Тюремная субкультура

Субкультура тюрьмы и криминальных кланов

История вопроса 

Изучение  криминальных субкультур имеет на сегодняшний  день уже богатую историю. Интерес  к деклассированным элементам общества обозначился в Европе в ХV веке. К этому времени относится  первый закон против нищих (Вена, 1443). С начала ХV века появляется ряд материалов о нищих, бродягах, разбойниках и их тайном языке в Германии. В 1510 году создается "Книга бродяг", заключающая описание быта и нравов профессиональных нищих и содержащая первый систематический словарь их условного языка. Во Франции первый словарь воровского жаргона появляется в ХV веке, тогда же Ф. Вийон пишет баллады на "цветном (воровском) жаргоне", ставшие первым циклом художественных произведений, описывающих уголовный мир "изнутри". Мир английского общественного "дна" представлен в памятниках ХVI века "Братство бродяг" (1560) и "Предостережение против бродяг" (1567), возникновение которых также связано с законами против нищенства. О лондонских мошенниках в 1591 году Р. Грином написана книга "Замечательное разоблачение мошеннического промысла". Быт испанских мошенников, авантюристов, бродяг, шутов, картежников, их иерархия, организации, законы, жаргон находят поэтическое отражение в испанском плутовском романе, главный герой которого -- пикаро -- представляет собой литературную транскрипцию реального пикаро ХVI–ХVII веков, но поэтика его поведения, его языковое и поведенческое арго, структура его трюков вполне соответствуют современной криминальной поэтике. Количество памятников растет: в ХIХ–ХХ веках появляется множество публикаций лингвистического, юридического, бытового характера, посвященных деклассированным.

Записи  арго у славянских народов относятся к ХIХ–ХХ векам. Русские записи, сделанные собирателями-этнографами, литераторами, лингвистами, позволяют на новом материале реконструировать особенности той общественной среды, в которой возникают и развиваются криминальная субкультура, фольклор и арго.

Русская криминальная субкультура зародилась в глубокой древности. Ранние свидетельства о ней находим в былинах, разбойничьих песнях и преданиях о разбойниках. Первые известия об арго (ХVII век) связаны с казаками, наиболее древний пласт арготизмов восходит к лексике новгородских и волжских речных разбойников, бурлаков, калик перехожих. В создании арго и криминального фольклора принимали участие также бродячие ремесленники и торговцы (офени). В современной криминальной среде живы предания о купце по имени Офеня - создателе арго [Грачев 1997: 32].

Исследованием русского криминального и тюремного миров занимались начиная с ХIХ века языковеды, этнографы, криминалисты .

Раньше  всего проявили интерес к культуре русского разбойничье-воровского мира художники слова. В ХVIII веке в  России появляются литературные произведения, в которых изображается отечественный криминальный мир. Первыми из них можно считать "Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождений, сочиненное Матвеем Комаровым в Москве" и рассказ И. Новикова "О лукавом нищем". К ХVIII веку относятся и первые публикации разбойничьего и тюремного песенного фольклора в сборниках Трутовского, Чулкова, Кирши Данилова. В отдельный раздел разбойничьи песни наряду с "воинственными" и "солдатскими" выделяет П.В. Киреевский. В 1820-е–1830-е годы начинается запись разбойничьих преданий, к которым примыкают и предания о крестьянских восстаниях. Разинский фольклор, разбойничьи песни и предания записывают А.С. Пушкин и Н.Н. Раевский. А.С. Пушкин является основоположником собирания фольклора о пугачевщине. Образы арестантов и беглых каторжников эпизодически появляются в русской литературе начиная с 1830-х годов в творчестве И.Т. Калашникова, Н.С. Щукина, Н. Полевого, А. Таскина, Д.П. Давыдова. Внимательное изучение жизни и быта преступников начинается с "Записок из Мертвого Дома" Ф.М. Достоевского – появляются очерковые записки, повести, романы, посвященные исследованию острожной жизни. В числе первых – роман Вс. Крестовского "Трущобы", претендующий на сходство с "Парижскими тайнами" Э. Сю. Большую роль в собирании демократического фольклора (фольклора социального протеста, народных бунтов, тюремного, фабрично-заводского, солдатского) сыграли фольклористы-шестидесятники. На обложке 9-го номера "Искры" за 1864 год даже появилась дружеская карикатура "Калики перехожие", на которой в одежде странников были изображены П. Якушкин, П. Рыбников, В. Слепцов, Н.К. Отто, А. Левитов, Е. Южаков, С. Максимов – собиратели-очеркисты демократического склада. Представители революционно-демократической фольклористики обращаются к разбойничьему и тюремному фольклору. На важность изучения пугачевско-разинского фольклора указывает И. Худяков, в ссылке в Астраханской губернии записывает тексты легенд и преданий о Пугачеве и Разине П. Якушкин, описание быта "голи кабацкой", нищих, беглых воров и разбойников дает И. Прыжов в "Истории кабаков", как самостоятельную тему "вольных людей" выделяет Н. Аристов. Разнообразные типы деклассированных, в особенности бродяг, становятся постоянными персонажами журнальных беллетристических и этнографических текстов, публикующихся в "Колоколе", "Современнике", "Русском слове", "Деле". Описателями тюремной субкультуры и собирателями тюремного фольклора становятся политические заключенные – В.Г. Богораз, В.С. Арефьев, А.А. Макаренко, Ф.Я. Кон и др. Тюремный мир, известный многим писателям изнутри, нашел отражение в русской литературе. Заключенными российских тюрем в разное время были Л. Мельшин, В. Фигнер, В. Короленко, В. Серошевский и др., в мемуарах которых представлены зарисовки быта и жизни не только политических ссыльных, но и представителей старой воровской среды. Интерес к жизни заключенных проявил А.П.Чехов, совершивший поездку на остров Сахалин. Этнографически точные картины социального "дна" предреволюционной эпохи представлены в произведениях В. Гиляровского и М. Горького. В советское время заключенными российских тюрем стали многие литераторы и деятели культуры (А. Солженицын, В. Шаламов и др.), в своих мемуарах и литературных произведениях осветившие некоторые особенности субкультуры советской тюрьмы.

История русской арготической лексикографии  начинается в ХVIII веке. Первый словарный  материал об условном языке офеней зафиксирован в "Словаре Академии Российской" (1789–1794). В 1820-е годы в журнале "Московский телеграф" появляются первые работы, посвященные условному языку волжских разбойников. В 1850-е годы В.И. Даль составляет словарь "Условный язык петербургских мошенников". В 1859 году появляется словник "Собрание выражений и фраз, употребляемых Санкт-Петербургскими мошенниками", в 1903 году – "Босяцкий словарь" Ваньки Беца, в 1908 -- словарь В.Ф. Трахтенберга "Блатная музыка. Жаргон тюрьмы".

Этнографами, психологами, фольклористами описывались  разные аспекты тюремной картины мира. Первую музыкальную запись тюремного фольклора осуществил композитор В.Н. Гартенвельд, совершивший в 1908 году поездку в Сибирь для изучения песен каторги и ссылки. Особенности тюремной психологии привлекли внимание М.Н. Гернета, выпустившего в 1925 году книгу "В тюрьме", в которой был обобщен материал, собранный в тюрьмах Москвы и Петербурга, ему же принадлежит многотомный труд "История царской тюрьмы". Народная поэзия царской каторги и ссылки становилась предметом исследования в целом ряде статей и диссертаций в советское время. В числе наиболее богатых по материалу следует назвать работы Т.М. Акимовой, В.Г. Шоминой, С.И. Красноштанова, А.М. Новиковой. Тексты, отражающие дореволюционную тюремную традицию, записывали и публиковали В.П. Бирюков, Е.М. Блинова, А.В. Гуревич, Л.Е. Элиасов, А. Мисюрев и др.

Тема  советских тюрем стала популярна  в нашей фольклористике и этнографии в начале 90-х годов. В 1990 году появились  работы, повященные этнографии тюрьмы и лагеря [Самойлов 1990, Кабо 1990, Левинтон 1990]. Из жанров тюремного фольклора первой привлекла к себе внимание блатная песня. Начальная попытка ее осмысления была предпринята Абрамом Терцем (А.Д. Синявским) [Терц 1991]. Постепенно начали появляться антологии современной тюремной лирики, первой из которых стал сборник "Песни неволи" (Воркута, 1992 г.). Фольклористы заинтересовались и другими жанрами современного тюремного фольклора: мифами, преданиями, устными рассказами заключенных. В Санкт-Петербурге в 1994 году вышел сборник "Фольклор и культурная среда ГУЛАГа "- первая книга, изданная на эту тему: в нее вошли стихи и песни советского ГУЛАГа, воспоминания бывших зэков, статьи фольклористов. В последние годы обозначился интерес к письменным формам фольклора -- начали публиковаться альбомы воспитанников детских колоний и изучаться представленные в них жанры [Шумов, Кучевасов 1994; Калашникова 1994; Калашникова 1998]. Однако современные исследования отечественных фольклористов посвящены отдельным жанрам тюремного фольклора и опираются на материал письменный или записанный вне зоны. В настоящей работе используются методы наблюдения и интервьюирования заключенных непосредственно в местах лишения свободы и делается попытка описания тюремной картины мира "изнутри".

Невербальные  кодыПространство

И дом  мой -- не дом, а тюрьма.

И бег  мой -- не бег, а побег.

(тюремная  песня) 

Для тюремной картины мира характерно восприятие пространства как замкнутого, времени -- как цикличного. Здесь две доминанты: путь и круг. Путь – основная ось, по которой строится жизнь арестанта и которая организует пространство ряда тюремных текстов, жизнь арестанта-бродяги – вечное странствие. В тюремном мире путь-этап становится метафорой подневольного скорбного жизненного пути. Олицетворением безличной судьбы становится столыпинский вагон (вагон для перевозки заключенных), воспетый в тюремной наивной литературе и фольклоре. Дороги из КПЗ (камеры предварительного заключения) в Централ (центральную тюрьму), из Централа – на зону замыкаются, за временным посещением пространства свободы следует новое посещение тюрьмы. Возникает представление о "плене российских лагерных дорог" (СР). Россия в этой картине мира оказывается большим тюремным кругом.

Заключенные противопоставляют пространство воли и неволи. И то и другое в значительной степени мифологизируется. С одной стороны, воля представляется осужденным как райский мир, по всем признакам противоположный тюремному. "А там за забором душистей трава, / И воздух свежей, и синей синева", -- пишет в тюремных стихах бывшая актриса Светлана Пезина (ЖК). Пространство воли -- обширное, открытое, живое, наполненное. Пространство зоны -- ограниченное, мертвое, пустое, закрытое. Воля соизмерима с космосом, это вся вселенная. Зона -- пространство не-жизни, но здесь острее переживается тот звучащий и красочный мир, который остался за колючей проволокой.

Наряду  с этим радужным восприятием воли звучит и другой мотив: Россия -- падшая страна, общая камера: "Земля ее дышать устала, / Вокруг сосет ее трясина: / Народ заблудший бесится сполна. / И хоть лицом она красива, / Душа ее черным-черна" (ЖК). В тюремной картине мира Россия -- общая тюрьма, о чем свидетельствуют также татуировки: ПРАВИЛА – "правительство решило арестовать всех и лишить амнистии", РОКЗИСМ – "Россия облита кровью зэков и слезами матерей", "Никогда не жил счастливо в этой забытой Богом стране", "Буду счастлив не на грешной земле, а на том свете" (Т). Известны и такие рисунки-татуировки: карта Советского Союза, граница в виде колючей проволоки, текст: "Большая зона коммунизма Политбюро ЦК КП"; карта Советского Союза, обтянутая колючей проволокой, надпись: "Гулаг НКВД" (Т).

В искаженном и страшном мире пространство зоны воспринимается зэками как ограниченное и неживое, но все же "свое".

Тюрьма  – пространство быта

Пространство  быта семиотично. Особенно высока степень знаковости пространств тюрьмы и зоны как мест, где бытовая жизнь происходит "на виду" и каждое действие носит двоякий характер: действие не только для достижения определенной цели, профаническое действие, но и показное, в определенном смысле сакральное, подчеркнуто или скрыто ритуальное, реализующее норму.

В тюрьмах  и ИТК (исправительно-трудовых колониях) поведение жестко регламентировано, заключенный обязан исполнять все  формальные предписания. Жизнь в  зоне подчинена уставу, регламентированы все детали частной жизни, особенности одежды, условий быта. Отклонения от нормы обретают особую символическую роль. Противопоставляя свои законы официальным, воры и блатные заботятся о соблюдении неформальных предписаний и правил. Вор негативно относится к государственной власти, это отношение проецируется на его отношение к администрации тюрьмы и лагеря. В знак протеста против законов, установленных администрацией, весь распорядок дня в тюрьме и ИТУ (исправительно-трудовом учреждении) ритуально нарушается.

Пространство  зоны - поведенческое пространство. Отклонения от нормы оказываются выше по шкале символичности, чем их соблюдение. Воры и блатные не ходят в строю или ходят в последней шеренге, не посещают столовую, уклоняются от зарядки, встают позже других и т.д.

На зонах  главный запрет, соблюдаемый блатными, -- отрицание работы. В прошлом  символическое отрицание работы подчас выражалось в подчеркнуто  ритуализованных действиях: воры устраивали театрализованные представления, сжигая орудия труда и греясь у подобных костров.

Среди запретов наиболее важную роль играют те, которые связаны с предметами "низкими", ведь заключенные стараются  держаться как "достойные арестанты" и "не ронять себя". Особую символическую  нагрузку имеют действия, связанные с парашей: человек, моющий парашу, считается опущенным.

В тюрьмах  табуирован жест поклона. Существует тюремный запрет поднимать что-либо с пола. Табуирован красный цвет (ментовской). Табуированы также некоторые  слова. Вместо "садись" говорят "присаживайся", вместо "спасибо" - "добро".

В соответствии с воровским законом, принимать  участие в любых мероприятиях, организуемых начальством, -- западло. "Чужим" для тюремного сообщества становится труженик-ударник, актер  тюремного театра, поэт, печатающийся в лагерном журнале и т.п. В санкт-петербургском тубдиспансере в 1997 году лежали два бывших зэка. Один из них уверял, что никогда не участвовал в концертах, которые организовывало в ИТУ начальство, но в отсутствие пахана признался, что выступал с музыкальными номерами -- играл на гитаре; при этом он просил держать этот факт в секрете. Бывшая зэчка рассказывала о том, что на зоне не ходила к психологу (в клуб), поскольку остальные могли предположить, что она идет к начальству, и ее положение стало бы еще тяжелей (вступившие в контакт с начальством -- суки -- презираемая категория заключенных в тюрьмах и ИТУ).