Остается рассмотреть  вопрос о другом крупном землевладельце - чьи интересы были еще теснее связаны  с интересами монархии - о церкви. После закрытия монастырей часть  дворянства жаждала захватить оставшиеся у церкви земли. Только заинтересованность короны в поддержке со стороны  епископов охранила церковь от новых  покушений на ее имущество. Моральный  авторитет англиканской церкви уже  не мог опираться на папство, с  которым порвал Генрих VIII, а зависел  от национальной монархии, единственной защитницы церкви от католической реакции  и левых протестантских революционеров. Поэтому елизаветинская церковь  стояла за пассивное послушание установленной  богом власти и проповедовала, что  неповиновение — самый тяжелый  грех. К 1640 г. церковь уже в продолжение  целого столетия зависела от короны, и  их союз был основан на теснейшей  общности их интересов. По мере того как  расширялась брешь между короной  и буржуазией, нападки пуритан  на церковь, на ее формы и обряды, на ее суды и дисциплину стали едва отличимы от нападок на корону в  парламенте. Группа лондонских купцов образовала общество по организации  лекций в «бесплодных частях»  страны, и его лекторы, назначенные  городскими корпорациями, возбудили  особую ненависть архиепископа Карла I, Лода, с полным основанием подозревавшего, что как их богословие, так и  их политические теории с точки зрения правительства будут одинаково «ненадежны».

Две социальные системы, две  идеологии боролись между собою. Пресвитерианство (которое проповедовало  смещение назначенных королем епископов  и господство старейшин, местных  именитых людей, в каждой церкви) было олигархической теорией, особенно соответствовавшей  запросам крупной буржуазии. Крупная  буржуазия хотела такой церковной  организации, которая могла бы распространять во всем обществе пригодную для купеческого  класса политическую и экономическую  систему мышления. Уже не раз доказывалось, что проповедовавшаяся пуританством мораль была именно такой системой взглядов, какая была нужна для  накопления капиталов и развития капитализма. Она учила бережливости, трезвости, усердной работе в любом  состоянии, которое бог предназначил человеку, непрестанному труду, независимо от того, является ли человек купцом, ремесленником или кем-нибудь другим, но без излишнего наслаждения  плодами своего труда, и неустанному  выполнению долга в ущерб «мирским»  удовольствиям. Богачи должны были накапливать  капитал, бедняки — трудиться, выполняя божественный долг и всегда находясь под наблюдением «великого мастера». Эта вера вдохновляла буржуазию  в качестве божьей «избранницы» перестроить  общество по предопределенному свыше  образцу, а если этот образец поразительно напоминал капиталистическую систему, то буржуазия тем пламеннее была убеждена, что совершает божье  дело и что конечная его победа предопределена и обеспечена. Вера ее в «спасение» была порождена исторической необходимостью и прогрессивностью ее задачи и подтверждалась тем материальным преуспеянием, которым бог благословлял своих слуг.

Духовенство пошло в  контрнаступление, пытаясь вернуть  себе некоторые из потерянных церковные  доходов (десятину, которая была «импроприирована», т.е. пошла в карманы светских лендлордов, хотя первоначально взималась  на церковные нужды со всех лиц, пользовавшихся недвижимостью). В то же время церковь  стремилась восстановить свое право  на назначение священнослужителей, чтобы  посылать в приходы лишь священников, удовлетворяющих ее в общественном и догматическом смыслах. Церковный  суд «Высокой комиссии» во главе  с Лодом беспощадно карал «подрывные»  взгляды на церковное учение и  дисциплину. Пуританская оппозиция  изображала все направление политики Карла как возврат к папизму, что было правильно по существу, но не по форме. Лод не был правоверным  папистом и отвечал отказом на все формальные предложения Рима, но вся проводимая им социальная политика была попыткой воскресить и продлить устарелые средневековые экономические  и социальные отношения и соответствующее  им мышление. Таким образом, борьба за господство над церковью имела  величайшее значение. Кто властвовал над ее учением и организацией, тот мог определять структуру  общества. Яков I, сказавший: «Нет епископа - нет и короля», произвел тем самым  глубокий политический анализ. Уже  через три года после отмены епископата Карл I погиб на эшафоте.

б) Сопротивление Стюартам

Уже в первые годы XVII в. в парламенте велась политическая борьба. Она охватывала много областей —  религиозную, экономическую, конституционную. С религией связывались вопросы  внешней политики. Со времени войны  против реакционной Испанской державы  и поражения Армады английское протестантство и английский патриотизм были тесно  связаны между собой. Яков нанес  оскорбление тому и другому, сблизившись  с Испанией из страха перед революционными тенденциями крайнего протестантства в Англии и за границей. В течение  многих лет испанский посол Гондомар был самым влиятельным человеком  при дворе Якова и самым  ненавистным человеком в Англии. Именно в эти годы испанская дипломатия и испанские армии наступали; на всем европейском континенте, тесня  протестантов. Буржуазия знала своих  друзей.

Палата общин требовала  воинственной анти-испанской политики вопреки примиренческой политике Якова. Но она смогла добиться этого лишь после падения монархии. Внешняя  политика монархии отражала интересы реакции в Англии и Европе, а  коренным образом изменить ориентацию внешней политики возможно лишь посредством коренной перемены в социальной системе.

Тем временем в результате этой внешней политики были потеряны удобные возможности для английской экспансии в Новом Свете. Из-за того, что Англия не вела энергичной внешней политики, буржуазная Голландская  республика перехватила у нее  перевозку товаров по водным путям  Европы, а английское сукно было изгнано с германских рынков. Даже тогда, когда корона вела колонизаторскую  политику и старалась заручиться поддержкой буржуазии, например в Ирландии, существовали два противоречивших  друг другу взгляда на колонизацию. Яков I считал компанию Лондондерри  из Сити исключительно правительственной  агентурой, задача которой заключается  в посылке колонистов-йоменов  для защиты завоеванных и оккупированных районов и охраны порядка в  них, а купцы из Сити хотели сохранить  «туземцев-ирландцев» в качестве источника  дешевой рабочей силы для далеких  хозяев из метрополии. Королевско-феодальная концепция колонизации, выдвигавшая  на первый план стратегические и полицейские  соображения, а также нужду обедневшего  дворянства в земле, столкнулась  с буржуазным представлением о колониях, как об источнике устойчивых прибылей. Карл I аннулировал хартию компании Лондондерри после потери ею капитала в 50 000 фунтов стерлингов и наложил  на нее штраф в 70 000 фунтов за то, что  ее члены предпочли получение  доходов точному выполнению своих  обязательств, и этим еще больше отдалил от себя Сити. (Этот штраф, как  и другие, был в то время для  правительства неожиданной удачей, но в дальнейшем он отнюдь не облегчил короне задачи получения займов в  Сити. В качестве одной из причин французской революции обычно приводится тот факт, что «при старом порядке  не было условий для надежного  помещения капиталов».) Проявившаяся в дальнейшем беспощадная решимость  буржуазии покорить Ирландию, которая  привела к завоеванию ее Кромвелем  в 1649 г., ведет свое начало от убытков  в колонии Лондондерри.

Внешняя политика была связана  не только с религией, но и с финансами. Яков жаловался, что неудачи его  внешней политики вызываются недостатком  денег, и это в то время, когда  буржуазия явно богатела. Но правительство, которому денежные классы не доверяли, не могло добиться финансовых уступок. В связи с попытками Якова  и Карла пополнить казну произошло  множество столкновений. Без согласия парламента на импорт налагались пошлины. Монополии имели целью уменьшение промышленных прибылей, и парламент  объявил их незаконными. «Проект  Кокейна» о контроле над экспортом  сукна был попыткой ввести государственный  капитализм. Провал этой попытки вызвал настоящий экономический кризис и привел в 1621 г. к первому серьезному осуждению всей экономической политики правительства и к капитуляции  Якова по этому вопросу. Карл, сменивший  своего отца в 1625 г., прибегал к принудительным займам, подвергая аресту тех, кто  отказывался платить ему («дело  пяти рыцарей») .

Это привело к открытому  разрыву. В «Петиции о праве» (1628 г.) парламент объявил Незаконным как обложение налогами без его  согласия, так и произвольные аресты. Другие пункты петиции должны были лишить короля возможности содержать  постоянную армию. Ибо было ясно, что  правительство стремилось к этому. Карл был вынужден принять «Петицию о праве», но немедленно после этого  поссорился с палатой общин из-за ее толкования. В марте 1629 г. парламент  внезапно был распущен. Этому предшествовала бурная сцена в нижней палате, принявшей  резолюции, которые должны были лишить короля возможности получать какие  бы то ни было доходы и ставили под  подозрение всю его политику как  «папистскую» и проводимую в интересах  иностранных держав.

Это был предел, за который  король отступать не мог, нe отрекаясь  фактически от престола в пользу буржуазии. Ситуация была уже революционная, но Карл взял в свои руки инициативу и  в течение 11 лет имел возможность  осуществлять опыт единоличного правления. Его министры не оставались бездеятельными. В Лондоне у него был Лод. Сэр  Томас Вентворт, лидер йоркширских джентри, находившихся в оппозиции к интересам промышленников-суконщиков этого графства, чье направленное на компромисс руководство палата общин отвергла в 1628 г., теперь открыто перешел на сторону короля. Король сделал Вентворта председателем Северного совета, а затем лордом-лейтенантом Ирландии и графом Страффордом. В Ирландии Вентворт отличился энергичной и жестокой деятельностью и создал мощную папистскую армию, вселявшую страх в сердца английских парламентариев. Оппозиция была на время загнана в подполье.

В эти годы Англия была в мире со всеми странами, и опыт единоличного правления проводился в самых благоприятных условиях. Однако система Карла оказалась  совершенно неудачной я провалилась  в силу собственной несостоятельности. Правительство отдалило от себя все  слои общества - оно нарушало обычное  право, вмешиваясь в деятельность судей, чтобы добиться нужных ему судебных решений (в этом был повинен и  Яков I), и пользуясь судами, основанными  на прерогативе (Звездная палата, Северный и Уэльский советы), как орудиями своей политики.

Эти суды были созданием  Тюдоров. Они были организованы отчасти  для разбора коммерческих дел, не подпадавших под действие обычного права, отчасти для подавления феодальной анархии и поддержания порядка, необходимого для коммерческой цивилизации.

Но при Тюдорах обычное  право, продукт феодального общества, приспособилось к нуждам делового мира; его деятелями стали в значительной мере выходцы из буржуазии, и теперь, когда угроза феодальных смут стала, буржуазия со страхом взирала  на широкие исполнительные полномочия судов, основанных на прерогативе; она  больше не нуждалась в их покровительстве, но легко могла сама стать их жертвой. Ибо при Карле судьи Звездной палаты представляли собой почти  то же самое, что правительственный  Тайный совет.

Таким образом буржуазия  нашла ревностных союзников в  лице юристов, обеспокоенных за свои гонорары, и всех тех, кому не нравились  методы судов, основанных на прерогативе. Когда Принну отрезали уши за оскорбительный для королевы, по мнению правительства, памфлет, когда Лильберн был подвергнут бичеванию за распространение нелегальной  литературы, эти жертвы правительства  стали народными героями.

Финансовые меры личного  правления Карла затронули все  классы. Феодальные платежи были восстановлены  и увеличены, а это ударило  по лендлордам и их держателям. Упадок флота и нападения пиратов  на корабли и приморские города использовались как предлог для сбора корабельных  денег. Это был устарелый национальный налог, не вотировавшийся парламентом  и падавший бременем главным образом  на города и джентри. Монополии и  усилившийся нажим продажной  судейской клики на экономическую  жизнь страны обогащали небольшую  труппу людей, но чинили серьезные препятствия  огромной массе коммерсантов и мелких производителей.

Монополии были самой экономически невыгодной формой обложения. Подсчитано, что из каждых 6 шиллингов таможенных пошлин, уплачивавшихся потребителем, казна получала 5 шиллингов, а из каждых 6 шиллингов, которые потребитель  переплачивал монополиям, в казну  попадало лишь 10 пенсов. Остальное шло  в карманы привилегированной  группы придворных паразитов, которые, сами не выполняя никаких производительных функций, составляли лишь огромную обузу  для страны, мешая полному развитию ее производственных возможностей. [19]

Монополия на мыло серьезно задерживала развитие шерстяной  промышленности. Монополия на соль тяжело отражалась на засоле рыбы. Все  отрасли промышленности-пострадали от роста цен на уголь, вызванного союзом короны с объединением экспортеров. Монополии обусловили резкое повышение  всех цен, что особенно больно ударило  по беднякам. Монополии (а следовательно, повышенные цены) были установлены  на предметы первой необходимости, как  масло, сельди, соль, пиво, мыло, и на столько других предметов, что их даже трудно перечислить. «Не значится ли там и хлеб?» — спросил в негодовании один член парламента, когда был зачитан весь их список.

Перед лицом этих фактов маневры правительства, попытавшегося  привлечь на свою сторону крестьян-бедняков и направить их против лендлордов, никого не обманули (за исключением  современной школы реакционных  историков) [20] и ни на кого не подействовали. Были организованы комиссии для наказания тех лендлордов, которые огораживаниями сгоняли крестьян с земли, но правительство находилось в таком тяжелом финансовом положении, что никак не могло противостоять предложениям богачей, желавших откупиться от наказания. В правительстве Карла было не мало людей с превосходными намерениями, но они ничего не могли поделать с прогнившей системой, С которой они пытались справиться. Это особенно относится к Лоду, чьи взгляды на необходимость красоты и единообразия в богослужении привели его к энергичному преследованию своих противников и к удушению всякой критики. Так все честные пуритане были волей-неволей принуждены к Политической оппозиции, и даже такой издавна установившийся обычай, как уплата десятины государственной церкви, стал повсюду оспариваться.