Естественное и позитивное право как основные структурные элементы правовой реальности, их смысл и соотношение

Теорию Остина часто называют командной теорией права, потому что он делает понятие команды (повеления) главным в своей концепции закона. Остин утверждает, что все законы — это команды (повеления), даже тогда, когда они не выражены в повелительной форме. Почему он делает такое утверждение? На основании чего решает, что именно концепция команды отразит истинную сущность закона? Остин выявил недобровольный характер требований законодательства. Закон — это принудительный метод социального контроля. Он требует внимания и повиновения от тех, к кому обращает свои директивы. Согласно Остину, утверждение: «Есть закон против X, но вы все равно можете делать X безнаказанно» — бессмысленно. Такой «закон» не способен контролировать социальное поведение, а значит, противоречит самой идеи закона. Что такое команда? Остин определяет команду, во-первых, как обозначение своего желания; во-вторых, как способность нанести вред или ущерб за неудовлетворение этого желания. Скомандовать людям: «Делайте X», — означает просто высказать свое желание, чтобы они делали X, и дать им понять, что в нашей власти нанести им какой-то вред или ущерб, если они не сделают X. Остин называет этот возможный вред или ущерб санкцией. Человек, которому отдали команду, согласно Остину, обязан, должен, или имеет обязательство сделать то, что было приказано.

Один из теоретиков юридического позитивизма XX века Ганс (Ханс) Кельзен (1881-1973) единственным условием, позволяющим выражению желания приобрести статус команды, предложил считать провозглашение или требование этим желанием санкции. При этом не обязательно должна быть существенная вероятность, что санкция будет действительно реализована. Но даже если так — разумно ли полагать, что концепция санкции сущностно связана с концепцией права? Должны ли все законы иметь санкции? Есть основания думать, что нет. Если брать уголовное право в качестве модели права, то теория закона как санкции будет выглядеть весьма правдоподобно. Уголовное законодательство имеет целью помешать людям делать некоторые дела. Метод предотвращения здесь — санкция. К каждому поступку как бы привешивается ярлык с ценой: если ты сделаешь это, то заплатишь своей собственностью, свободой, жизнью. Но когда мы начинаем рассматривать другие области права, то теория санкций кажется менее правдоподобной. Возьмем правила заключения контрактов. Они существуют не для того, чтобы запрещать нам совершать некоторые поступки, но чтобы позволить нам сделать что-либо официально. Они говорят: «Если вы хотите сделать X (например, сделать ваш контракт законным в этой стране), вы должны сделать Y (например, оформить его в письменном виде)». Если мы не следуем законам о контрактах, то никакого наказания нам законы не предусматривают. Мы просто тогда не можем сделать то, чего хотим. Остин отдавал себе отчет в том, что многие реально существующие законы плохо укладываются в его схему. Но он не готов был от нее отказаться и шел на всякие теоретические ухищрения, вроде «молчаливой команды» или попыток найти санкции даже в законах о браке.

Г. Харт критиковал теорию санкций, утверждая, что она смешивает понятия «должен» (в смысле «вынужден») и «имеют долг» (в смысле «мой долг сделать то-то и то-то», «у меня есть обязанность сделать то-то и то-то»). Должен ли я отдать деньги преступнику, который наставил на меня пистолет и требует «кошелек или жизнь»? Должен, если хочу сохранить свою жизнь. Но можно ли сказать: «Мой долг — отдать этому человеку деньги»? А что получается по Остину? Если преступник желает моих денег, высказывает это желание мне и ясно дает понять, что он намеревается и имеет возможность нанести вред мне в случае невыполнения его требований, значит, по определению Остина, он дал мне команду, чтобы я отдал ему деньги. Но, согласно Остину, получить команду — значит иметь обязанность (долг), следовательно, получается, что мой долг — отдать деньги преступнику, что выглядит абсурдным. Кроме того, выходит, что преступник, поскольку он дает команды, законодательствует. Однако Остин видит эту опасность и поясняет свою идею следующим образом: закон не должен отождествляться с любой командой, закон — это особая разновидность команды. Мы, естественно, хотим отличать команды государства, которые являются законами, от беззаконных команд преступника, поэтому мы должны найти те специфические черты, которые позволят нам из всех команд выявлять правовые по своей природе команды. Что именно делает команду законом? Что мы должны добавить к команде, чтобы сделать ее законом?

Ответ Остина таков: правовое отличается от неправового по происхождению. Тест на определения законности таков: 3 есть закон в некоторой правовой системе С, если можно установить происхождение 3 от лица или группы лиц, чьи действия определяют законность для С. Остин называет это лицо или группу лиц сувереном. Поэтому окончательная формулировка главной идеи Дж. Остина такова: право — это команда суверена. Настоящие законы (и законные распоряжения) исходят (прямо или опосредовано) от суверена. Другие команды (например, незаконная команда преступника) не имеют такого происхождения, поэтому не являются законами. Это — очень фактологическая и эмпирическая характеристика суверенитета и права. Если какому-то человеку повинуется большинство (более 50 % населения данного общества), а он не повинуется никому другому, значит, этот человек — суверен. Если он выражает желания, чтобы было сделано то-то и то-то, и делает правдоподобные угрозы причинить вред тем, кто не исполнит его желания, значит, он отдает команды и, учитывая его статус суверена, эти команды суть законы. Можно ли принять данную теорию права? Эта теория проста и элегантна. Все сложные особенности правовых систем она объясняет с помощью нескольких простых понятий — «желание», «санкция», «угроза», «привычка» и т. д. Идея того, что правовой статус определяется происхождением, есть выдающаяся находка Остина, которая используется и современными теоретиками позитивизма. Однако многое в теории Джона Остина не выдерживает критики.

Дж. Мёрфи и Дж. Коулмен в своем учебнике по философии права задаются вопросом: почему Джон Остин, несомненно философ большого масштаба и интеллектуальной силы, пришел к таким глубоким заблуждениям в своем анализе права. Они полагают, что Дж. Остин поддался соблазну, который часто подстерегает и лучшие умы, — соблазну быть очарованным слишком простой, слишком «узкой» моделью анализируемого объекта. Если вы, думая о праве, имеете перед мысленным взором, прежде всего, уголовное право, то, вполне вероятно, вы согласитесь с тем, что право — это набор команд, сопровождаемых санкциями. Если ваша модель правовой системы — это модель абсолютной монархии, то идея того, что команды, сопровождаемые санкциями, приобретают статус законов в силу исхождения от суверена, вам может понравится. Но как только вы не будете зацикливаться на чем-то одном и посмотрите на все разнообразие законов и правовых систем, эти идеи перестанут казаться вам верными.

Общая характеристика философии права XX столетия

Основные черты новой духовной ситуации XX века воплотились в принципиально новой картине мира права и стилях философско-правового мышления. В их основе лежат современные философские идеи, такие как идея изучения жизни отдельного человека и важности ее анализа, примата исследования жизни индивида над изучением больших человеческих общностей, движении от идеи свободного и разумного человека, способного кардинально переделать природу и себя лично, к человеку, жестко детерминированному политикой, религией, экономикой. Оказалось также, что у человека есть не только разум и сознание, но и подсознание, которое вместе с интуицией становится важной современной составной антропологии; в том числе и антропологии права.

Если кратко определить основные тенденции философско-правового мышления на Западе с точки зрения нового взгляда на мир права и его объяснения, необходимо отметить следующие основные положения:

1) концептуальный  образ мира права (правовой реальности) предстает в единстве внутреннего и внешнего опыта права, его смыслового и предметного аспектов;

2) расширение подходов  рассмотрения права «изнутри»  как способа человеческого бытия, основанного на сосуществовании  субъектов.

Последнее предполагает формирование новых качеств человека, в которые входят глобальность мышления, любовь к справедливости, отвращение к насилию. Интерсубъективность как ведущий способ обоснования права в современных культурно-исторических условиях позволяет прежде всего, раскрыть многогранность правовой реальности в двух ее основных аспектах: онтологическом и философско-антропологическом. В рамках онтологического аспекта появляется возможность представить структуру правовой реальности, прежде всего, один из ее уровней — правовую жизнь — как мир взаимодействия между социальными субъектами. Антропологический аспект позволяет увидеть структуру права как диалогическую, обеспечивает сочетание антропологических и моральных моментов в обосновании права. Интерсубъективный подход выводит на смысл права, извлекаемый из взаимодействия (коммуникации) субъектов (двух, многих, всех). Подобное взаимодействие нередко отождествляется со спонтанными импульсами, эмоционально-волевыми и нравственно-практическими структурами субъекта. Эмоционально-нравственные установки служат ориентировкой для человека в межличностных ситуациях. В самой философии права заметен значительный поворот к антропологической составляющей, обусловленный влиянием общефилософских течений — экзистенциализма, феноменологии, аксиологии, синергетики, герменевтики. Обретает силу тенденция приоритетности личности и ее субъективных прав, построения субъективного мира личности, в котором правовые феномены приобретают смысл явлений культуры. Отмеченные выше особенности духовной ситуации XX веке указывают на то, что в этот период исчерпала себя классическая форма философствования и осуществился переход к новой — неклассической парадигме мышления и сознания.

Неклассическая модель осмысления права сострит в исключении собственно трансцендентального плана бытия и в отрицании признания как его единого носители моносубъекта (индивидуального или социального). Здесь истинной реальностью является язык в значении речевой деятельности, коммуникации, а языке материальный и идеальный планы (как знак и значение) тесно переплетены.

Одной из особенностей философско-правовой мысли XX столетия является обострение полемики между юридическим позитивизмом и учением о природном праве (юстнатурализмом). Правовой позитивизм, не изменяя своей главной сущности — способности видеть мир права как совокупность норм, обеспеченных принудительной силой государства, — все же не остается на обочине общего процесса гуманизации человеческих отношений. Однако единственным условием реализации идеалов гуманизма юридический позитивизм видит установление правового порядка. Иными словами, он акцентирует внимание на внешней стороне правовой реальности, исключая морально-духовные моменты в понимании и обосновании права. Это вызвало серьезный всплеск антипозитивистских настроений в среде современных западных философов права. С различными критическими замечаниями в адрес позитивистских концепций права выступили известные философы-правоведы О. Хёффе, А. Кауфман, Г. Хенкель, Э. Фехнер, Г. Коинг, Г. А. Шварц-Либерман фон Валендорф, Дж. Роулз, М. Мюллер, Л. Фуллер и многие другие. Протест против засилья позитивизма в философии и юриспруденции решающим образом способствовал возрождению природного права во всей мировой философско-правовой мысли XX века.

Под воздействием доктрины природного права многие представители позитивизма отказались от ряда традиционных представлений о праве. Например, уже никто не считает закон единственным источником права. В недрах юридического позитивизма появились и новые подходы к пониманию и обоснованию права (лингвистический, структуралистский, юридическо-логический и другие). В конечном счете, позитивизм трансформировался в неопозитивизм.

Заметной чертой современной философии права является обоснование способа рассмотрения права исключительно в социальном контексте. Право мыслится не как исторический набор норм, а как процесс, как социальное действие людей. По утверждению представителей социологизма, право реализуется в процессе толкования, применения и создания социальных норм и поддерживается юридической силой действия, обеспеченного правовой санкцией политически организованного общества. Как утверждали представители социологизма, социальные нормы функционируют автоматически, их действенность зависит от их использования и интерпретации людьми. Социологизм импонировал правоведам и философам своей полемикой с аналитическими установлениями предшествующей философии права, критикой теории общественного договора, которая отвечала определению обычного права как исторически исходного порядка.

Во второй половине XX столетия эта проблема во всей полноте была представлена в основных законах западных государств. В конституциях разных стран закреплены основополагающие принципы ценности человеческой жизни, свободы, равенства прав. Эти принципы выводятся из представления о том, что неприкосновенность человеческого достоинства является критерием права и «человеческого измерений» основного закона. Подтверждением этой мысли является и увеличение численности теорий справедливости в философско-правовой мысли (Ю. Хабермас, Дж. Роулз). Идея человеческого достоинства приобрела не только характер меры организационно-структурных начал, но и явилась способом проведений демократических процедур в западных демократических обществах. На идеях человеческого достоинства сконцентрировали свое внимание представители различных комплексов научных дисциплин и отраслей исследований, в центре которых оказалась проблема морально-этического и философско-правового обоснования («легитимации») неприкосновенности человеческой жизни. Конструктивные дискуссии по атому вопросу, соревнование позиций на пространстве демократически организованного дискурса воспринимаются одновременно как способ разрешения практических проблем и как форма научно-теорётической в том числе философско-этического, диалога. Выдающиеся философы Запада — Р. Дворкин, Дж. Роулз, Ю. Хабермас, К.-О. Апель, Ч. Тейлор и другие—являются авторитетными участниками специальных дискуссий юристов, политиков, социологов, экологов, лингвистов, культурологов. Благодаря этому дискуссии приобрели определенную теоретическую и методологическую направленность. Важным следует считать и тот факт, что философско-правовая мысль творчески развивается в открытой полемике между представителями различных школ, направлений.

В последнее время, отражая сложный, динамичный, противоречивый, но единый мир права, в философии права намечается тенденция радикализации противоположностей: «право — неправо», «право — произвол», «человек — власть», «человек — коллектив», «индивид — государство». В подобной диспозиции мир права предстает как особого рода субстанция, отличающаяся своей спецификой и местом в иерархии способа человеческого бытия.

Таким образом, философско-правовая мысль XX столетия не имеет единого господствующего направления. Наоборот, для нее характерен плюрализм взглядов и тенденций. Плюрализм как отличительная черта философии права XX столетия является следствием многообразия событий, произошедших на переломном этапе истории человечества, и исследований права с учетом его различных проявлений и принципов функционирования в современном мире. Также, в XX веке формируется неклассическая модель правосознания как своеобразный протест против власти формальных норм и принципов, которые были препятствием на пути реализации человеком своей экзистенции.