Однако в промышленности дело обстояло совершенно иначе. Высокий  уровень качества изделий городских  цехов, ограничения, налагавшиеся ими  на конкуренцию и на выпуск продукции, казались капиталистическим предпринимателям лишь бессмысленными препятствиями  на пути свободного производства, мешавшими  им удовлетворять требования растущего  рынка. Чтобы избавиться от этих оков, предприятия переносились из городов  в пригороды, в города без цехового законодательства и в деревни, где  производству не грозило постороннее  вмешательство и регулирование. Здесь, в рядах крестьянства, разоренного  и экспроприированного переменами в сельском хозяйстве, промышленники  находили резерв дешевой рабочей  силы. Многие из новых отраслей промышленности, например добыча угля и квасцов, были с самого начала почти целиком  капиталистическими. Однако цеховые  города по-прежнему старались монополизм подорвать местную торговлю и  сделать только свои рынки местом сбыта для всех товаров.

С другой стороны, купцы-посредники стремились удовлетворить потребности  Лондона и экспортного рынка, связавшись непосредственно с производителем продуктов питания. Таким образом  они вступили в конфликт с рыночными  правилами цеховых городов и  управлявших ими реакционных  олигархических групп. Привилегии этих последних, ограничения и система  ученичества оставались серьезным  препятствием к полному развитию производительных возможностей страны, к свободному притоку капитала в  промышленность. Цехи были связаны  с социальной структурой феодализма и враждебны новым, более свободным  силам капитализма.

Поскольку старые средства контроля над промышленностью пришли в негодность, корона, в интересах  феодально-землевладельческого класса (и небольшой придворной группы финансистов  и спекулянтов), попыталась применить  новые. В условиях, когда городские  цехи оказались обойденными, корона попыталась поставить промышленность и торговлю под свой контроль в  национальном масштабе посредством  монополий, т. е. продажи тому или  иному лицу исключительных прав на производство или торговлю, а иногда и на то и другое, определенного  товара (или исключительного права  торговать на том или ином заморском  рынке). Мы увидим, как провалились  эти попытки и какие катастрофические результаты имел этот провал для монархии.

Можно понять, как подействовал огромный рост промышленности и торговли на сельское хозяйство и на земельные  отношения, ибо аграрные изменения  были вызваны отчасти выросшим спросом  на продовольствие для новых городских  районов, отчасти спросом на шерсть для растущей суконной промышленности и развитием горнорудной промышленности. Во всех этих случаях интересы класса купцов совпадали с интересами прогрессивных  землевладельцев. А движение торгового  капитала в деревню, либо путем покупки  поместий, либо путем предоставления займов, внесло в относительно статичные  я традиционные до тех пор аграрные отношения новый деловой дух, дух конкуренции. Там, где семьи  держателя и лендлорда веками занимали свою землю, а держатель  платил неэкономическую ренту [16], отношения были совершенно иные, чем между новым владельцем и капиталистическим арендатором.

Следует подчеркнуть следующий  пункт, В Англии было множество капиталов, которые купцы и дворяне стремились поместить в промышленность, торговлю и сельское хозяйство при условии  их возможно более свободного развития. Феодальные пережитки в городе и  деревне, а также правительственная  политика, намеренно стремившаяся, в интересах старого землевладельческого  правящего класса, ограничить производство и накопление капитала, постоянно  мешали этому. Следовательно, борьба буржуазии, атаковавшей феодальный строй и  олигархию крупных купцов, пытавшихся в союзе с двором монополизировать коммерческие прибыли, была прогрессивной и представляла интересы страны в целом.

Англия 1640 г. была еще в  экономическом отношении феодальным государством,, хотя имела огромный и все растущий капиталистический  сектор, развитие которого корона и  феодалы-лендлорды не могли задержать  навсегда. В стране было мало пролетариев (за исключением Лондона), так как  большинство производителей, работавших в рамках домашней системы промышленности, были одновременно мелкими крестьянами. Но эти крестьяне и мелкие ремесленники теряли свою самостоятельность. Повышение  цен ударило по ним особенно тяжело, и они попадали во все большую  зависимость от купцов и сквайров.

По существу, в конфликте  участвовали три класса. В борьбе с паразитическими феодалами-землевладельцами и спекулянтами-финансистами интересы нового класса капиталистических купцов и фермеров временно совпадали с  интересами мелкого крестьянства, ремесленников  и подмастерьев. Но поскольку, развитие капитализма влекло за собой распад старых отношений в сельском хозяйстве  и промышленности и превращение  самостоятельных мелких ремесленников  и крестьян в пролетариев, между  купцами и фермерами-капиталистами, с одной стороны, и мелкими  крестьянами и ремесленниками, с  другой, неизбежно должен был развиться, конфликт.

3. Политические предпосылки английской  революции

а) Монархия Тюдоров

Роль монархии Тюдоров на фоне переходного  в экономическом и социальном отношениях периода ясна. Монархия Тюдоров поддерживала равновесие между  интересами буржуазии и прогрессивного дворянства, с одной стороны, и  феодалов — с другой. После того как в XV в., в войнах Алой и Белой  розы, знатные феодальные семьи истребили  друг друга, силы новых и клонящихся к упадку классов оказались на краткий период в равновесии, и  в течение этого периода функция  монархии заключалась в заботе о  том, чтобы неизбежное принятие буржуазных требований принесло правящему классу как можно меньше вреда. Купцы  хотели, чтобы Англия была единой страной, чтобы в ней поддерживались порядок  и спокойствие, чтобы она имела  единые законы, единую систему мер  и весов. Генрих VII и его преемники  позаботились о том, чтобы это  единство сосредоточивалось вокруг личности короля и чтобы порядок  поддерживало сельское дворянство (мировые  судьи). Буржуазия нападала на церковь  за ее богатство и непроизводительность. Генрих VII провел «реформацию» 1529-1540 гг. и позаботился о том, чтобы  политическую власть и часть богатств церкви получила корона. Большая часть  монастырских земель перешла к тем, у кого нашлись деньги на их покупку, что укрепило новый элемент и  деревне. Марии Тюдор удалось  на несколько лет восстановить католицизм, но она не смогла вырвать монастырские земли из рук тех, кто их купил. Корона пыталась также контролировать торговлю и промышленность в интересах  казны, нередко выступая в роли защитницы  крестьян и ремесленников от богачей, но всегда, в конечном счете, отступала  перед буржуазией, которая предоставляла  ей субсидии и займы.

Фактически, примерно до 1590 г., интересы монархии Тюдоров совпадали  с интересами городской и сельской буржуазии — в борьбе против Испании, против международной католической церкви, против знатных семей, оспаривавших верховный контроль над страной  у дома Тюдоров и разорявших страну своими частными войнами. Отсюда возникло сотрудничество монархии и буржуазии  в парламенте. Однако существовала грань, за которую нельзя было продолжать отступление, и в конце концов единство интересов распалось.

И действительно, до определенного  времени буржуазия и феодальное дворянство могли жить при монархии согласно. В век, когда грабеж и  морской разбой содействовали быстрому накоплению капиталов, отважные пираты из полуфеодальных юго-западных графств - Девона и Корнуола - собирали богатства  в таких размерах, которые были недоступны для осторожных лондонских купцов. Грабя испанские колонии, забирая золото с испанских кораблей, отправляясь на поиски земель в Ирландию и Северную Америку, авантюристы разлагающегося класса не вступали в конфликт с растущим классом предпринимателей. Самые удачливые из них приобрели капитал, необходимый для того, чтобы самим принять участие в производстве на рынок. Линии классового разделения еще не определились.

Процесс кристаллизации классовых  интересов происходил в царствование Якова I и Карла I. К тому времени  новое поземельное дворянство и  респектабельные торговцы захотели приняться за мирное развитие и законную торговлю. «Новый век повернулся спиной к золоту, не исходящему от обладающих законными правами компаний». [17] «Порядок и закон разорили нас всех», - вопил будущий роялист сэр Джон Оглендер. [18]

По мере того как их доходы от земли падали, феодалы  стали все больше и больше зависеть от двора, раздававшего им подачки и  должности. По мере того как монархия Стюартов становилась менее полезной для буржуазии, она становилась  более необходимой для феодалов, для них она превратилась в  единственную гарантию экономического существования. Вот почему они так  отчаянно сражались за нее в гражданской  войне.

Ибо монархия была связана  с феодальным строем не только узами  консервативных чувств. Сам король был крупнейшим из феодальных лендлордов, и хотя имел большие, чем любой  другой феодал, возможности взимать  в свою пользу долю новых, капиталистических  богатств, он не меньше всякого другого  землевладельца противился коренной перемене — переходу от феодального к капиталистическому общественному строю.

В начале XVI в. монархия использовала буржуазию как союзницу против сильнейших своих соперников - других знатных  феодальных домов, ослабленных войнами  Алой и Белой розы и церковными распрями. Союз между короной и  парламентом (в котором были представлены землевладельцы и купцы) носил в  начале XVI в. искренний характер. Новые  люди преуспевали под сенью трона. Король защищал их от внутренней реакции  и мятежа, разгромив, например, «Благодатное паломничество» (1536 г.) и восстание  северных эрлов (1569 г.). Корона защищала их также от внешней реакционной  силы — Испании (Армада). Реакция  восторжествовала, казалось, на короткое время, лишь когда Мария Тюдор  вышла замуж за Филиппа Испанского. А тогда единственные средства ее политики, террор и костры, содействовали  укреплению национальной ненависти  к католицизму. Таким образом, сотрудничество короны и парламента при Тюдорах  основывалось на общности реальных интересов. Право выборов в парламент  было очень ограничено, и палата общин представляла исключительно  землевладельческий класс и купечество, палата же лордов играла большую роль, пока в царствование Якова I палата общин не захватила в свои руки инициативы. Парламент при Тюдорах  собирался редко и обычно одобрял  королевскую политику.

Но к последнему десятилетию XVI в. когда все внутренние и внешние  враги буржуазии были разбиты, она  перестала полагаться на покровительство  монархии. В то же время корона все  больше стала ощущать, какие опасности  сулит ей растущее богатство коммерческого  класса, и старалась, пока не поздно, укрепить свои позиции.

Это противоречие нашло  свое отражение в конфликтах Якова I и Карла I с парламентом. Изменилось соотношение классовых сил. Яков был глупее Елизаветы, но это не объясняет  провала его политики в тех  областях, где ее политика имела  успех. Яков строил грандиозные теории божественного права королей, а  Елизавета хранила на сей счет благоразумное молчание, но в этом: лишь симптом, а не причина растущих расхождений между короной и  парламентом. Якову пришлось определить свою позицию потому, что ее стали  оспаривать. Суть проблемы заключалась  в финансах, по вопросу о которых  произошел конфликт уже в конце  царствования Елизаветы. Цены поднимались, богатство буржуазии росло бурными  темпами, но доходы короны, как и  доходы всех крупных землевладельцев, оставались неизменными и не соответствовали новым нуждам. Вопрос стоял ребром: если корона не сможет черпать из новых богатств, либо а) резко повысив налоги за счет буржуазии и дворянства, либо б) приняв какое-нибудь участие в самом производственном процессе, — то ее самостоятельная власть исчезнет.

Первая попытка Стюартов — повышение пошлин, принудительные займы, новые налоги — привела  к резким конфликтам с парламентом, который всегда претендовал на исключительное право контролировать налоги и не намеревался разрешать их увеличение, не получив полного контроля над  всем государственным аппаратом.

Вторая привела к  созданию монополий; то было стремление контролировать некоторые отрасли  промышленности, например угольную, квасцовую, суконную и т. д., и получать благодаря  такому контролю известную долю от их прибылей. Она возмутила все  торгово-промышленное население —  как капиталистов, так и рабочих. Скандал достиг апогея в связи  с «проектом Кокейна» (1616 г.). Это  был план подчинить суконную промышленность королевскому контролю и расширить  экспорт в пользу казны. Экспортеры саботировали этот проект, что привело  к кризису перепроизводства и  широкой безработице, вина за которую  была возложена на корону.

Третий способ, к которому прибегли Стюарты, когда провалились  все другие, не имел никаких шансов на успех. Это была попытка воскресить и увеличить доход от феодальных повинностей. Основываясь лишь на этом источнике, корона не могла стать  независимой от буржуазии в финансовом отношении, и единственным последствием этой затеи было то, что корона отдалила от себя не только буржуазию, но и своих  потенциальных друзей - феодалов. Ибо  в условиях растущих экономических  затруднений и политической угрозы со стороны буржуазии монархии пришлось вновь опереться на старую знать  и экономически непрогрессивные  и паразитические элементы в государстве. С другой стороны, необходимость  сохранить свои позиции ставила  феодальную знать во все большую  зависимость от контроля короны над  экономической жизнью. Ей нужно было покровительство двора для безземельных младших сыновей родовитых семейств, которых буржуазная конкуренция  вытесняла из ученого сословия. Ей нужны были привилегии и монополии  для участия в прибылях развивающегося капитализма. Неудивительно, что главные  экономические столкновения в первых парламентах при Стюартах происходили  по вопросу о монополиях. При помощи монополий монархия Стюартов пыталась контролировать и вводить в определенное русло коммерческую деятельность в  интересах обанкротившихся придворных «трутней», нападками на которых  изобиловали пуританские проповеди.