей стороной и стало оказывать им поддержку.

Такая перемена в политике Великобритании отчасти  была связана с тем, что греческое  восстание привело к обострению Восточного вопроса, или вопроса  о судьбе Османской империи, прежде всего ее европейских провинций. К нему Великобритания была особенно чувствительна, поскольку Балканский полуостров и Восточное Средиземноморье издавна находились в поле ее торговых и стратегических интересов. Именно через этот район мира проходил кратчайший путь из Западной Европы в Южную Азию, который Великобритания, как крупнейшая морская, торговая и колониальная держава, стремилась контролировать.

Отчасти изменения во внешней политики Великобритании были связаны с тем, что правительство этой парламентской  монархии не могло долго игнорировать настроения общественности своей страны. Британская общественность, в том числе избиратели, неодобрительно относилась к реакционной политике Священного союза и сочувствовала освободительным движениям народов Османской империи. Возмущение в Великобритании и других европейских странах вызывали сообщения о насилиях, чинимых османскими властями в ходе борьбы с повстанцами. В особенности европейцы были потрясены массовыми убийствами мирных граждан на острове Хиос в Эгейском море весной 1822 года.

Активные действия Великобритании на Балканах, понимание важности Восточного вопроса, а также давление со стороны общественности — все это побудило и другие европейские державы пересмотреть свою позицию по отношению к греческому восстанию. Незадолго до своей смерти в 1825 г. к этому стал склоняться Александр I. Он решил отказаться от безусловной поддержки султана и признать необходимость урегулирования конфликта на условиях предоставления грекам самоуправления в составе Османской империи. Но ничего сделать он не успел. Лишь когда императором стал его брат Николай I, Россия предприняла практические шаги в этом направлении. В начале 1826 г. она потребовала от правительства Османской империи, чтобы турки прекратили насилия по отношению к христианским народам Балканского полуострова. Вскоре, 23 марта (4 апреля) 1826 г., Россия и Великобритания подписали протокол о совместных действиях, добиваясь предоставления Греции внутреннего самоуправления в составе Османской империи. Франция поддержала инициативу обеих держав. На этих условиях 24 июня (6 июля) 1827 г. Великобритания, Россия и Франция подписали в Лондоне соответствующую конвенцию. Однако Австрия и Пруссия не поддержали их действия, считая это нарушением принципов Священного союза.

Поскольку Османская империя отвергла требования союзников, они направили к берегам Греции свои военные корабли. 8(20) октября 1827 г. в сражении у мыса Наварин союзный флот разгромил соединенные морские силы турецкого султана и египетского паши, его данника. Однако султан не внял этому предупреждению и призвал мусульман к священной войне против «неверных». В этих условиях Великобритания, Россия и Франция усилили военные приготовления. Они подписали «Протокол о бескорыстии», в соответствии с которым обязались придерживаться в грядущей войне с Османской империей условий Лондонской конвенции 1827 года.

14(26) апреля 1828 г. Россия объявила  войну Турции. Русская армия перешла через реку Прут, служившую границей между Османской империей и Россией, заняла Дунайские княжества и стала развивать наступление по направлению к Стамбулу. Боевые действия между русскими и турецкими войсками развернулись и в Закавказье. Одновременно французский экспедиционный корпус при поддержке британского флота высадился на побережье полуострова Пелопонес, где соединился с силами греческих повстанцев, действовавшими в Морее. Решающие битвы в этой войне были одержаны русскими войсками на Балканском театре военных действий. В августе 1829 г. они без боя овладели городом Адрианополь (Эдирне) близ османской столицы.

В Адрианополе 2(14) сентября 1829 г. и  был подписан мирный договор, согласно которому Османская империя предоставила самостоятельность Греции, подтвердила автономные права Дунайских княжеств Молдавии и Валахии, а также Сербии. Устье Дуная и все Кавказское побережье Черного моря от устья реки Кубань до границы Аджарии отошли к России. Османская империя признавала в качестве владения России Грузию, Имеретию, Мингрелию, Гурию и другие области Закавказья. Она предоставляла российским подданным право свободной торговли на своей территории, а также открывала Черноморские проливы для свободного прохода русских и иностранных торговых судов.

Однако самостоятельность в  составе Османской империи не устраивала греков, которые в течение  нескольких лет проливали кровь за свою свободу. Они добивались полной независимости. Союзные державы пошли навстречу их требованиям. В феврале 1830 г. по решению Лондонской конференции трех держав Греция была объявлена независимым государством.

Таким образом, в результате победы, которой завершились  освободительные войны в Латинской  Америке и в Греции, ле-гитимный порядок был серьезно поколеблен. На политической карте мира появились новые независимые государства, образо ванные в соответствии с волей их народов и вопреки желанию легитимных монархов. Сами европейские государства бьши далеко уже не столь единодушными в стремлении помешать волеизъявлению народов. Великобритания демонстративно отмежевалась от реакционной политики Священного союза.

Однако, несмотря на эти потрясения, легитимный порядок уцелел. Священному союзу удалось подавить революции  и революционные движения в Испании, Португалии и Италии. Крупнейшие державы сумели найти компромисс и по Восточному вопросу.

 

 

32.   ОТНОШЕНИЕ НИКОЛАЯ  I К ИЮЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Международное значение июльской революции  было огромно. Оно сказалось и  на дипломатической деятельности великих  держав.

 

Николай I давно с беспокойством  следил за внутренними делами Франции. Полиньяку, который стал в августе 1829 г. первым министром, Николай вообще не очень доверял. Царь считал, что  Полиньяк склонен к сближению  с Меттернихом и с Веллингтоном, и что его назначение не благоприятствует русско-французскому сближению, а будет  тормозить его. Но прежде всего царь тревожился по поводу провокационного  характера реакционных выступлений  как Полиньяка, так и самого Карла  и по поводу бродивших по Европе слухов о готовящемся в Париже реакционном перевороте. Конечно, Николай  с радостью приветствовал бы такой  переворот, если бы он только мог быть уверен в конечной его удаче.

 

За несколько месяцев до июльской революции Николай поделился  своей тревогой с герцогом Мортемаром, представителем Франции в Петербурге, и выразил в нарочно завуалированных  выражениях такую мысль: монархи  Европы еще могли бы помочь французскому королю, если бы вдруг началась революция  против него без всякого с его  стороны вызова; но если сам король нарушит конституцию и этим по своей инициативе вызовет революцию, то «мы тогда ничем не будем  в состоянии ему помочь».

 

Случилось именно то, чего боялся и  что предвидел Николай. 25 июля 1830 г. Карлом X были подписаны в Сен-Клу  ордонансы, фактически отменявшие французскую  конституцию, а уже 31 июля,1, 2, 3, 4 августа  последовательные извещения сигнального  телеграфа сообщили в Петербург  о трехдневной июльской битве  в Париже, о победе революции, о  бегстве короля, о воцарении, согласно воле победившей буржуазии, герцога  Орлеанского под именем Луи-Филиппа I.

 

17 августа к французскому поверенному  в делах барону Бургоэну явился  граф Чернышев с уведомлением, что царь прерывает дипломатические  отношения с Францией, и приказал  послать французскому посольству  их паспорта. Бургоэн заявил, что  желал бы лично повидаться  с царем. В тот же день  он получил приглашение в Елагинский  дворец.

 

Царь встретил посла с очень  мрачным видом. С первых же слов он заявил, что не признает Луи-Филиппа  законным королем Франции — «с силой ударив по столу, император  воскликнул: «Никогда, никогда не могу я признать того, что случилось  во Франции»». В дальнейшем разговоре  Бургоэн высказал мысль, что царь вступает на опасный путь, что коалиция против Франции не будет единой, и что Франция 1830 г. не та, чем была в 1814 г., после двадцатипятилетних войн. Николай переменил тон: «Любезный  друг, я обещаю вам не предпринимать торопливого решения… мы не объявим вам войны, примите в этом уверение, но мы условимся сообща, какого образа действий нам следует держаться в отношении Франции». Под «мы» царь понимал прежде всего монархическую Европу: Россию, Австрию, Пруссию, Англию. Но и французский дипломат и царь уже отлично знали, что Англия официальная безусловно признает Луи-Филиппа, а Англия оппозиционная уже с восторгом приняла известие о июльской победе буржуазии во Франции. Поэтому Николай поспешил сделать оговорки. Он стал убеждать Бургоэна, что не следует доверять Англии, и что истинный друг Франции только он один, Николай: «Несмотря на все то, что мне у вас не нравится и волнует меня, я никогда не переставал интересоваться участью Франции. И в течение всех этих дней note 26 меня тревожила мысль, что Англия, которая завидует завоеванию вами Алжира, воспользуется вашими волнениями, чтобы лишить вас этого прекрасного приобретения». Да и Австрии не стоит верить, продолжал царь, забыв, очевидно, что ничего почти не останется от той коалиции, которой он явно хотел в начале разговора испугать Бургоэна; Австрия боится за прочность своего владычества в Италии и искреннего сочувствия к Франции не питает. Царь даже выразил сожаление, что в дни июльской революции народ в Париже не разграбил русского посольства и не захватил там секретной переписки. Тогда «все были бы очень удивлены, увидев, что русский самодержец поручает своему представителю настаивать перед конституционным королем на соблюдении конституционных законов, установленных и освященных присягой». Это было правдой: Поццо-ди-Борго, согласно желанию Николая, предостерегал Карла от гибельного шага.

 

Отношения с Францией после этого  знаменательного объяснения не были прерваны, хотя Николай и носился  некоторое время с проектом вооруженной  интервенции держав Священного союза  с целью восстановления династии Бурбонов во Франции. Граф Орлов был послан в Вену, а генерал Дибич — в Берлин, чтобы сговориться об интервенции. Но из этих двух миссий ровно ничего не вышло.

 

Алексей Федорович Орлов, человек  умный, очень легко принял свою неудачу, в которой нисколько не сомневался, пожуировал в веселой Вене и вернулся домой. Генерал Дибич, в противоположность  Орлову, отнесся к своей миссии очень горячо и серьезно. Прибыв в Берлин, он немедленно сообщил  королю Фридриху-Вильгельму III проект Николая. Русская армия вступает в пределы Пруссии, соединяется  с прусской и вторгается во Францию. Австрийская армия идет через Баварию к юго-восточной французской границе и т. д. Старый Фридрих-Вильгельм даже и слушать до конца не захотел. Ввязываться в опасную авантюру, где больше всего рискует пострадать не Россия, а Пруссия, король не желал. Ничуть не поверил он также Дибичу, будто Австрия готова выступить против Франции. Напротив, Меттерних поспешил дать знать в Берлин, что ничего подобного не будет. Дибич довольно долго просидел в Берлине и уехал ни с чем.

 

Этот провал всех расчетов на интервенцию  заставил Николая, скрепя сердце, признать Луи-Филиппа. Но отношения с Францией были отныне безнадежно испорчены. Царь оказался уже в 1830 г. изолированным: Англия, куда Луи-Филипп отправил послом старого Талейрана, казалось, сблизилась с Францией; Меттерних сохранял с  Луи-Филиппом вполне корректные отношения; прусский король даже проявлял предупредительность  к новому французскому монарху. Так  Николай совершил первую из своих  капитальных дипломатических ошибок.

 

Два могущественных секунданта —  Англия и Франция — явно отходили от России и вскоре неминуемо должны были занять позиции враждебно настроенных  наблюдателей.

 

Впрочем, вместо оставшейся в проекте  войны на Рейне царя ждала война  на Висле.

 

2. ПОЗИЦИЯ ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ В  ВОПРОСЕ О ПОЛЬСКОМ ВОССТАНИИ

 

Польское восстание 1830 ― 1831 гг. История  польского восстания может быть разделена на два периода. Первый период восстания от начала его, т. е. от 29 ноября 1830 г. до 25 января 1831 г., когда  постановлением Варшавского сейма  император Николай был объявлен низложенным с престола Царства (королевства) Польского.

 

В этот период европейская дипломатия имела формальное основание осведомляться  у Николая, намерен ли он, несмотря на факт восстания, признавать то государственное  устройство Царства Польского, которое  было даровано Александром I на Венском  конгрессе, и которое поклялся охранять в манифесте к полякам сам  Николай при вступлении на престол 13 (25) декабря 1825 г.

 

Во второй период восстания иностранные  представители могли только частным  порядком заговаривать с царем о  польских делах: низложив Николая с  престола, поляки, по мнению европейской дипломатии, сами уничтожили конституцию 1815 г.: отныне, т. е. после 25 января 1831 г., шла война между Российской империей и польским государством, возникшим революционным путем и не признанным ни одной из держав Европы. Вмешаться в эту войну дипломатически или с оружием в руках ни одна из европейских держав не считала для себя возможным, и все они вплоть до конца восстания, т. е. до взятия Варшавы 7 сентября 1831 г., оставались лишь в положении зрителей.

 

Конечно, возникали и новые моменты  в настроении этих «зрителей».

 

Следует сказать, что восставшие совершили  с самого начала много непоправимых ошибок. Будучи воюющим и еще непризнанным государством, восставшая Польша обзавелась такими дипломатами, которые, как нарочно, делали все, чтобы превратить трудное  положение своей страны в совершенно безнадежное. В Варшаве открыто говорили и писали, что Балтийское море на севере, Черное море и Карпаты на юге, Днепр на востоке должны быть границами будущей «воскресшей» Польши. Конечно, Меттерних и Фридрих-Вильгельм III поспешили тотчас же заключить конвенцию с Николаем, прямо направленную против повстанцев.

 

Отправляя (еще в первый период восстания, при диктатуре Хлопицкого) делегатов для переговоров с  Николаем, Варшава дала им императивный мандат: требовать от царя «возвращения»  восьми воеводств, т. е. Литвы, Белоруссии и Украины.

 

Завоевательные устремления повстанцев в сторону Литвы, Белоруссии и  Украины уже до 25 января 1831 г. облегчали  Николаю переговоры с западноевропейскими  дипломатами. Выдвигая свои притязания, варшавские правители как бы заявляли, что подняли оружие вовсе не во имя сохранения хартии 1815 г., а ради захвата ряда русских губерний, путем  прямого применения военной силы.

 

 

Отношение английского и французского правительств к польскому восстанию. Ухудшение международной позиции  восставшей Польши и решительное  укрепление позиции Николая испытал  на себе раньше всех молодой маркиз Велепольский, который прибыл с дипломатической  миссией во второй половине декабря 1830 г. в Лондон.

 

Только к концу января 1831 г. он был допущен к Пальмерстону.

 

Прием был очень сдержанный. Пальмерстон  больше всего в это время был  занят не Россией, а Францией. Он решительно не желал поглощения Бельгии  Францией, но не хотел и возвращения  Бельгии голландскому королю. Польша его нисколько не интересовала; он холодно заметил Велепольскому, что Англия только в том случае могла бы высказать свое мнение, если бы Николай вздумал совсем уничтожить государственное устройство Польши, данное Александром и утвержденное Венским конгрессом.