Социальный порядок в России

В 1996 г. Центр исследования общественного  мнения Средне-Европейского университета провел социологический опрос 1111 респондентов в России, Польше и на Украине¹⁹³. Был поставлен вопрос: "Существует ли классовый конфликт в вашей стране?". Ответы по странам распределились следующим образом. Большинство респондентов дало положительный ответ (45%, 43%, 42% соответственно), меньшинство отрицательный (30%, 28%, 28%), а остальные не дали определенного ответа.

Респонденты, давшие положительный  ответ на вопрос о конфликтности  классов в российском, польском и  украинском обществах, полагают, что  он развертывается между богатыми и  бедными, работодателями и работниками, руководителями и подчиненными. При этом большинство (51%, 48%, 54%) считает, что посткоммунистические общества в данных странах по-прежнему состоят из рабочих, крестьян и интеллигенции, а меньшинство (21%, 24%, 19%) полагает возможным использовать для социальной идентификации схему "высшие - средние - низшие классы". Но характерно, что за период с 1991 г. по 1996 г. число людей, причисляющих себя к высшим классам, существенно не изменилось и удерживается в пределах 1-3%. За этот же период произошло резкое падение числа людей, причисляющих себя к средним классам (в России от 78% до 28%, в Польше от 76% до 48%, на Украине от 74% до 24%). Одновременно наметилась тенденция причисления себя к низшему классу (от 22% до 48%, от 21% до 43%, от 19% до 58% в каждой стране соответственно). Как интерпретировать эти социологические данные?

Резко увеличилось число людей, понесших потери от социальных преобразований. Ранее чувство принадлежности к средним классам было связано с ромбоидальной структурой социалистического общества. За период его трансформации в общество с рыночной экономикой произошел процесс преобразования критериев самооценки и на первый план выдвинулось богатство как основа разделения общества на классы. Причем улучшение материального благосостояния за указанный период отмечают только 12%, 14% и 8% респондентов, а ухудшение - 74%, 67% и 78%. При этом характерно, что принадлежность к властно-управленческому аппарату стоит на первом месте как критерий роста материального богатства, а на занятие частным предпринимательством как фактор роста богатства указало только 6-8%. На первое место среди измерителей богатства выдвинулся высокий уровень потребления, а не труда, предприимчивости и знания.

Характерно то, что ни один человек, занимающийся частным предпринимательством, не причисляет себя к высшему классу. Здесь, конечно, нельзя сбрасывать со счетов влияние посткоммунистической идеологемы, согласно которой предприниматели относятся к среднему классу. Она широко пропагандируется СМИ и научной литературой. Чем выше уровень образования, тем большее число респондентов причисляют себя к средним классам. В общественном сознании принадлежность к высшему классу традиционно отождествляется с властно-управленческим аппаратом и профессиональными иерархиями интеллигенции. По сравнению с высшим среднее образование служит более определенным фактором классовой идентификации. Среди квалифицированных рабочих со средним образованием значительно больший процент лиц, причисляющих себя к среднему классу.

Оставляя в стороне проблему отношения между субъективными показателями (идентификация себя с высшим, средним или низшим классом не является социальной иерархией, а разновидностью исторически сложившейся и определенной теории общества) и объективными критериями (профессия, образование), отметим еще один аспект проблемы.

В СССР и других социалистических странах элиминировалась роль частной собственности и связанной с ней той части среднего класса, которая обладала независимыми от власти средствами существования. На Западе в это же время происходил процесс развития сектора финансовых услуг, формируемый из публичных денежных средств. Главный социальный конфликт современного капитализма - это конфликт между старым средним классом собственности и богатства и новым средним классом знания, основанным на определенных квалификациях и пропитанным социалистическими идеями.

Парадокс складывающегося нового порядка заключается в том, что "старые" средние" классы возвращаются в Россию и пытаются формировать не только действительность, но и социальную науку. Тогда как "новые" средние классы социализма, связанные с приобретением высшей профессиональной квалификации, численно уменьшаются и теряют свою опору в государственном бюджете. "Утечка мозгов" в другие страны стала выражением этой тенденции¹⁹⁴.

В трансформирующейся России развертывается конфликт между этатистско-социалистической и либерально-капиталистической концепциями социального развития. Но в этот конфликт оказываются втянуты большая часть неквалифицированных рабочих и крестьян - с одной стороны, и образованные люди, независимо от сферы их деятельности, с другой стороны. Сохранившаяся интеллигенция пока не в состоянии противопоставить себя классу собственности и богатства.

4.2. Классовая структура  и новые социальные типы

Сразу же обратимся к авторитетному  мнению М. Вебера. “Социальными классами, - отмечает он, - являются: а) рабочий класс в целом, и он тем более становится таковым, чем более стандартизируется процесс труда; б) мелкая буржуазия; в) не обладающая собственностью интеллигенция и специалисты (техники различного рода, представители умственного труда, работники администрации, которые внутренне чрезвычайно дифференцированы в зависимости от расходов на подготовку, полученную ими); г) привилегированные классы благодаря собственности и образованию”¹⁹⁵. Наличие данных классов М. Вебер фиксировал на протяжении всего послеаграрного (индустриального) периода цивилизации. Этот период продолжается.

В посткоммунистических странах происходит общий отход от плановой экономики  и системы политического авторитаризма. И, несмотря на мощные традиции авторитаризма в России и возможный «откат» к ним, этот процесс делает еще более актуальной предложенную выше типологию социальной структуры. Для ее конкретизации необходимо тщательно проследить автономную роль экономики, власти и знания в определении классового положения и социальной структуры. Кроме того, в указанной типологии отсутствует крестьянство. Поэтому необходимо ее дополнить данным классом. Эти классы существуют и в сознании людей.

В соответствии с данной типологией можно выделить еще ряд тенденций в посткоммунистической России: происходит восстановление привилегированных классов на основании собственности и образования; началось преобразование не обладающей собственностью интеллигенции; происходит количественный рост мелкой буржуазии и становление ее нормативно-ценностного порядка (этоса); начинается реструктуризация и количественное уменьшение рабочего класса, политическое лицо которого в России еще не оформилось; начались также глубокие процессы преобразований в крестьянстве.

Данные тенденции происходят на фоне более широких социальных изменений. Россия, как и другие посткоммунистические страны, пытается вырваться из принципов, способов действия и институтов реального социализма. Одновременно она пытается усвоить принципы деятельности систем, базирующихся на частной собственности, рынке и политической демократии. Однако эти системы тоже не стоят на месте. Следовательно, преобразования в России зависят не только от внутренних причин, на анализе которых сконцентрирована большая часть интеллектуальных усилий российских ученых. “Гонка за лидером” - высокоразвитыми странами Европы и Америки - продолжаются. Какие последствия она принесет для изменения социальной структуры России? - пока трудно представить.

Зато можно сказать вполне определенно, что ни одна конкретная социально-историческая форма каждого из указанных классов никогда окончательно не определена. Все классы движутся ощупью, лавируя среди противоположных тенденций, которые не могут целиком контролироваться ни одним из классов. Эти тенденции проявляются как внутри страны, так и на международном уровне.

Классы в целом стремятся  быть сознательными участниками  собственных преобразований. Но ни одному из классов нельзя приписывать ведущую роль, как это делал коммунистический режим. Из такого приписывания вытекало скрытое и открытое господство политических институтов над громадными массами людей и превращение классов и социальной структуры коммунистических обществ из субъекта в объекты социально-исторических процессов.

Хотя в современной России эта тенденция тоже проявляется, пропорция согласия общества и отдельных классов с нею еще не изучена. Эмпирическая социология пока не способствует познанию всех аспектов данного согласия или несогласия. Причем, политическая структура современной России (совокупность партий и избирательных блоков) не соответствует ее социальной структуре, поскольку политическая структура посткоммунистических обществ не способствует объединению каждого из указанных классов на уровне всего общества, появлению их политических организаций и массовых действий, отражающих возникающие снизу социальные движения. Видимо, классам в новой России еще предстоит сыграть свою роль субъектов истории.

Если рассматривать порядок  социальных классов как определенную иерархию от более к менее привилегированным с экономической, политической и культурной точек зрения, то на вершине находится класс, базирующий свои привилегии на собственности и образовании. В контексте всего теоретико-социологического наследия М.Вебера можно сказать, что речь идет о классе буржуазии или капиталистов во всей его внутренней дифференциации. С учетом данной дифференциации Вебер использовал множественное число при квалификации “привилегированных классов” и на основании критериев собственности и образования считал их близкими к сословиям (статусным группам).

Класс российской буржуазии возникает  на глазах. Если учесть ее существование до 1917 г., то можно говорить о “возрождении” дореволюционной российской буржуазии. Однако процессы имущественной, поколенческой и культурной преемственности были решительно прерваны коммунистическим режимом. Поэтому процессы ее становления в современной России можно назвать новым рождением мертвого класса. Причем, процессы оживления этого “мертвеца” не всегда поддаются эмпирическому наблюдению и теоретическому обобщению. Многие явления остаются в тени. Хотя русские капиталисты уже появились, они, как правило, предпочитают скрывать свои источники доходов. Нелегальная деятельность этого класса во многом объясняется тем, что подавляющее большинство действует в торговле, а не в производстве материальных и духовных ценностей. Границы между легальными и нелегальными доходами стерты “теневой экономикой”. Новая банковская система пока не установила жесткую ответственность за большие кредиты (что особенно наглядно продемонстрировала война в Чечне). Это создает шанс избегать налогов и использовать другие формы институционализации теневой экономики. Поэтому рождение заново российской буржуазии с самого начала стало разновидностью социальной патологии.

Из каких же прежних социальных групп и на основе каких ресурсов функционирует “новый класс” в  новой России?

Если обобщить большинство публицистических и научных материалов, посвященных  данному вопросу, можно указать  следующие группы и типы ресурсов, на основе которых рождается посткоммунистический русский капитализм: 1. Номенклатурное прошлое как статусное и сословное средство. 2. Создание фирм благодаря личной энергии и связям со статусно-сословными группами. 3. Выполнение протокапиталистических функций по назначению государства. 4. Организация фирм на основе изобретений. 5. Развитие новых организационно-экономических форм из прежних, существовавших еще при коммунистическом режиме.

Таким образом, в период социальной трансформации финансово-промышленный капитал России формируется из разных социальных источников и ресурсов. Рассмотрим их более детально.

Постноменклатурное происхождение  русского капитализма - главная тема публицистики. Однако нам неизвестны конкретно-социологические исследования, которые бы точно определили пропорцию возникших таким образом фирм на уровне страны, региона, области, района. Не вызывает никаких сомнений, что этот путь появления нового класса русских капиталистов характерен для крупных промышленных предприятий и оптовой торговли. Исходный пункт их становления - статус директора или руководителя предприятия и учреждения, который позволял начать преобразование государственного предприятия в акционерное общество или другие формы частной собственности.

Обычно это происходило при поддержке рабочих данного предприятия, которые из-за корпоративных интересов не смогли предвидеть всех последствий соединения своих классовых интересов с интересами класса капиталистов. Могли существовать также скрытые доходы, накопленные при прежнем статусном положении. Они приводились в движение в бизнесе, который, как правило, опирался на информацию и контакты руководства предприятий с властно-управленческим аппаратом коммунистической системы. Иначе говоря, статус и информация, сложившиеся при прежней системе, использовались для конституирования посткоммунистической экономики.

Следовательно, властное положение  было преобразовано в ресурс богатства.  В этом процессе взаимодействовали индивидуальные свойства класса капиталистов (гибкость, преобладание своекорыстных мотивов поведения над остальными, способность идти на риск и др.) с институциональными правилами социалистической экономики.

Существовало и иное отношение  между индивидуальными свойствами и статусным положением. Оно способствовало становлению другой группы капиталистов, которые "сделали сами себя". Трансформация в направлении капитализма открыла широкое поле деятельности для оборотистых, ловких и предприимчивых людей, уверенным в себе и способным использовать представившиеся возможности. Вообще говоря, система деятельности и связей социальных институтов, сложившаяся при социализме, способствовала появлению целого социального слоя абсолютно беспринципных людей, для которых моральные и идейные мотивы поведения всегда находились на последнем месте.

Социальные институты поддерживали такие человеческие качества и способствовали тому, что такие люди при социализме (особенно после смерти Сталина) могли  делать карьеру. Причем, она была связана  с получением высшего образования, поскольку после 50-х гг. оно окончательно превратилось в элемент социального статуса, а не интеллектуальной и духовной культуры. Социологические исследования подтверждают, что в большом бизнесе преобладают люди с высшим образованием. “Символический капитал” (массовое стремление советских людей получить образование для того, чтобы “выбиться в люди” и стать хоть маленьким, но “начальником”, но не для того, чтобы участвовать в производстве культуры) постепенно преобразовывался в ресурс богатства. Социальная значимость воспитания и культуры, профессий и социальной принадлежности родителей, социально-профессиональной сети отношений при этом играли подчиненное положение.