Проблема якобинской диктатуры: опыт историографического анализа

Еще один вопрос. Хорошо известны работы серии "Жизнь замечательных людей". Студенты читают с большим интересом  биографии Марата, Дантона, Робеспьера. И в этой связи возникает у  преподавателей и студентов вопрос - была ли грань, за которой классовая борьба в условиях якобинской диктатуры перешла на каком-то этапе в борьбу фракционную? В научно-популярной литературе об этом не сказано, а студенты спрашивают. И они вправе ожидать также и определенных нравственных оценок деятельности якобинцев осенью и зимой 1794 г., в частности Робеспьера.

Студенты  спрашивают и так, "хорошо или  плохо", иначе говоря, способствовало ли развитию революции такое событие, как казнь Дантона? До сих пор  в наших учебниках, да и в других работах, говорится, что эти события сузили социальный базис якобинской диктатуры. Следовательно, они пошли не на пользу революции, а, наоборот, приблизили термидорианский переворот. Как ни неприятно звучат слова "однозначный ответ", есть ситуации, применительно к которым такой ответ необходим. Думается, это относится и к казни Дантона.

И последняя  проблема - я прочитал две статьи С.Сафронова (Ленинградский институт имени Герцена) о Шометте. Там говорится о зародыше коммунистических идей у С.Марешаля, поскольку Марешаль и даже Шометт высказывались за обобществление средств производства. Это рассматривается как коммунистическая идея. Но возникает некоторое сомнение: нет ли здесь в оценке взглядов Марешаля и Шометта смешения средств и целей. Не находимся ли мы в данном случае в плену у французской традиции, а может быть и французской лексики, учитывая, что слово "коммунизм" произошло от французского "commune". Ведь от этого корня во французском языке много слов, обозначающих понятие "общий", "общность".

В "Манифесте  Коммунистической партии" есть тезис, что коммунистическое общество - это общество, где свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. Известно положение, что обобществление средств производства - это средство для построения коммунистического общества, общества, свободного от всяких форм материального и духовного гнета.

В "Манифесте  Коммунистической партии", в III главе, рассматриваются различные виды ненаучного, домарксова социализма - реакционный  социализм с его разновидностями, буржуазный или консервативный социализм. Мы хорошо знаем, что это не социализм, что это - мнимый социализм. Вместе с тем мы относим к коммунизму, пусть даже с оговорками "патриархальный", "уравнительный", "аграрный", различные формы домарксова коммунизма. При этом в нашем сознании нет "негативного подтекста", адекватного тому, который применим к формам домарксова социализма, подвергнутым критике в "Манифесте Коммунистической партии". Тем самым различным формам домарксова коммунизма XVIII в. мы волей-неволей даем некоторую "индульгенцию", тогда как мы не даем ее, идя за "Манифестом Коммунистической партии", всем формам домарксова социализма XIX в.

Может быть, это и не имеет прямого  отношения к якобинской диктатуре, но это связано с трактовкой идейного наследия Великой французской революции.  

 

Заключительное слово А.3.Манфреда

Я думаю, что обсуждение поставленных вопросов было очень полезным.

Сначала придется дать справку, почему мы обсуждаем  спорные проблемы без участия  В.Г.Ревуненкова. Профессора Ревуненкова  директор института и я приглашали принять участие в двух предшествовавших дискуссиях, которые были организованы в ноябре 1969 г.; ему было послано приглашение и сейчас. Наконец, помимо официального приглашения, я ему написал письмо, в котором предложил предоставить возможность либо содоклада, либо дать время для выступления без каких-либо ограничений. В.Г.Ревуненков не ответил. После того как все наши возможности были исчерпаны, мы стали обсуждать вопрос в том составе, который здесь сложился. Иначе мы поступить не могли.

Теперь  по существу вопроса. Мы несем определенную ответственность не только за состояние  специального раздела науки, которым  мы занимаемся, но в какой-то мере несем  ответственность и за общее состояние  исторической науки. История Великой  французской революции принадлежит к тем отраслям исторической науки, которые являются традиционными для русской и для советской исторической науки, по которым в определенный период русская или советская наука лидировала в мировой науке или, по крайне мере, занимала весьма значительное место.

Общеизвестно  то влияние, которое оказали на развитие исторической науки в свое время  труды русской исторической школы. Столь же известно то влияние, которое  имели труды первых советских  историков, и прежде всего Н.М.Лукина, непосредственно и на Матьеза, и на других французских историков. Я склонен думать, что даже и сейчас, при всех наших недостатках, мы все-таки какое-то влияние оказываем и на состояние французской исторической науки. Чтобы не быть голословным, я позволю себе напомнить, что в течение последних трех лет мы четырежды вели дискуссию с французскими специалистами в этой области истории, Я имею в виду дискуссии с Собулем, Годшо, Рейнаром, Мазориком и рядом других. Я думаю, что не проявлю здесь нескромности, если скажу, что эти дискуссии, может быть, были небесполезными и не прошли бесследно для французских историков.

Если  мы, в частности, обратимся к работам  нашего друга А.Собуля, то нельзя не учитывать того, что и сам Собуль совершает эволюцию на наших глазах; он совершенствует, изменяет свои точки  зрения, как и полагается настоящему ученому, который, работая дальше, может пересмотреть свои взгляды. То противопоставление санкюлотерии якобинцам, которое было у Собуля раньше, теперь уже в известной мере пройденный этап. В этом противопоставлении чувствовалась прежде всего неловкость, которая заключалась в том, что якобинцы - это понятие политическое, а санкюлоты - социальное. И если вначале Собуль пытался превратить санкюлотерию в определенное политическое понятие, то сейчас он от этого уже отходит. И последняя книга Собуля, где он говорит о крестьянстве, тоже отражает в какой-то степени результаты того творческого общения, которое существует между нами и французскими учеными.

Я говорю о Собуле, но, может быть, это относится  и к другим. Я позволил себе об этом сказать для того, чтобы напомнить о нашей ответственности за напечатанное, что к нашим выступлениям прислушиваются, что мы пишем не для собственного удовольствия. Мне представляется это весьма важным напомнить, особенно накануне Московского конгресса, где мы встретимся со специалистами по истории Франции.

Надо  сказать, что в этой двухдневной  дискуссии, которая в значительной мере была связана с работами В.Г.Ревуненкова, к сожалению, иногда приходилось  обращаться к вопросам, давно разрешенным. Ведь в конце концов специалистам неудобно доказывать, что эбертисты и "бешеные" не одно и то же, а в статьях, о которых шла речь, они идут рядом. Специалисты знают, что эбертисты были непримиримыми врагами "бешеных", как это ни неловко, об этом приходится напомнить. Но перейдем к главному.

Я думаю, что дискуссия, которая здесь  происходила и которую я нахожу весьма содержательной, действительно  выполнила стоявшую перед нами задачу. Ведь мы хотели в какой-то мере сблизить точки зрения. Я думаю, что это  обсуждение было полезно, потому что в ходе его был выяснен ряд спорных или неясных вопросов, было высказано много интересных мыслей и формулировок.

А.В.Адо  успешно попытался наметить то, в  чем мы все единодушны. Я думаю, что нам не надо устанавливать  обязательно "железные" формулировки, но в каких-то больших главных вопросах мы, большинство участников симпозиума, оказались на позициях более или менее близких, что, конечно, не исключает дальнейших изысканий каждого из нас. Было бы опасно, если бы мы не поощряли самостоятельных исследований, которые могли привести к дальнейшим научным результатам.

Тов.Миркинд  поставил конкретные вопросы о Дантоне  и говорит, что требуется однозначный  ответ. Но такой однозначный ответ  вряд ли был бы полезен. Бывают ситуации, в которых однозначный ответ не является лучшим, он упрощает, не дает полноты представления о предмете. Иногда требуется оценка многосторонняя, развернутая, которая отражает явления во всей сложности и противоречивости. Это относится к Дантону. Мне кажется, одним из важных элементов нашей сегодняшней дискуссии было именно то, что явления были поняты в их противоречивости и сложности. Здесь не было попыток упростить сложные вопросы и было доказано, что невозможны однозначные краткие формулы, которыми можно ответить на все вопросы.

Дискуссия показала большую сложность проблемы, которая исключает возможность легких кавалерийских рейдов. Французская революция стала такой отраслью науки, которая требует больших трудовых затрат. Надо войти в тему, чтобы в ней разобраться; а для того, чтобы разобраться в существе предмета, требуется провести большую предварительную работу, поднять огромные пласты, накопленные за многие годы.

В ходе дискуссии мы сумели наметить некоторые  общие и важные положения. Во-первых, все мы признаем якобинскую диктатуру высшим этапом революции, мы ее трактуем именно так, на что справедливо обратил внимание А.В.Гордон. Мы говорим о якобинской революционно-демократической диктатуре, а не о диктатуре якобинцев. Несмотря на формальное словесное сходство, это не одно и то же.

Во-вторых, мы все солидарны и единодушны в том, что рассматриваем якобинство как блок классово разнородных сил, демократической буржуазии, крестьянства, плебейства, который на определенном этапе двигал революцию вперед. Признавая  якобинскую диктатуру как диктатуру блока, мы тем самым отвергаем одностороннюю и упрощенную трактовку якобинской власти как однородной буржуазной диктатуры.

Признание этого обстоятельства приводит нас  к третьему выводу, в котором все  мы солидарны, - к важной констатации  того, что в самой природе этого блока были заложены внутренние противоречия и только на основе их анализа, их динамики и можно исследовать историю якобинской диктатуры.

Наконец, мы признаем, и все согласны в  том, что якобинцы выполнили важнейшую  историческую задачу, о которой нельзя забывать, - они спасли и отстояли революционную Францию от иностранной интервенции. Это - та непреходящая заслуга, которая им принадлежит. И вряд ли кто сможет отрицать, что якобинцы способствовали спасению Франции от иностранного нашествия, что, выполняя важные социальные задачи, якобинцы выполнили и важнейшую национальную задачу.

Есть  еще один важный вывод, который напрашивается  в результате состоявшегося обмена мнений, - вывод, что дальнейшая разработка проблем Французской революции  требует конкретно-исторических исследований.

Обмен мнениями, который здесь состоялся, был необходим, так как накопились некоторые неясные или нерешенные вопросы. Эти общие вопросы мы обсудили, рассмотрели, а сейчас наступает  этап конкретных исследований. Я позволю себе высказать свое мнение. Мне кажется, что важнейшая задача заключается в том, чтобы исследовать роль буржуазии и крестьянства в эпоху якобинской диктатуры.

Почему  появилось сразу много работ  о левых силах, плебействе, санкюлотах? Потому что это было белым пятном в изучении Французской революции. С этой точки зрения работы Собуля, Кобба, Адо, Далина, Иоаннисяна отвечали объективной потребности рассмотрения и исследования неизученной роли левого крыла. И теперь, когда эта задача в какой-то мере решена, стоит новая важная задача - выявить те силы, которые свалили якобинцев, изучить развитие внутренней борьбы в якобинском блоке. Эта внутренняя борьба находится в прямой связи с соотношением классовых сил. И здесь открывается широкое поле для исследований, которые обещают быть плодотворными.