Роль США в международных экономических и валютно-финансовых отношениях

Стратегические новации администрации Дж. Буша вызвали общественный резонанс. Демократы доказывали, что идея «превентивной войны» противоречит американской стратегической культуре, которая с середины XIX в. допускает только нанесение ударов по изготовившемуся к агрессии противнику.

Новый этап в развитии военно-политических концепций США начался во второй половине 2000-х годов. К этому времени в американском стратегическом планировании возродились концепции достижения победы в региональных конфликтах высокой степени интенсивности. Параллельно, накануне выборов в Конгресс 2006 года, близкие демократам эксперты немало писали о возникающем «кризисе американского лидерства». Эти тенденции предопределили появление нового поколения американских стратегических концепций, призванных предотвратить ревизию сложившегося в начале 1990-х годов миропорядка.

Первым шагом к модификации военно-политических концепций США стали осторожные дискуссии о причинах неудачного хода Второй войны в Персидском заливе. Появились публикации о том, что Пентагон переоценил значение авиационной мощи, недооценил значение сухопутных сил и не учел специфику иракского общества. Эти настроения были учтены в Белом доме, который 9 января 2007 г. провозгласил переход к «новой иракской политике». На смену лобовым штурмам городов пришла более тонкая игра на противоречиях между различными кланами и группировками.  
        В американской экспертной среде начались дискуссии о принятии новой военно-морской доктрины США. В 1990-х годах в Америке были разработаны проекты «кораблей будущего». Скептики, однако, возражали, что их создание приведет к излишней зависимости военно-морских сил от космических систем навигации и связи. 6 ноября 2007 г. ВМФ США отказался от немедленного финансирования работ по реализации этих проектов*. «Объединенная военно-морская стратегия» (2007) сосредоточила внимание на модернизации традиционной корабельной группировки. Приоритетными задачами были объявлены традиционные функции флота: (1) обеспечение передового присутствия в ключевых регионах мира, (2) сдерживание потенциальных противников, (3) достижение победы в случае начала межгосударственного конфликта. 

Эти проблемы породили второй после 1980-х годов всплеск интереса к концепциям космической безопасности. Толчком к их разработке послужило создание в 2004 г. отдела национальной космической безопасности при министерстве обороны США. С одной стороны, было признано, что распространение ракетно-космических технологий приведет к потере американской монополии на использование полноценного высокоточного оружия и военно-космических систем. С другой стороны, отмечалось, что развитие противоспутниковых технологий может породить новую концепцию сдерживания самих Соединенных Штатов посредством угрозы нанесения удара по их спутниковой группировке. Второе дыхание обрела школа «космического национализма», представители которой предлагали начать процесс вывода в космос ударных боевых систем, возродить прерванные в 1985 г. испытания американского противоспутникового оружия и пересмотреть правовые принципы использования космического пространства. Эти положения легли в основу «Новой космической политики США» (2006) и «Доктрины космических операций» (2007).

Особое место стала занимать проблема использования силы для охраны транспортировки энергоносителей. Еще в 1987 г. США провели операцию в Персидском заливе по защите танкеров от ракетно-бомбовых ударов Ирана и Ирака. В 2000-х годах этот опыт оказался вновь востребованным. В 2003 г. ряд американских исследовательских центров запустили проект «Energy and Environmental Security Initiative (EESI)», в рамках которого обсуждались и военные аспекты энергетической безопасности. Большое внимание уделялось предотвращению совершения террористических актов на путях транзита углеводородов (особенно в Малаккском и Ормузском проливах).  
        Другим направлением военной политики Соединенных Штатов стало усиление взаимодействия с союзниками в процессе реализации новейших военно-технических проектов. Трудности в Афганистане и Ираке убедили Вашингтон, что быстро достигать военные цели лучше с союзниками, чем вопреки их мнению. Отсюда – череда проектов, направленных на укрепление коалиционного потенциала: от развертывания систем ПРО в Восточной Европе и Восточной Азии до создания Единой автоматизированной системы ПВО НАТО. Эти проекты имеют двойное назначение: они создают системы, которые можно использовать и для защиты от нападений террористов, и для защиты определенных территорий в случае возникновения крупных региональных военных конфликтов. 

На этом фоне в США развернулась дискуссия о возрождении концепций ограниченного ядерного конфликта. В 2003–2004 годах американские аналитики с тревогой писали о попытках Китая начать модификацию своих стратегических ядерных сил, особенно атомных подводных лодок. С 2005 г. на первый план вышла проблема модернизации российского ядерного арсенала. Негативно Вашингтон отреагировал и на решение России о возобновлении регулярных полетов стратегической авиации (2007), и на заявление президента России Д.А. Медведева о возможности развертывания в Калининградской области российских оперативно-тактических ракет «Искандер» (2008). В моду вошли заявления о необходимости модификации стратегических ядерных сил США, напоминавшие по духу «меморандум Нитце» 1977 года76.  
        В таком контексте особое значение приобрела опубликованная весной 2006 г. статья двух американских экспертов Кейра Либера (Нотр-Дамский университет) и Дарлина Пресса (Пенсильванский университ). Авторы утверждали, что Соединенные Штаты вернули себе ядерное превосходство начала 1950-х годов и могут нанести успешный контрсиловой удар по пусковым установкам России и КНР. На фоне возрождения концепций ядерного сдерживания она вызвала резонанс в России и США. В 2006–2007 годах было организовано несколько круглых столов с участием видных экспертов в ядерной сфере. Их авторы пришли к выводу, что в унисон с развертыванием систем ПРО в США возрождается концепция ограниченного ядерного конфликта. 

Помимо интереса к концепциям ядерного сдерживания в США развернулись дискуссии о возможности отказа от ядерного оружия и построения «безъядерного мира». 4 января 2007 г. бывшие госсекретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, экс-министр обороны Уильям Перри и бывший глава оборонного комитета Сената Сэм Нанн опубликовали статью о необходимости радикального сокращения, а в перспективе и полной ликвидации ЯО78. Авторы предложили «дорожную карту» движения к безъядерному миру. Она предусматривала (1) изменение принципов боевого дежурства стратегических ядерных сил, (2) уничтожение тактического ЯО, (3) повсеместную ратификацию Договора о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний, (3) повышение безопасности систем хранения расщепляющихся материалов, (4) постановку под международный контроль замкнутого ядерного топливного цикла. 

На этой основе Гарвардский университет и Международный институт безопасности (Вашингтон) запустили в 2007– 2008 годах Проекты изучения возможности построения «безъядерного мира». Американские эксперты популяризировали опыт стран, добровольно отказавшихся от ЯО – ЮАР (1991) и Казахстана (1995). Не исключалась и возможность отказа от ЯО Британии ввиду немногочисленности ее ядерного арсенала и его включенности в американскую систему ядерного планирования79. В середине 2008 г. в поддержку проектов глубокого сокращения ядерных арсеналов выступили оба кандидата в президенты США – демократ Барак Обама и республиканец Джон Маккейн.  
        Итогом этих проектов стало создание 11 декабря 2008 г. международного движения «Глобальный ноль» (Global Zero), которое планирует провести в январе 2010 г. мировой саммит с участием 500 лидеров различных стран по проблемам полного уничтожения ЯО. 

Дискуссии о построении безъядерного мира означают пересмотр отношения США к ядерному оружию. В годы «холодной войны» ядерные арсеналы воспринимались в Соединенных Штатов и странах Западной Европы как средство, позволяющие уравновесить превосходство в обычных вооружениях стран Варшавского договора. Теперь ЯО начинает видеться оружием сдерживания самих США от осуществления полноценного лидерства в военной области. В таком контексте проекты создания «безъядерного мира» можно рассматривать как попытку закрепить превосходство США в области обычных вооружений. Одновременно они означают дальнейший отход Вашингтона от возникшей в 1960-х годах логики «взаимно гарантированного уничтожения».  
        Тенденции 2006–2008 годов означали серьезные перемены в развитии стратегической мысли США. Тематика противостояния транснациональному терроризму остается важной. Но она отходит на второй план перед возрождающимися концепциями ядерного сдерживания и развертывания системы противоракетной обороны. По-настоящему «новым вызовом» эпохи становится возрождение тематики конфликтов между великими державами за передел космического, информационного, океанического пространств и приполярных территорий.

На протяжении последних двух десятилетий военно-политические концепции США претерпели эволюцию. В 1990-х годах администрация У. Клинтона настаивала, что лучшим способом защитить интересы США будет кооперационная стратегия. В начале 2000-х годов республиканцы пришли к выводу, что интересам Америки больше соответствует доктрина «упреждающих ударов». К концу 2000-х годов на первое место выдвинулись новые угрозы: (1) растущая активность других держав в космическом пространстве, (2) возможные нападения на путях транзита энергоносителей и (3) возникновение локального конфликта, вызванного попыткой одной из держав пересмотреть выгодный Вашингтону статус-кво. Каждое и этих направлений предполагало наличие широкого набора сценариев, в которых Вашингтон может применить силу. 

Б. Обама занял пост президента США в один из наиболее тяжелых периодов в истории страны. Эпоха управления Дж.Буша-мл., погрузившая Америку в многолетнюю изматывающую войну на Ближнем Востоке, негативно отразилась не только на критическом и несколько враждебном восприятии позиций Белого Дома общественностью внутри страны, но и международным сообществом. Агрессивная политика республиканцев с начала 2000-х годов  требовала пересмотра и выработки нового подхода. Это, безусловно, отразилось и на отношениях США с Россией.

В конце своего пребывания в Белом доме президент Дж.Буш признал ошибки своего внешнеполитического курса (главной из которой было вторжение в Ирак), среди которых отметил явное недооценивание значения России для глобальных интересов США. Ближневосточное направление внешней политики объявлялось приоритетным, однако помощь и поддержка Москвы, особенно по таким вопросам, как урегулирование иранской ядерной проблемы и содействие в афганском кризисе, лишь укрепили бы позиции США. Фактически, политика «перезагрузки» для Вашингтона означала предложение, во-первых, удержать отношения с Москвой от сползания до «точки невозврата», итогом которой могла стать и новая «холодная война»; во-вторых, попытаться вернуть эти отношения хотя бы на тот уровень, после которого начался их резкий спад; в-третьих, определить новый вектор двухстороннего сотрудничества.

На официальном уровне Б.Обама признал окончание эры «однополярного мира», существовавшего с момента распада Советского Союза. Позиция Б.Обамы состояла в том, что, какая бы конфигурация сил ни была расставлена на мировой арене, США более не смогут быть единственной сверхдержавой, располагающей безраздельным влиянием. Впрочем, это вовсе не означает отказ Америки от позиций лидера. Об этом говорит хотя бы недвусмысленное название одной из статей Б.Обамы – «Возрождение американского лидерства». Приверженность сохранению мирового лидерства подтвердила и госсекретарь США Х.Клинтон, заявив, что «в условиях, когда все больше государств сталкиваются с общими вызовами, у нас есть шанс, и мы несем огромную ответственность за то, чтобы использовать американское лидерство для решения проблем совместно с другими странами. Это и есть сердцевина миссии США в современном мире. Вопрос состоит не в том, может ли и должна ли наша страна быть лидером, а в том, как она будет воплощать лидерство в жизнь в XXI веке» (6).

Политика «перезагрузки», провозглашенная Б.Обамой в отношениях с Москвой официально была призвана продемонстрировать трансформацию видения России Вашингтоном. Безусловно, обладая вторым по количеству ядерным арсеналом, огромными природными ресурсами, а также званием крупнейшего экспортера углеводородов, Россия остается одним из крупнейших игроков в международных отношениях, несмотря на утрату статуса «сверхдержавы», и в Вашингтоне весьма внимательно относятся ко внешнеполитическим шагам Москвы, хотя и стараясь не демонстрировать приоритетность российского вектора. Поэтому «перезагрузка», или «концепция Обамы», должна была максимально способствовать нахождению точек соприкосновения по важнейшим вопросам мировой политики. Набор основных тем нового курса администрации Белого дома говорит о крайней степени значимости их разрешения для Вашингтона: подписание Договора СНВ-3, взаимодействие по Афганистану, в котором американские войска завязли более чем на 10 лет, а также сотрудничество по ядерной программе Ирана, с целью заставить Тегеран свернуть свои разработки. Конечно, в целом Россия также была заинтересована во взаимодействии с США по данным вопросам, однако и издержек для Москвы было немало. Главной из них является ухудшение отношений с Ираном, которое произошло не столько из-за поддержки Россией санкций Запада против Тегерана, сколько одностороннее решение о запрете продажи ему зенитно-ракетного комплекса С-300 совместно с перечнем ряда других видов вооружения. Конечно, можно объяснить подобный шаг некой договоренностью с США, например, о приостановке развертывания системы ПРО в Европе, однако, если это предположение верно, то Москвой был совершен серьезный просчет, поскольку Вашингтон не собирается сворачивать данную программу.

Это служит подтверждением проведения американской администрацией прежнего внешнеполитического курса в контексте концепции жесткого отстаивания национальных интересов страны. Фактически Вашингтон, несмотря на новый курс «перезагрузки», почти не отошел от прежней линии прагматичной внешней политики, сделав ее лишь несколько более «мягкой». «Концепция Обамы» была направлена на максимальное получение выгоды от улучшения отношений с Россией, будучи в целом построенной на традиционной политике односторонних уступок, совершаемых страной-«партнером». Именно поэтому она была «заточена» под решение определенных вопросов, таких, которые наиболее важны для Вашингтона и по которым с Москвой, как представлялось администрации США, удастся найти компромисс, при этом без подведения под новую политику с Россией серьезной базы на основе экономического сотрудничества и создания перспективной повестки дня.  «Уступки» со стороны Вашингтона, такие как отказ от размещения элементов ПРО в Польше и Чехии и способствование принятию России в ВТО фактически таковыми не являются. Положительные перспективы от членства РФ во Всемирной торговой организации весьма спорны, а отказ от расширения противоракетной системы на территорию двух обозначенных стран был, по сути, заменен соглашением о развертывании элементов ПРО в Румынии, причем, без какой-либо консультации с Москвой.