Фразеологизмы с компонентом-орнитонимом в русском языке

     Отсюда  следует, что образ птицы связан  с огромным количеством мифологических  сюжетов. Птицы выступали как  символы божественной сущности, являлись вершиной мирового древа и древа жизни; в древних и многих других современных традициях в виде птицы является представление о душе; также широко были распространены представления о птицах как о первопредках, тотемах племени. В свою очередь в качестве тотемов выступают как «хорошие», так и «плохие» птицы. Разграничение птиц на «хорошие» и «плохие» перешло и в наши дни. Это можно проследить путем рассмотрения фразеологизмов, представленных в последующих главах.

 

                            

 

 

 

      

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2 ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ С КОМПОНЕНТОМ-ОРНИТОНИМОМ В РУССКОМ И БЕЛОРУССКОМ ЯЗЫКАХ

 

2.1 Фразеологизмы с компонентами-названиями «нечистых» птиц

 

В этой главе будут  рассмотрены фразеологизмы с  названиями-орнитонимами ворона, ворон, воробей, гусь, кукушка (5). В отдельных разделах главы приводятся словарные значения названных лексем-орнитонимов, сопоставления значений русских и белорусских фразеологических единиц.

 

2.1.1 В этом разделе будет представлен языковой материал, связанный с орнионимом ворона, ворон.

     Ворон – один из интересных и вместе с тем малоисследованных персонажей белорусского фольклора. Что касается самих мифологических функций и связей ворона, которые реконструируются на основе фольклорных данных, то можно выделить следующие:

а)   соотнесение  ворона с водной стихией: морем («Ляцеу воран па-над морам…»), озером («Арол (воран) пераносiць сваiх птушанят цераз возера…»), криницей («Ты, чоран воран, ляцi у Кiеу. У Кiеве стаiць каплiца, пад каплiцай крынiца»), водой («Ой, ляцеу воран ды чорная галка, // Ой, нiзка над вадою»);

б)   соотнесение  ворона с предметами, связанными с  водой: колодцем («Воран прыляцiць, дастане косьцi твайго брата, кiне у жывушчы калодзеш – ажывiць»);

в)   «всезнание»  ворона: один из его постоянных эпитетов – «вестник». Именно по причине своего «всезнания» ворон часто фигурирует в приметах; когда надо кого-нибудь найти, обращаются к ворону («А ты, вораня…па свету лятаеш, пабольш за нас знаеш…»);

г)   ворон – борец  за правду и справедливость: («Арол (воран) пераносiць сваiх птушанят церах возера; ратуе таго, якi гаворыць яму прауду»);

д)   «карательные»  функции ворона: он своим криком (или просто появлением) приносит несчастье;

е)     функции  ворона: в белорусских заговорах  ворона зовут на помощь от болезни («Эй ты, воран-орлам…Дзюбкаю выбiвай, ету боль кокцямi выдзiрай…»). Принесение вороном мертвой и живой воды тоже можно рассматривать как проявление его способности лечить людей, помогать им;

ж)   связь ворона с миром умерших: говорят, что ворон прилетает с «чужой стороны» («Ляцеу воран з чужых старон…»). Ворон может быть одним из представителей смерти, поймать в сказках его можно, если только сумеешь притвориться мертвым;

з)   антропоморфность ворона: часто в сказках ворон описывается как Ворон Воронович;

и)   пара воронов  – Орел

к)   двойственность ворона как возможное проявление культа близнецов. В сказках есть, где ворон действует не один, а вместе с другим воронам, всегда более молодым. Эти два ворона садятся есть убитого коня или быка, а герой, который спрятался внутри, вылезает и хватает вороненка. Старый ворон, чтобы спасти молодого, должен принести мертвую и живую воду. Герой убивает вороненка, прыскает на него принесенной водой и, когда тот оживет, отпускает его на волю. Этот сюжет интересно соотнести с мыслью            В.М. Топорова, в соответствии с которой боги-близнецы представляют собой двух братьев, один из которых (старший) – жрец, а второй (младший) – вояр (княжеской/царской принадлежности). Младший также первый смертный, которого старший брат – жрец – приносит в жертву. Также интересно сравнить это с выше обозначенной парой Ворон – Орел, где Орел как раз и может сигнализировать о царской принадлежности второго, младшего [9, с.88-89].

     Сравнительный  анализ фольклорных функций и связей ворона с мифологическими функциями и связями бога неожиданно подсказывает множество аналогий. Это дает возможность сделать уверенные шаги в реконструкции.

     Древние  представления про ворону формируют  семантику фразеологизмов с названными орнитонимами.

     Ворона и ворон через свой черный цвет, хищность, привычку есть падаль, склонность к злодействам и смышленость получают символическое значение «нечистых», дьявольских, проклятых птиц, связанных с душами умерших, загробным миром и т.д. Причем очень часто те или другие биологические свойства конкретной птицы отражаются во фразеологии и оцениваются только в той мере, в какой они находятся эмоционально близкими человеку.

     Образ ворона, в прямом значении, трактуется в словаре русского языка, как «большая всеядная птица серая или черная, родственная вороне» [10, с.90].

     Последующее  употребление образа ворона, вороны в фразеологических единицах будет в переносном значении.

     Рассмотрим  фразеологизм белая ворона, его значение и написание в русском и белорусском языках.

     Фразеологизм белая ворона в русском языке обозначает 'человека, резко отличающегося чем-либо от окружающих его людей, выделяющийся чем-либо, не похожий на них' [11, с.79].

     Вполне  возможно, что когда-то в выражение белая ворона вкладывался негативный оттенок. Быть белой вороной или чувствовать себя белой вороной, например, могло значить 'чувствовать себя неприятно, неловко среди других, чувствовать, что к тебе плохо относятся окружающие'. Но этот неодобрительный оттенок в значении фразеологизма сгладился; понятие белая ворона распространилось сейчас на характеристику 'человека исключительного, необычного, привлекающего чем-то к себе внимание, человека заметного, выделяющегося чем-то' [12, с.179].

     В белорусском языке наблюдается абсолютная аналогия как в написании, так и в семантическом аспекте рассмотрения фразеологизма белая варона.

     Фразеологизм белая варона. Калька с лат. (alba owis) или англ. (white crow) языков, обозначающая 'чалавека, рэзка непадобнага на iншых людзей сваiмi паводзiнамi цi знешнiм выглядам, не такi, як усе' [13, с.49].

     Словосочетание белая ворона только на первый взгляд кажется нелогичным сочетанием двух несочетаемых понятий: в природе встречаются, хоть и редко, белые вороны. Такая необычная расцветка вызывается отсутствием в организме нормальной пигментации. Впервые словосочетание было употреблено с метафорическим значением в сатире римского поэта I – II ст. Ювенала. Оттуда как калька с латинского языка оно перешло не только в восточнославянские, но и в многие другие европейские языки. [13, с.49].

     Фразеологизм ворона в павлиньих перьях в русском языке обозначает 'человека, тщетно пытающегося казаться более важным, значительным, чем он есть на самом деле, старающийся играть более важную, не свойственную ему роль' [11, с.79].

     В белорусском языке  фразеологизм варона у паулiнавых пёрах. Полукалька с русского языка (ворона в павлиньих перьях). Этот фразеологизм обозначает 'чалавека, якi марна iмкнецца паказаць сябе лепшым, больш значным, чым ён ёсць на самай справе'[13, с.70].

      Фразеологизм сложился  на основе байки И.А. Крылова  «Ворона» (1825). Вставив себе в хвост  павлиньи перья, ворона «задрав  нос» пошла гулять с павами, думая, что все будут смотреть  не нее, как на чудо. Получился, однако, непредвиденный конфуз [13, с.70].

     Из приведенного фразеологизма ворона в павлиньих перьях в белорусском и русском языках видно, что и написание и семантика представленной фразеологической единицы совпадают. Только в русском языке, в отличие от белорусского, фразеологизм имеет более широкую семантику, более распространенную.

     Фразеологизм ни пава ни ворона в русском языке обозначает 'человека, который по своим взглядам, интересам и т.п. отошел от одних людей и не примкнул к другим' [11, с.307]. Этот фразеологизм был образован при помощи «сжатия» крыловских басен [3, с.116].

     В белорусском  языке фразеологизм нi пава нi варона. Заимствован с русского языка. Обозначает 'чалавека, якi адышоу ад адных i не далучыуся да другiх' [13, с.271].

     Выражение  из байки И.А. Крылова «Ворона» (1825), в которой говорится, как  ворона, преобразившись «под Паву»,  хотела всех очаровать. Но ее  ощипали сначала Павы, а потом  Вороны. И «от Ворон она отстала,  и к Павам не пристала», сделалась «ни пава, ни ворона». [13, с.271; 14, с.190].

     Фразеологизм ни пава ни ворона как в русском, так и в белорусском языках имеет полное совпадение как в написании, так и значении фразеологической единицы.

     Фразеологизм пуганая ворона, обозначает в русском языке 'излишне осторожного человека, который всего боится вследствие того, что его сильно и часто пугали' [15, с.88].

     В белорусском  языке фразеологизм пужаная варона. Общий для восточнославянских языков (русск. пуганая ворона, укр. лякана ворона). Обозначает 'залiшне асцярожнага чалавека, якi з-за перажытых выпрабаванняу баiцца нават таго, што не пагражае яму небяспекай' […, с.319].

     Эта фразеологическая  единица походит с пословицы пуганая ворона куста боится [13, с.319].

     Видно, что  фразеологизм пуганая ворона и в русском, и в белорусском языках имеет одинаковое значение и приблизительно одинаковое написание.

     Фразеологизм чорны воран, зафиксированный в белорусском фразеологическом словаре, обозначает 'аутамашыну для перавозкi арыштаваных' [13, с.408].

     Слово ворон в устном народном творчестве и в художественных текстах довольно часто уживается с устойчивым эпитетом черный. Обычно словосочетание черный ворон вызывает негативные экспрессивно-оценочные ассоциации, дополнительный оттенок предвестника беды, несчастья. Видно, это и стало основой для фразеологизации словосочетания [13, с.409].

      В белорусском  языке существует собственно  белорусский фразеологизм, не зафиксированный  в русском языке. Это фразеологизм варона загуменная, обозначающий 'разяваку, нерастаропнага, нехлямяжнага чалавека' [13, с.69].

     Выражение при сопоставлении с соответствующим свободным словосочетанием не воспринимается как метафорическое. Оно, скорее всего, возникло в итоге одновременной реализации прямого и переносного значения слова ворона ('птица' и 'разява') и его каламбурного дополнения прилагательным [13, с.70].

     С русским  языком, если провести аналогию, можно использовать фразеологизм считать ворон, имеющий значение 'ротозейничать, глазеть по сторонам; время, проведенное в праздности, безделие' [10, с.90, 11, с.467].

     Эти фразеологизмы  хоть и разные по написанию,  но в значении они схожи.  Речь идет о человеке невнимательном, неуклюжем и т.д.

     Проанализировав  фразеологические единицы с компонентом-орнитонимом ворона, ворон в русском и белорусском языках, можно сказать, что в большинстве своем фразеологизмы дублируются, имеют одинаковое написание и значение.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.1.2 В этом разделе предметом этнолингвистического анализа стаи фразеологические единицы с орнитонимами воробей и кукушка.

     Воробей и кукушка, благодаря своим отличительным признакам (небольшой размер воробья, кукушка, оставляющая своих детей в чужих гнездах и т.д.), дали толчок для развития фразеологических единиц, представленных в этом разделе.

     Воробей,  согласно белорусским народным  представлениям – птица-вредитель,  птица-злодей: крадет зерно, где  бы оно ни находилось, уничтожает  часть урожая; особенно воробьиным  нападениям подвергаласт конопля.  Воробей попал в ряд непочетаемых, хоть и не очень грозных «врагов» крестьянина. Согласно народной мифологии, воробей прыгает двумя ножками сразу, т.к. за провинность в час выборов птичьего царя ему связали ноги. Воробей хорошо живет и размножается, ибо это позволил ему Бог за то, что он украл один гвоздь, которым собирались прибивать Иисусу к кресту. Душа покойника в виде воробья может прилетать к близкому человеку, который сильно по нему тоскует. В образе воробья летают некрещеные души, значит, воробей принадлежит к разряду хтонических существ. На Полесье  воробьев зачисляют к тем гадам (ужей, жаб и др.), которые были собраны в сумку на уничтожение, но по неосторожности были выпущены человеком (ангелом), за что последний был превращен в аиста [9, с.77-78].

     Южные славяне пекли на Новый год воробьев. В других районах Беларуси воробьев палили, а пепел сохраняли, чтобы добавить его к семенам весной для магического предохранения от этих птиц. По воробьям девушки гадали на замужество: пойманного воробья кидали в распаленную печь, если тот смог вылететь, то и девушка «вылетит» замуж. Существовал белорусский народный танец «Верабей», основанный на имитации движений воробья. Все это свидетельствует, что в представлении человека его «серый сопутствующий» занимает не последнее место [9, с.78].

     В белорусском  сказочном эпосе содержится мотив  враждования воробья и мыши (сказка  «Верабей i мышаня»). При этом воробей выступает репрезентом всех птиц-жителей воздушных просторов, а мышь – репрезентом всех зверей, жителей земной поверхности. В войне птиц и зверей воробей выступает как неудачный соперник мыши. Сложные взаимоотношения воробья и с вороной. Так, в сказке «Пцiцы на Русi» воробей выступает обидчиком вороны, которую побили за то, что она обижает маленьких птиц. В итоге ворона была осуждена на смертное наказание. Несогласие воробья с вороной и сорокой подчеркивается и в сказке «Верабейка на былiнцы», в которой только черви послушались воробья и наконец заставили ветку качать воробья. В сказке «Быль i Верабей» просьбу воробья выполняют стрельцы, наказывая тем самым и червей, которые отказали тому в помощи [9, с.78].