Проблема якобинской диктатуры: опыт историографического анализа

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 17 Декабря 2013 в 19:07, доклад

Краткое описание

Советская историография якобинской диктатуры прошла большой и сложный путь развития. На этом пути имеются как определенные достижения, так и несомненные срывы и ошибки. Еще в 20-е и 30-е годы сформировались те основные направления в изучении этой важной темы, которые прослеживаются и в современной советской исторической литературе, посвященной Великой французской революции.
Первое из этих направлений представлено трудами Н.П.Фрейберг и Я.В.Старосельского, которые стремились понять якобинскую диктатуру во всей ее сложности и противоречивости. Для второго направления, нашедшего свое наиболее яркое выражение в известной статье Н.М.Лукина "Ленин и проблема якобинской диктатуры" (1934 г.), было характерно стремление к канонизации якобинской диктатуры, к затушевыванию ее внутренних противоречий.1

Прикрепленные файлы: 1 файл

Проблема якобинской диктатуры.doc

— 379.50 Кб (Скачать документ)

Конечно, террор строится по принципу - пусть  ненавидят, лишь бы боялись. Но, оказывается, есть своего рода историческая Немезида в том, что страх превращается также в ненависть и становится ненавистью самозащиты. Когда ненависть срослась со страхом, тогда термидорианцы привлекли на свою сторону часть якобинцев, и Робеспьер пал жертвой Термидора. 

 

Т.Г.Солтановская. Профессор Гордон отметил уже здесь, что очень приятно и вместе с тем необходимо проведение такого симпозиума, на котором присутствуют не только наши московские историки, занимающиеся историей Франции, но приглашен и ряд историков, которые работают в других городах и в других университетах. В частности, я выступаю от Киевского университета.

Такой симпозиум очень важен, так как дает возможность услышать интересные точки зрения, ознакомиться с новыми направлениями в изучении вопросов истории вообще, а также непосредственно относящихся к вопросам якобинской диктатуры, по которой обнаружились противоположные, полярные суждения не только среди буржуазных историков, но и советских.

Я хочу взять только один узкий вопрос об оценке и роли Марата в истории  Французской буржуазной революции  и в период якобинской диктатуры. Тов.Ревуненков в своих работах  и в статье, специально посвященной Марату, дает совершенно новую и противоположную общепринятой оценку деятельности и роли Марата. У нас есть давно сложившееся и определившееся мнение о Марате, основанное на изучении его газеты, его памфлетов, всей его деятельности в ходе революции. [Т.Солтановская. Ж.-П.Марат и "бешеные" весной 1793 г.]

Если  взять первый период деятельности Марата, 70-е годы, его выступления в  Англии, его работы: "Цепи рабства", "План уголовного законодательства" и т. д., то и тогда нельзя сказать, что эти книги не были связаны с выступлениями народных масс, с политическими движениями. Они были ориентированы как раз на политическое просвещение народных масс.

Особенно  ярко деятельность Марата развернулась во время революции. Известно что у Марата были ошибки, что он не всегда был последователен. Но одно остается несомненным: тактика Марата всегда была революционна, на всех этапах революции, начиная с 1789 и кончая 1793 г.

В 1789 г. Марат создает свою газету, которая сыграла очень важную роль в годы революции именно как орган политического просвещения народных масс. Известно, что в газету Марата поступало очень много писем. Когда исследуешь эти 600 с лишним номеров "Ami du peuple", которая выходила до 1792 г., а затем и "Publiciste", то видно, что там были не только статьи, написанные Маратом, но и многочисленные отклики на вопросы, которые он поднимал. Именно своими статьями, своими памфлетами Марат всегда стремился поднять широкие народные массы к революции, усилить политическое просвещение масс, привлечь их внимание к главным вопросам революции.

Известна  его роль в подготовке похода на Версаль в октябре 1789 г. или его  кампания в связи с законом  о военном положении 1789 г. Или  возьмем относительно мало исследованный вопрос о его выступлениях в связи с военным восстанием в Нанси в 1790 г. Марат здесь действительно обращается ко всей Франции, чтобы поднять ее на защиту восставших солдат. В освещении проф. Ревуненкова все это - главное - пропадает.

Мне кажется  совершенно несостоятельным положение  Ревуненкова о позиции Марата во время сентябрьских убийств. Вопрос о сентябрьских убийствах нашел  самое различное освещение в  литературе, но доказано на основании  источников, на основании газет того периода, на основании высказываний "Друга народа", что Марат ни в коем случае не являлся вдохновителем и зачинщиком сентябрьских убийств. 

 

С места. А если бы и был зачинщиком?  

 

Т.Г.Солтановская. Но этого не было. Во всяком случае все источники и сама газета Марата этого не доказывают.

Позиция Марата в процессе над королем  в 1792-1793 гг. была направлена на то, чтобы  действовать в интересах революции, и его мнение о необходимости  судить короля было поддержано широкими народными массами и частью мелкой и средней буржуазии. Он обращался к ним, к народу за поддержкой.

Деятельность  Марата в первой половине 1793 г., его  отношение к бешеным - вопрос сложный. Позиция Марата была здесь нечеткой, непоследовательной - иногда он выступал против бешеных, а иногда поддерживал их. Неизвестно, как бы в дальнейшем развернулась деятельность Марата, если бы он не был убит. Мне кажется - может быть, я нахожусь под определенным влиянием этого выдающегося революционера, - что он был бы вместе с Робеспьером. 

 

С.Л.Сытин. Мне думается, что решение вопросов, связанных с якобинской диктатурой, наталкивается на ряд специфических трудностей. Если мы сравним число работ, посвященных в нашей литературе якобинцам, с числом исследований, посвященных двум предыдущим периодам революции, мы легко увидим разительное несоответствие. Если же обратиться к работам по истории Франции XVIII в., то несоответствие окажется еще большим. Этими сюжетами у нас почти не занимаются.

Между тем многие вопросы, в том числе  спор, связанный с якобинцами, упираются  в уровень наших знаний о предшествующих периодах революции и о Франции накануне революции. Говоря о якобинцах, мы нередко отталкиваемся от положений, которые считаются чуть ли не аксиомами, а в действительности устарели или, что еще хуже, не соответствуют фактам.

Мне представляется, что XVII век в трудах наших историков  изучен гораздо глубже и основательнее, чем XVIII век.

Возьмем эпоху революции. На того же Эбера, на его позицию по тем или иным вопросам в ходе этой дискуссии ссылаются  постоянно. А на основе чего? Ведь у нас нет ни одной капитальной работы, в которой сколько-нибудь основательно было бы показано более чем противоречивое мировоззрение Эбера, тем более эволюция его взглядов. Ссылки делаются почти что наугад. [Д.Ростиславлев. Из истории журналистики периода якобинской диктатуры ("Пер Дюшен"); в последующие годы на рус.язык была переве дена монография Мориса Славина "Эбертисты под ножом гильотины"]

У нас есть капитальные  работы, посвященные другим деятелям революции, тому же Бабефу и Марату. Но ведь у всех этих работ есть одна характерная черта: они посвящены одному герою и элемент сравнительного анализа в них крайне незначителен.

Мне думается, что  все эти обстоятельства в значительной мере затрудняют и саму дискуссию.

Теперь по существу вопроса. Мне на протяжении ряда лет  представляется весьма тревожной "интервенция" в нашу историческую науку санкюлотов и санкюлотерии. Если внимательно  читать работы Матьеза, то видно, что  он употребляет эти термины крайне редко. Популярность терминов - санкюлоты и санкюлотерия - это дело последних 15-20 лет. Эти термины реально существовали; все дело в том, какой смысл вкладывается в них сейчас. Совершенно неправомерно употреблять их как эквивалент понятия "класс". А между тем в ходе дискуссии они все чаще и чаще употребляются именно так. Говорится, например, о программе санкюлотов и т.д. Дело тут не в самих выражениях, а в постановке вопроса о санклюлотах как о чем-то внутренне едином. Оговорок делается достаточно. Начало последней статьи В.Г.Ревуненкова, где говорится о классовой неоднородности санкюлотов, можно только приветствовать. Но дальше, после этих немногих абзацев, все посвящено доказательству прямо противоположного, попытке нивелировать те самые группировки, о наличии которых говорилось вначале. В.Г.Ревуненков противопоставляет санкюлотов якобинцам. Но в эпоху революции термин "санкюлоты" употреблялся в широком смысле, и современники относили к санкюлотам по крайней мере часть якобинцев.

А.3.Манфред относит  к санкюлотерии всех, начиная от Робеспьера и дальше, влево от него. Характерно, что даже понятие "мелкая буржуазия" представляется ему в последней его статье "крайне неудачным" для эпохи революции. Но тогда надо доказать, что понятие "простое товарное производство" - тоже неудачное. Кстати, не раз высказывалось сожаление (в более осторожной, правда, форме) и об употреблении понятия "предпролетариат", введенного Энгельсом. Итак, ни мелкой буржуазии, ни предпролетариата - только санкюлоты, единым строем атакующие "старый режим"? Не уводит ли нас такая постановка вопроса от хотя бы относительной ясности и четкости к расплывчатости? Если санкюлоты - конгломерат различных слоев городского населения, то за словом "санкюлот" должно следовать всякий раз изучение специфических интересов и требований этих слоев, тщательное взвешивание того, что их временно объединяло, и того, в чем и почему их интересы сталкивались. Подмена конкретных классовых понятий - "мелкая буржуазия", "предпролетариат", "люмпенпролетариат" - расплывчатым понятием "санкюлоты" вольно или невольно ведет к идеализации определенных слоев мелкой буржуазии, ее программы и тактики, для которой были характерны, в частности, элементы авантюризма.

В своей последней  статье В.Г.Ревуненков ставит вопрос о  разногласиях между эбертистами и "бешеными" и опирается при этом на реальные факты. Но попытки доказать общность их позиции в основных вопросах выглядят неубедительно. В.Г.Ревуненков утверждает, что "санкюлоты стояли на почве радикального эгалитаризма, выступали за полное уравнение собственности", тогда как Робеспьер толковал равенство в чисто буржуазном духе. Между тем можно доказать документально, что до сентября 1793 г. Эбер и Шометт выступали против всеобщего максимума цен и их позиция в этом важнейшем вопросе не отличалась в тот период сколько-нибудь существенно от позиции Робеспьера, Что же касается Жака Ру и Леклерка, то они летом 1793 г. отстаивали на страницах своих газет не только всеобщий максимум цен, но и национализацию торговли (Леклерк) и конфискацию собственности всей спекулянтской буржуазии (Жак Ру). [Я.Захер.Последний период деятельности Жака Ру, Я.Захер. "Бешеные", их деятельность и историческое значение, Я.Захер. Теофиль Леклерк и его «Друг народа»]

Таким образом, попытки  сблизить эбертистов и "бешеных" на почве единого понимания равенства затруднительны, так же как затруднительно утверждать, что Робеспьер толковал равенство в чисто буржуазном духе. В действительности все было гораздо сложнее.

Если говорить о  классовой борьбе, о борьбе идейной  внутри революционного лагеря, то наиболее верным будет олимпийский символ перекрещивающихся колец. Во взглядах Робеспьера мы находим многое, что  является мостиком от Робеспьера к  левым якобинцам. Соответственно есть моменты, сближающие взгляды левых якобинцев и "бешеных". Но надо помнить, что кольца хотя и перекрещиваются, но не совпадают, имеют уже свою качественную определенность.

Или вторая черта санкюлотерии - прямая демократия. Разве конституция 93-го года не имеет отношения к прямой демократии, а Робеспьер - к конституции 93-го года? Спорным представляется и положение о прямой демократии парижских секций как зародыше самой высокой формы революционной диктатуры, которая могла возникнуть только во Франции в конце XVIII в.

Теперь  о народности якобинцев. В адрес  А.3.Манфреда бросают упрек в преувеличении  народности якобинцев и Робеспьера. Мне думается, речь должна идти не о  преувеличении, а об упрощенном понимании этой народности.

Я безусловно согласен с рядом весьма существенных положений в статьях А.3.Манфреда, опубликованных в "Вопросах истории", - о революции, как едином процессе, прежде всего и многими другими. Вместе с тем справедливы и  некоторые критические замечания в адрес А.3.Манфреда. Суть их, как мне думается, как раз в несогласии с упрощенным пониманием народности якобинцев и Робеспьера. Мне представляется, что ленинское положение о союзе якобинцев с народом надо понимать очень диалектично. Вы знаете много прекрасных аллегорических скульптурных групп, символизирующих союз пролетариата и крестьянства. Можно ли эти аллегории использовать для характеристики союза якобинцев и народа? Отвечать приходится решительным "нет". Союз якобинцев с народом могла бы олицетворить лишь группа людей, которые в силу железной необходимости крепко держатся одной рукой друг за друга, а другой рукой наносят соседу ощутительные удары. Это был временный союз классов-антагонистов или же предшественников этих классов, и он реализовался в ходе борьбы между союзниками.

Представим  себе расстановку классовых сил  летом 1793 г. Уже существует группа Дантона. Большинство в Конвенте по-прежнему составляют Болото и остатки жирондистов. Вряд ли надо сейчас доказывать, что  депутаты Конвента были за редкими исключениями представителями новой и старой буржуазии? Еще не промышленной, но уже предпринимательской буржуазии.

С другой стороны - огромная масса крестьян, для которых только что - в июне-июле - совершилась настоящая революция, и масса голодающей городской бедноты, которая все еще только мечтает о такой настоящей революции. Ведь неизменное, почти катастрофическое ухудшение положения городской бедноты летом 1793 г. - непреложный факт. Но летом 1793 г. у городской бедноты, у плебейских масс Парижа были еще средства оказывать повседневное давление на якобинцев. В этих условиях 4-5 сентября Робеспьер, Шометт, Эбер соглашаются на всеобщий максимум и постановку в порядок дня революционного террора.

Союз  якобинцев с народом осуществлялся  в строгой зависимости от способности  народа, и в первую очередь городской  бедноты, оказывать давление на якобинцев. Робеспьер действовал в соответствии со своими глубокими убеждениями. Другое дело, что его убеждения были противоречивы. Коллизия мелкого буржуа - как собственника и как труженика - главное в мировоззрении Робеспьера и всего революционно-демократического крыла якобинцев.

Кроме того, существовали якобинцы и якобинцы. Значительная часть, большинство якобинцев  были, в отличие от Робеспьера, гораздо  ближе к тому, чтобы не себя приносить  в жертву революции, а революцию  принести в жертву себе, своим вполне земным и даже корыстным интересам. Важно отметить в связи с этим, что летом, осенью и зимой 1793 г. Робеспьер был вынужден чаще блокироваться не с Шометтом или Эбером, а с Дантоном.

А.3.Манфред  высказал мысль о глубокой личной трагедии Робеспьера весной и в начале лета 1794 г. Ее основой были, видимо, разочарование  в ходе и результатах революции, в недавних друзьях. Царство разума и всеобщей справедливости уже стало  оборачиваться царством спекулянтов и карьеристов, а недавние соратники быстро утрачивали общий язык и возможность понимать друг друга. Долго же объясняться на языке гильотины было, конечно, невозможно.

Мне думается, что вообще роль Робеспьера следует  понимать как роль своего рода гениальной равнодействующей сил. Играть в какой-либо период самодовлеющую роль он, естественно, не мог.

Я считаю, что А.3.Манфред справедливо подчеркивает, что нельзя судить о народности якобинцев  только по взаимоотношениям между якобинцами и городской беднотой. Необходимо в полной мере учитывать их взаимоотношения с крестьянством. Это является одним из решающих аргументов, когда речь идет о характере якобинской диктатуры. 

Информация о работе Проблема якобинской диктатуры: опыт историографического анализа