Шпаргалка по "История международных отношений"

 

Когда в Лондон пришло известие, что  в Варшаве низложили Николая  с польского престола, Пальмерстон  тотчас дал знать Велепольскому, что отныне им разговаривать не о  чем.

 

На том миссия Велепольского  и окончилась.

 

Оставалась надежда на поддержку  со стороны еще одной великой  державы — Франции.

 

Ввиду явно враждебной позиции, занятой  с начала восстания Австрией и  Пруссией, после провала миссии Велепольского  в Лондоне, восставшая Польша видела последнюю свою надежду в Париже.

 

Плохим предзнаменованием было то, что, как доносил Велепольский в Варшаву, Пальмерстон определенно  был недоволен французскими общественными  манифестациями в пользу Польши в  течение декабря 1830 г. и января 1831 г. в Париже.

 

Такое отношение Пальмерстона предвещало, что и правительство Луи-Филшша не выступит в пользу Польши против России.

 

Луи-Филипп с самого начала своего воцарения не желал и не мог  даже намекнуть на помощь полякам  вооруженными силами Франции. Поляки ходили, впрочем, не к самому Луи-Фалиппу, настроение которого они угадали, а к первому  министру Лафитту, который вполне им сочувствовал. Но, во-первых, и Лафитт больше всего выражал свои симпатии словами и денежными взносами в кассу польского комитета в  Париже. Во-вторых, министерство этого  либерального банкира было уже в  январе-феврале 1831 г. при последнем  издыхании и готовилось уступить место кабинету консервативно настроенного промышленника Казимир Перье. Этот министр, в полном согласии с королем  Луи-Филиппом, категорически отказывался  даже говорить о военной помощи полякам.

 

В середине января польским делегатам  в Париже было сообщено, что король отправляет в Петербург герцога  Мортемара в качестве чрезвычайного  посла. Поляки ликовали. Они не знали, что Мортемар едет к царю вовсе  не из-за польского вопроса, а с  поручением расположить царя к Луи-Филиппу, на которого Николай продолжал гневаться, как на «короля баррикад», «принявшего  престол от революции». Второй целью  поездки Мортемара было зондирование вопроса, нельзя ли добиться от царя согласия на включение Бельгии в состав Франции. Лишь третьей (третьестепенной) задачей Мортемара была попытка  настроить царя примирительно по отношению к «восставшим подданным», посоветовать ему обещать амнистию, утверждение конституционных прав Польши и их распространение на Литву.

 

Мортемар, совершая долгое и трудное  в те времена путешествие, эаночевал  в одну январскую ночь в лесу, на перегоне из Берлина в Кенигсберг. Тут он неожиданно встретился с курьером, спешившим из Варшавы на запад  с известием, что сейм низложил Николая  с польского престола. Курьер и  его спутники тут же услышали от Мортемара, что поляки совершили  роковой шаг, что Франция, на которую  они надеются, никак им помочь не может. Мортемар тогда же принял решение. Его миссия в той части, в которой  она имела отношение к полякам, теряла всякий смысл. Отныне происходила  война между двумя славянскими  государствами — Польшей и  Россией, — и вопрос шел не об амнистии или конституции, но о том, чья возьмет. А когда, 13 марта 1831 г., первым министром во Франции стал Казимир Перье, то полякам стало  ясно, что Польша предоставлена исключительно  собственным своим силам.

 

 

Попытка дипломатического вмешательства  Англии и Франции в польском вопросе. Летом 1831 г., когда для Польши уже  приближался час развязки, король Луи-Филипп и Казимир Перье сделали  слабую попытку побудить Пальмерстона сообща, дипломатическим путем посодействовать  «прекращению кровопролития». Ни корольЛуи-Филипп, ни Казимир Перье, ни Талейран, французский  посол в Лондоне, через которого велись переговоры с Пальмерстоном, ни сам Пальмерстон не верили, что  эти разговоры ведутся всерьез. Конечно, из этого ничего не вышло. К  Николаю западные державы обратиться не посмели. Но зато Англия и Франция  обратились с протестом к Меттерниху по поводу того, что польский корпус Дверницкого, перешедший на австрийскую  территорию, спасаясь от русских, не только был разоружен, но и его оружие было выдано русским. Меттерних ясно понимал, что подобным протестом  обе западные державы просто хотят, ничем не жертвуя, кому-то показать свое сочувствие Польше. Он тотчас ответил, что, во-первых, польское оружие принадлежит  королю польскому, которым является Николай, а не мятежным его подданным; во-вторых, пусть поляки будут благодарны, что он, Меттерних, выдал Николаю  только оружие, а не польских солдат и офицеров вместе с оружием. На этом и окончилось «дипломатическое вмешательство» двух западных держав. Когда Луи-Филипп, открывая 23 июля 1831 г. заседания палат, возвестил в тронной речи, что  он сделал попытку организовать посредничество держав для прекращения кровопролития  в Польше и защиты польской нации, то вся Европа поняла, что единственной целью Луи-Филиппа было именно получить возможность вставить эту фразу  в свою тронную речь.

 

После повторных штурмов 6 и 7 сентября Варшава капитулировала, и 8 сентября 1831 г. состоялся въезд Паскевича  в польскую столицу. Все было кончено.

 

«Порядок царствует в Варшаве», — заявил французский министр  иностранных дел Себастиани. Эта  фраза возбудила среди революционно настроенных республиканцев яростное возмущение. Дело дошло до продолжавшихся три дня (16, 17, 18 сентября) бурных уличных  манифестаций в Париже. Но они уже  ни к чему повести не могли.

 

Европа стояла перед новой ситуацией.

 

3. БЕЛЬГИЙСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ВЕЛИКИЕ  ДЕРЖАВЫ

 

Одновременно с Польшей решались в 1830–1831 гг. и судьбы Бельгии.

 

Для дипломатов монархической Европы как французская июльская революция, так и августовская бельгийская были насильственным ниспровержением актов Венского конгресса 1815 г., которые признали единственно законной французской династией династию Бурбонов и единственно законным для Бельгии правительством — правительство голландское, возглавляемое голландским королем.

 

Бельгийская революция была новым  вызовом Священному союзу. В течение  всего сентября, октября, ноября 1830 г. Николай I,еще не знавший, что его  ждет в Варшаве, проявлял кипучую  энергию, призывая Австрию и Пруссию к своего рода крестовому походу против мятежных бельгийцев. Но и здесь царю ровно ничего не удалось достигнуть.

 

Меттерних был согласен поддержать царя в его резких протестах против совершившегося. Но о военном выступлении Австрии против бельгийских революционеров и речи быть не могло. С Фридрихом-Вильгельмом III Николай даже и не пытался серьезно беседовать о Бельгии.

 

В Англии сам старый Веллингтон считал дело нидерландского короля в Бельгии  безнадежно проигранным. Когда Веллингтон обратился к великим державам, приглашая их прислать представителей в Лондон для решения «бельгийского  вопроса», то он имел в виду главное: не дать французам в той или  иной форме захватить Бельгию. Во Франции левая оппозиция против Луи-Филиппа во главе с республиканцами  требовала присоединения Бельгии; в самой Бельгии имелось течение  в пользу такого решения вопроса.

 

Луи-Филипп сделал робкую попытку  выдвинуть кандидатом на новый бельгийский  престол своего сына, герцога Немурского. Но Пальмерстон, ловко сманеврировав, устроил так, будто он лично ничего бы против этого не имел, а вот  император Николай, ненавидящий  Луи-Филиппа, будет протестовать. Талейрану, в то время французскому послу  в Лондоне, было ясно, что Пальмерстон  ни за что не допустит воцарения  сына французского короля. Если так, то и самому Талейрану лучше прикинуться, будто он верит, что все дело в  нежелании царя. Талейран пробовал, при определении Лондонской конференцией окончательных границ Бельгии, выгадать что-нибудь для Франции; но и это  натолкнулось на упорное сопротивление  Пальмерстона. В начале июня 1831 г. национальным конгрессом на бельгийский престол  был избран принц Леопольд Саксен-Кобургский, на кандидатуре которого сошлись  все державы. Талейран потребовал, чтобы  на французско-бельгийской границе  были срыты все крепости, сооруженные  для защиты от Франции. Это ему  удалось провести. При определении  границы между Бельгией и Голландией Талейран оказался, к удивлению, довольно благожелательным к Голландии, и  Бельгия получила там несколько  меньше, чем ожидала. Эта мягкость старого князя объяснилась лишь 100 лет спустя, в 1934 г., когда голландский  государственный архив опубликовал  документы, уличающие Талейрана  в том, что он получил от голландского короля Вильгельма I взятку в 10 тысяч  фунтов стерлингов золотом.

 

Подводя итоги бурным 1830 и 1831 гг., Николай I должен был признать, что отныне без теснейшего единения с Австрией и Пруссией ему не обойтись.

 

 

33. Восточный кризис 30—40-х годов XIX в.

Возникновение двух соперничающих  группировок в Европе отнюдь не означало, что «европейский концерт» окончательно разладился. Несмотря на политико-идеологические разногласия, как либеральные государства Запада, так и консервативные монархии востока Европы по-прежнему были заинтересованы в сохранении мира. С этой целью они были готовы и дальше активно сотрудничать между собой. Кроме того, не следует преувеличивать и внутренней сплоченности обеих группировок. Принадлежавшие к ним государства часто занимали противоположные позиции по важным вопросам международной жизни.

Это в полной мере обнаружилось во время так называемого Восточного кризиса, который разразился в начале 30-х годов в связи с угрозой  распада Османской империи из-за внутренних усобиц.

Начало Восточному кризису положил  мятеж египетского паши Мухаммеда  Али против турецкого султана. Египет издавна — еще со времен арабского завоевания — находился под властью мамелюков (привилегированного сословия воинов). В составе Османской империи он пользовался широкой самостоятельностью. Во время освободительной войны греческого народа в 20-е годы XIX в. Мухаммед Али поддерживал султана. Египетские армия и флот участвовали в боях с греческими повстанцами. Однако по окончании этой войны он решил воспользоваться ослаблением султанской власти, чтобы добиться независимости Египта и при этом прибрать к рукам значительную часть его владений. Армия Мухаммеда Али двинулась на Стамбул, явно намереваясь захватить столицу Османской империи.

Возможность развала Османской  империи обеспокоила европейские державы. Большинство из них, в том числе Великобритания, Россия, Австрия и Пруссия, выступили в поддержку султана, за сохранение территориальной целостности его империи. В апреле 1833 г. русские войска высадились на азиатском берегу Босфора, преградив дорогу египетской армии на Стамбул. Они были выведены лишь после того, как между султаном и пашой было заключено перемирие (по которому паша признал над собой власть султана, но при этом получил под свое управление дополнительно Сирию, Палестину и Ки-ликию). Тем не менее, султан, не чувствуя себя в безопасности, заключил с Россией союзный договор.

Союзный договор между Россией  и Османской империей был подписан 26 июня (8 июля) 1833 г. в местечке Ункяр-Ис-келеси близ турецкой столицы. Согласно этому  договору Россия взяла на себя обязательство прийти на помощь турецкому султану в случае, если тому будет угрожать опасность. Она обещала снабдить его «сухим путем и морем таким количеством войск и сил, какое обе договаривающиеся стороны признают нужным». Со своей стороны, правительство Османской империи обещало по требованию российского императора закрыть Черноморские проливы для прохода иностранных военных кораблей. Срок действия этого договора, исключительно выгодного для России, определялся в 8 лет.

Ункяр-Искелесийский договор поверг западные державы в шок. То, что  им виделось до сих пор только в  кошмарном сне — господство России на Балканах, контроль над Черноморскими проливами, проникновение в восточное Средиземноморье — вдруг стало весьма похоже на реальность. На самом деле эти страхи были преувеличены. Россия последовательно проводила политику сохранения территориальной целостности Османской империи и отнюдь не стремилась к разделу «османского наследства».

Угроза  территориальной целостности Османской  империи исходила со стороны Франции, которая стала в 30-е годы XIX в. активно поддерживать претензии египетского паши к султану в надежде укрепить свои позиции в этом стратегически важном районе мира. Королю Луи-Филиппу, который отнюдь не был равнодушен к воинской славе, не давали покоя лавры Наполеона, попытавшегося еще в конце XVIII в. покорить Египет.

При поддержке Франции Мухаммед Али нарушил перемирие, заключенное ранее с султаном, и в 1839 г. снова двинул свои войска на Стамбул. Разразился острейший международный кризис, который поставил Европу на грань войны. Против Франции объединились старые союзники — участники антифранцузских коалиций начала XIX века. И это несмотря на политико-идеологические разногласия, возникшие в последнее время между либеральными и консервативными государствами. Чтобы восстановить к себе доверие других держав, правительство России сочло за благо добровольно отказаться от Ункяр-Искелесийского договора, срок действия которого все равно истекал через год и продлить который на тех же условиях не представлялось никакой возможности.

3(15) июля 1840 г. Россия, Великобритания, Пруссия и Австрия заключили в Лондоне договор с Османской империей об оказании султану политической, а если нужно — то и военной поддержки в борьбе против египетского паши. Ни у кого не было сомнений, что на самом деле этот договор был направлен против Франции, глава правительства которой, Адольф Тьер, произносил воинственные речи, свидетельствовавшие о его готовности сразиться со всей Европой. Однако воинственность Франции оказалась всего лишь блефом. Уже осенью 1840 г. Луи-Филипп отправил Тьера в отставку. После этого Мухаммед Али капитулировал, и международная напряженность постепенно пошла на убыль.

В завершение Восточного кризиса Россия, Великобритания, Франция, Пруссия, Австрия  и Османская империя подписали 1(13) июля 1841 г. в Лондоне конвенцию  о Черноморских проливах. В соответствии с этой конвенцией, Босфор и Дарданеллы объявлялись в мирное время закрытыми для прохода военных кораблей всех стран, хотя и оговаривалось право султана выдавать особые разрешения на проход легких кораблей. Эта конвенция впервые ставила Черноморские проливы под международный контроль (раньше их режим определяли только двусторонние российско-турецкие договоры). Такое положение, разумеется, в определенной мере ущемляло интересы России и Турции как единственных причерномор-ских государств того времени. Но в целом, это соответствовало либеральному принципу свободы морей, широко принятому в практике межгосударственных отношений того времени. Это отвечало и духу равноправного сотрудничества между крупнейшими державами Европы, который сохранялся в 40-е годы XIX века.