Философия Гегеля

Но тот факт, что люди облекали в религиозную форму  все, о чем они говорили и писали, не должен помешать нам понять, что  за чисто теологическими по виду идеями скрывается социальное содержание. Каждый класс создавал религиозные взгляды, наилучшим образом приспособленные  к его собственным нуждам и  интересам, и стремился внушить  их другим. Но действительное столкновение произошло между классовыми интересами.

Мы, следовательно, не отрицаем, что «Пуританская революция» была и  политической и религиозной борьбой, но утверждаем, что она была чем-то еще большим. Борьба шла по вопросу  о самой природе английского  общества и о его будущем развитии. Это мы проиллюстрируем ниже, но здесь стоит показать, что современники прекрасно знали, в чем суть дела, — во всяком случае, гораздо лучше, чем многие позднейшие историки.

Мало того, что после  победы буржуазии такие мыслители, как Гаррингтон, Невилль, Дефо, признавали, что война была, прежде всего, борьбой  из-за собственности, но даже в разгар борьбы прозорливые политические деятели  доказали, что им достаточно хорошо известно, кто их противники. Ещё  в 1603 г. Яков I заявил парламенту, что  пуритане "не столь отличаются от нас религиозными убеждениями, как  своей разрушительной политикой  и требованием равенства; ведь они  всегда недовольны существующим правительством и не желают терпеть чье бы то ни было превосходство, что делает их секты невыносимыми ни в каком  хорошо управляемом государстве". [3]

Гоббс, политический теоретик, описывает, как пресвитерианский купеческий класс Лондона стал главным центром  мятежа и пытался построить государство, управляемое, подобно республикам  Голландии и Венеции, купцами  в их собственных интересах. (Сравнение  с этими буржуазными республиками постоянно встречается в парламентских  записях.) Г-жа Хетчинсон, жена одного из полковников Кромвеля, говорила, что  пуританами называют всех, кто «противоречит  взглядам обедневших придворных, гордых и во все вмешивающихся священников, воров-прожектеров, похотливой знати  и джентри... всех, кто может выслушать  проповедь, имеет скромные привычки, ведет скромную беседу или делает что-нибудь хорошее». [4] Бакстер, видный пуританский священник, высказывался еще более недвусмысленно:

«Очень большая часть  рыцарей и джентльменов Англии... примыкала к королю. И большинство  держателей этих джентльменов, а также  большинство самых бедных людей, которых другие называют сбродом, следовало  за джентри и было за короля. На стороне  парламента была (кроме него самого) меньшая часть (как думали некоторые) джентри в большинстве графств, большая часть торговцев и  фригольдеров и средний слой народа, особенно в тех городах и графствах, которые зависят от текстильного и подобных ему производств». [5]

В другом месте Бакстер  сообщает:

«Фригольдеры и торговцы составляют силу религий и гражданского общества в стране, а джентльмены, нищие и зависимые держатели  составляют силу беззакония».

Почему он смешал в одну кучу именно эти классы, мы скоро  увидим

2. Экономические  предпосылки английской революции

а) Земля

В начале XVII в. Англия была главным  образом, страной сельскохозяйственной. Подавляющая масса населения  жила в сельских местностях и занималась, целиком или частично, производством  продуктов питания и шерсти. Много  веков Англия была феодальным государством, состоявшим из изолированных местных  общин, которые производили для  собственного потребления и очень  мало торговали между собой. Но постепенно в XV—XVII вв. структура этой сельскохозяйственной общины стала изменяться. Деревенское  продовольствие и шерсть стали продаваться  в отдаленных местах: прядильщики  и землепашцы превратились в производителей товаров для национального рынка.

К тому же в 1492 г. Христофор  Колумб открыл Америку. Английские купцы  последовали за ним туда. Они проникли и в другие заморские страны —  Индию и Россию. С развитием  промышленности и торговли и расширением  международного рынка для английского  сукна, возникли оживленные города, которые  нужно было кормить и станки которых  нужно было снабжать шерстью. Здесь  — начало специализированного разделения труда. На юге Англии, который тогда  был экономически передовой частью страны, различные районы стали преимущественно  заниматься производством определенных товаров. Те, у кого были деньги, стали  держать в собственных поместьях  или на арендованной земле большие  стада овец, чтобы производить  сырье на этот расширившийся рынок,—  и получили от этого немалую выгоду, ибо цены поднимались. В Америке  нашли серебро, и оно потекло  в Европу как раз в такое  время, когда торговля расширялась, а денежные отношения между лендлордом и держателем, хозяином и рабочим  вытесняли старые отношения, основанные на плате натурой или рабочими повинностями. Цены росли в течение  всего XVI в. Между 1510 и 1580 гг. в Англии цены на продовольствие выросли втрое, а на ткани — на 150%. Это привело  к таким же последствиям, как современная  инфляция. Те, у кого были твердо фиксированные  доходы, беднели, а те, кто жил  торговлей и производством на рынок, богатели. Таким образом, средние  классы преуспевали, а высшая аристократия (включая короля и епископов) и  мелкое крестьянство становились относительно беднее, за исключением тех немногих лиц из этих классов, которым посчастливилось  принять участие в спекуляциях. Был и другой фактор. В 1536—1540 гг., во время так называемой реформации, английские монастыри были закрыты, а их имущество конфисковано. Это  было одним из этапов борьбы за независимость  Англии против власти католической церкви и ее финансового гнета и, следовательно, получило восторженную поддержку со стороны буржуазии и парламента. Они, кстати, неплохо воспользовались  этим, потому что большое количество ценной и до тех пор недоступной  земли, конфискованной у церкви, стало  предметом купли-продажи.

Все эти события изменяли структуру английского сельского  общества. Земля становилась весьма заманчивой областью для помещения  капитала. Люди, имевшие деньги, хотели покупать на них землю, а людей  с деньгами становилось все больше и больше. В феодальной Англии земля  переходила по наследству от отца к  сыну и обрабатывалась все время традиционными способами для потребительских нужд семьи. Она переходила из рук в руки только после долгих тяжб или насильственных захватов. Но теперь, поскольку закон приспосабливался к экономическим нуждам общества, земля стала превращаться в товар, покупаться и продаваться на рынке, движимом конкуренцией, и таким образом, капитал, накапливавшийся в городах, переливался в деревню.

Северные и западные части  Англии остались, относительно, вне  сферы действия нового коммерческого  духа, излучавшегося Лондоном и портами, но на юге и востоке многие землевладельцы начинали хозяйничать в своих  поместьях по-новому. Как в средние  века, так и в XVII в. главное значение поместья заключалось в том, что  оно снабжало землевладельца (благодаря  его власти над трудом других) средствами существования. Но сверх того на излишнюю сельскохозяйственную продукцию крупных  поместий в средние века содержались  отряды слуг, которые при случае становились солдатами и таким  образом являлись основой политической власти феодалов. Теперь, с развитием  капиталистического способа производства в рамках феодализма, многие землевладельцы стали сбывать на рынок ту часть  продукции своих поместий, которая  не потреблялась их семьями. Они увидели  свои поместья в новом свете —  как источник денежных доходов, доходов  эластичных и могущих быть увеличенными. Ренты были установлены обыкновенно  на уровне, сохранявшемся так долго, что их стали считать «обычными», существующими «с незапамятных времен». То же произошло с другими дозволенными законом грабительскими поборами, которые  феодальные землевладельцы взимали  с крестьянства! Теперь и то и  другое «взвинчивалось» до фантастически  высокого уровня. Это само по себе было не только экономической, но и моральной  революцией, так как означало разрыв со всем, что люди до этого считали  правильным и порядочным, и имело  весьма разлагающее влияние на мышление и верования.

Нравственные законы всегда связаны с данным общественным порядком. В феодальном обществе господствовали обычай и традиция. Деньги, относительно, значения не имели. То обстоятельство, что ренты росли и что если люди не могли уплатить их, то должников  выгоняли на дорогу просить милостыню, воровать или умирать от голода —  было грубым нарушением морали такого общества. С течением времени потребности  растущего капитализма выработали новую мораль, выражающуюся словами  «бог Помогает тем, кто сам себе помогает». Но в XVI в. мысль, что прибыль важнее человеческой жизни, такая привычная  для нас мысль, что мы потеряли всякое чувство нравственного негодования  по поводу нее, тогда была еще очень  новой и поразительной.

Пуританский моралист Стэббс писал:

«Разве тот, кто навсегда лишает человека доброго имени, кто  забирает у него кров до истечения  срока, кто вырывает у человека его  добро, его землю и пожитки... не является большим вором, чем тот, кто крадет овцу, корову или быка только из необходимости, не имея другого  способа облегчить свою нужду?». [6]

Но что значили моральные  проблемы для землевладельцев XVI в.? Они усиленно повышали свой реальный доход, чтобы он мог соответствовать  растущим ценам на товары, которые  им нужно было покупать. Они выгоняли держателей, которые не были в состоянии  платить новые ренты, мелкие держания которых мешали превратить поместье в большой компактный земельный  массив для выгодного разведения овец в крупном масштабе. Нередко  ренты поднимались потому, что  само поместье было куплено по конкурентным ценам, преобладавшим на земельном  рынке. Тогда спекулянт-покупатель хотел вернуть себе в форме  прибыли капитал, затраченный им на покупку, на оборудование и на улучшение  обработки, земли.

Таким образом во внутренних графствах вырастал новый тип  землевладельца - капиталистический  землевладелец. Он мог быть пиратом  или работорговцем, почтенным купцом из Сити, разбогатевшим на торговле коринкой, или провинциальным капиталистом-суконщиком В любом случае он искал способа  надежно поместить свои капиталы и одновременно обеспечить себе положение  в обществе.

Ибо землевладельцы контролировали местное управление - в качестве лордов Маноров или мировых судей. Лишь землевладельцы избирались - от землевладельцев  же - представителями от графства в  парламент. Землевладельцы избирали только землевладельцев. Города тоже все чаще бывали представлены в палате общин  окрестными дворянами. Но новым землевладельцем  мог быть и феодальный лорд, усвоивший  новые идеи и имевший возможность  мобилизовать необходимый капитал  для реорганизации хозяйства  в своих поместьях, или же этот землевладелец мог происходить  из зажиточного слоя крестьянства.

Многие представители  вышеназванного класса - йомены - смогли благодаря своему богатству и  способностям сохранить за собой  свои участки земли, преумножить  и объединить их и воспользоваться  новыми возможностями, которые им предоставлялись  производством на рынок. В XVII в. такие  люди объединяли разбросанные полосы земли, обращали неогороженную землю  в пастбище или увеличивали производство зерна, фруктов, овощей, молочных продуктов  для городского рынка. Они меняли характер старых держаний — превращая  копигольды в лизгольды, сдавая свою землю в краткосрочную аренду — и беспощадно сгоняли крестьян, которые не могли платить требуемых  от них рент нового экономического характера. [7]

Пользуясь всеми этими  средствами, они обогащались таким  же образом, как купцы и промышленники  в городах. Поэтому в графствах  южной и восточной Англии господствующее положение стал занимать класс, создающий  себе богатство новым» путями. Этот класс был основой знаменитого  класса помещиков — сквайров, которому предстояло править Англией в  последующие три столетия.

Но до 1640 г. не все складывалось по воле этого класса. Строение общества было еще по существу феодальным. Такими же были его законы и политические учреждения. Полному, беспрепятственному капиталистическому использованию  земельной собственности и свободной  торговле землей еще мешали бесчисленные юридические ограничения. Эти ограничения  сохранялись в интересах короны, феодального землевладельческого  класса и, в меньшей степени, в  интересах крестьянства, стремившегося  жить по-старому и платить старые фиксированные подати. Для того чтобы  сельскохозяйственный капитализм мог  полностью развить ресурсы деревни, нужно было разорвать эту юридическую  сеть.

Между тем во многих частях страны, даже на юге и востоке, а  также по всей северной и западной Англии, оставались еще землевладельцы, не обладавшие ни способностями, ни капиталом, ни нужной психологией, чтобы хозяйничать  в своих поместьях по-новому. Они  все еще пытались поддерживать феодальную пышность и церемонии, содержали, по-княжески, целые свиты родственников и  слуг, управляли своими поместьями по-старинке, мало считаясь с требованиями национального рынка. Их дворы были полны знатных приспешников и  бедных родственников, не выполнявших  в обществе никаких производительных функций, но продолжавших считать, что  мир должен кормить их. «Трутни» — так называли их буржуазные памфлетисты, еще раньше назвавшие так монахов. «Ненужные и бестолковые слуги, старые капитаны, старые придворные, бесполезные  ученые и приживальщики - таково нелестное  определение их, данное проницательным управителем одного из этих крупных  поместий». [8]

Средоточием этого общества был королевский двор. Король, крупнейший землевладелец этого рода, сам  всегда испытывал нужду в капитале. Епископы также были заведомо отсталыми  землевладельцами.