Традиции поэтов русской классической школы 19 века в поэзии Анны Ахматовой. Проблемы методологии

Это так неожиданно, так просто и так бездонно:

 

«Есть речи - значенье

Темно иль ничтожно,

Но им без волненья

Внимать невозможно»

 

Если бы он написал только это стихотворение, он был бы уже великим поэтом.

Я уже не говорю о его прозе. Здесь он обогнал самого себя на сто лет и в каждой вещи разрушает миф о том, что проза - достояние лишь зрелого возраста. И даже то, что принято считать недоступным для больших лириков - театр, - ему было подвластно» [6, с.180-181]

Борис Эйхенбаум говорил о традициях и методах стихосложения, которые Ахматова переняла у Лермонтова «Акмеисты считали своей задачей - сохранение стиха как такового, равновесие всех его элементов - ритмических и смысловых - составляло их главную заботу. Они отказались от музыкально-акустической точки зрения, но традиционную ритмическую основу сохранили и усовершенствовали. Ими - и больше всего Ахматовой - окончательно разработан и утвержден тот тип стиха, к которому давно, но очень осторожно и робко, стремились русские поэты, начиная с Жуковского - стих, в котором между ударениями может быть неодинаковое количество слогов. Классическая теория русского стихосложения препятствовала этому. Сильный толчок развитию нового стиха был дан Лермонтовым, образцом для которого служила английская поэзия с ее разнообразием анакруз и стоп».

[48, с.404]

«Ахматова избегает метафор - они уводят нас от слова к представлению и тем самым нарушают равновесие, делая стих ненужным. Развитие метафоры неизменно разлагает стих как таковой и приводит его к прозе. Путь Лермонтова в этом отношении очень знаменателен. В поэтических стилях, отличающихся равновесием стиха и слова и появляющихся в периоды завершения, заметно отсутствие метафор - вместо них развиваются многообразные боковые оттенки слов при помощи перифраз и метонимий». [48, с.427]

Если брать конкретные примеры, то можно говорить о стихотворении Ахматовой «Приду туда, и отлетит томленье…»:

 

«Приду туда, и отлетит томленье.

Мне ранние приятны холода.

Таинственные темные селенья -

Хранилища бессмертного труда.

Спокойной и уверенной любови

Не превозмочь мне к этой стороне:

Ведь капелька новогородской крови

Во мне - как льдинка в пенистом вине.

И этого никак нельзя поправить,

Не растопил ее великий зной,

И что бы я ни начинала славить -

Ты, тихая, сияешь предо мной».

[5, с.108]

 

Строчка о «спокойной и уверенной любови» не может не обратить на себя заинтересованного внимания, как и вообще вся эта строфа о любви к родине, которой «не превозмочь», и о «капельке новогородской крови», строфа несомненно лермонтовская по своему обличью и звучанью. Внутренняя музыка, в ней заключенная, сразу же приводит на память «Родину» Лермонтова со знаменитым признанием в странной любви, которую не может победить «рассудок мой», и лермонтовские же историко-романтические новгородские реминисценции.

 

«И мальчик, что играет на волынке,

И девочка, что свой плетет венок,

И две в лесу скрестившихся тропинки,

И в дальнем поле дальний огонек, -

Я вижу все. Я все запоминаю,

Любовно - кротко в сердце берегу…»

[5, с.24]

 

В ее тогдашних книгах немало любовно написанных русских пейзажей, неизменно согретых трогательной и верной привязанностью, глубоким и острым чувством. Свою озябшую, временами надломленную и хрупкую Музу она нередко грела у традиционного русского костра, и это никогда не было для нее красивым классическим приемом.

 

 

1.2.2 Ахматова и Некрасов

 

 

Стихотворения Некрасова были едва ли не первым поэтическим впечатлением в детстве Ахматовой. Об этом она говорила в «Автобиографической прозе» в заметке «Коротко о себе»: «Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама» [6, с.236]

Некрасов был ей чрезвычайно близок и дорог. Недаром в одной из анкет двадцатых годов, посвященных отношению писателей к Некрасову она именно его выдвинула на передний план:

« 1. Любите ли вы стихотворения Некрасова?

Люблю.

2. Какие  стихотворения Некрасова Вы считаете  лучшими?

«Влас», «Внимая ужасам войны» и «Арина, мать солдатская».

3. Как Вы  относитесь к стихотворной технике  Некрасова?

Некрасов несомненно обладал искусством писать стихи, что доказывают особенно ярко его слабые вещи, которые все же никогда не бывают ни вялыми, ни бесцветными.

4. Не было  ли в Вашей жизни периода, когда  его поэзия была для Вас  дороже поэзии Пушкина и Лермонтова?

Нет.

5. Как Вы  относились к Некрасову в детстве?

Некрасов был первый поэт, которого я прочла и полюбила...

7. Не оказал  ли Некрасов влияния на Ваше  творчество?

В некоторых стихотворениях» [6, с.182]

Поэтому нет ничего удивительного, что в «Черепках» вдруг возникла и зазвучала такая «некрасовская» строка:

«И Музу засекли мою» [8, с.258]

напоминающая знаменитое стихотворение великого поэта о Сенной площади, на которой ему довелось увидеть порку крестьянки: «И Музе я сказал: «Смотри, сестра твоя родная…» [33, с.63]

Да и в стихах первой мировой войны Муза возникла у Ахматовой в образе крестьянки-беженки или погорелки - в дырявом платке и с хриплым голосом:

 

«И Муза в дырявом платке

Протяжно поет и уныло»

[5, с.99]

Вот еще один пример «некрасовской» Музы:

«Веселой Музы нрав не узнаю:

Она глядит и слова не проронит,

А голову в веночке темном клонит

Изнеможенная, на грудь мою»

[5, с.84]

 

Еще одна тема, связывающая обоих поэтов - это тема нищих. «Тема нищих появилась в поэзии Ахматовой в последние годы перед первой мировой войной. Нищие составили в ее стихах первый хор, их голосами зазвучал внешний мир. Героиня ее стихов на время замаскировалась нищенкой». [23, с.101]

Во всяком случае, думается, что стремление очиститься путем перевоплощения в нищенку было подсказано не только действительностью, но и литературной традицией, где, например, можно указать Некрасова, стихотворение которого «Влас» Ахматова очень любила:

 

«В армяке с открытым воротом,

С обнаженной головой,

Медленно проходит городом,

Дядя Влас - старик седой.

На груди икона медная;

Просит он на божий храм, -

Весь в веригах, обувь бедная,

На щеке глубокий шрам;

………………

Полон скорбью неутешною,

Смуглолиц, высок и прям,

Ходи он стопой неспешною

По селеньям, городам» [33, с.152, 154]

 

В 1912 году, во Флоренции, Ахматова написала стихотворение, в котором была записана «программа» задуманного пути:

 

«Помолись о нищей, о потерянной,

О моей живой душе». [5, с.64]

 

Интересно, что тема нищих пришла в стихи Ахматовой во время ее поездки в Западную Европу в 1912 году (Берлин, Лозанна, Генуя, Пиза, Флоренция, Падуя, Венеция, Вена). Красоты европейских столиц мало волновали Анну Ахматову, ее мысли были обращены к Родине. Даже олень в знаменитом берлинском зоопарке навеял «голосом серебряным» мысли о Севере, о воле, о «Снежной королеве» –

 

«Он длится без конца - янтарный, тяжкий день!

Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!

И снова голосом серебряным олень

В зверинце говорит о северном сияньи.

И я поверила, что есть прохладный снег,

И синяя купель для тех, кто нищ и болен,

И санок маленьких такой неверный бег

Под звоны древние далеких колоколен»

[5, с.61]

 

В том же 1912 году написано стихотворение, в котором нищим оказывается любимый человек. Все оно пронизано надеждой на новые, не похожие на прежние, отношения:

 

«Ты письмо мое, милый, не комкай,

До конца его, друг, прочти.

Надоело мне быть незнакомкой,

Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно,

Я любимая, я твоя.

Не пастушка, не королевна

И уже не монашенка я. -

В этом сером будничном платье,

На стоптанных каблуках…

Но, как прежде, жгуче объятье.

Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай.

Не плачь о заветной лжи,

И его в своей бедной котомке

На самое дно положи».

[5, с.67-68]

 

Героиня вся в стремлении приблизиться к любимому, в желании разделить с ним его путь как бы сбрасывает все жизни, прожитые в прежних стихах, ради новой, кажущейся, наконец, настоящей. Она еще не стала нищенкой, но морально уже готова к этому.

Единственное стихотворение, в котором голос поэта звучит, как голос из хора нищих, было написано Ахматовой уже после выхода в свет «Четок» и появилось в 9-м издании этой книги (1923). Думается, Ахматова преднамеренно включила его именно в «Четки». Композиционно это стихотворение как бы завершает тему нищих в книге. Став в ряды нищих, героиня обретает неведомую ей ранее силу и уверенно позволяющую покинуть огонь домашнего очага и выйти в беспредельное пространство «Божьего дома». Единение в общем экстатическом порыве к Богу кажется ей кратчайшим путем к истине:

 

«Будешь жить, не зная лиха,

Править и судить,

Со своей подругой тихой

Сыновей растить.

И во всем тебе удача,

Ото всех почет,

Ты не знай, что я от плача

Дням теряю счет.

Много нас таких бездомных,

Сила наша в том,

Что для нас слепых и темных

Светел Божий дом.

И для нас, склоненных долу

Алтари горят,

Наши к Божьему престолу

Голоса летят». [5, с.70]

 

Завершая разговор о «Четках», можно сделать вывод, что уже в этом сборнике намечается кризис индивидуалистического сознания поэта и делается попытка выйти за пределы сознания одной личности, к миру, в котором поэт находит свой мир, однако тоже ограниченный, а частично и иллюзорный, созданный творческим воображением, опирающимся на указанные выше литературные традиции. Самый прием воплощения героини в нищенку связан, с одной стороны, со всевозрастающим разрывом между фактами реальной биографии поэта и их отражением в стихах и, с другой стороны с определенным желанием автора сократить этот разрыв.

«Белая стая» открывается хоровым зачином, демонстрирующим спокойное чувство новизны обретенного духовного опыта:

 

«Думали: нищие мы. Нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так что сделался каждый день

Поминальным днем, -

Начали песни слагать

О великий щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве».

[5, с.77]

 

«Каждый день» - это дни войны, уносящие новые и новые жертвы. Анна Ахматова восприняла войну как величайшее народное горе. И вот в годину испытаний хор нищих, скорее литературный, нежели земной образ, превратился в хор современников поэта, других людей, независимо от их социальной принадлежности. Для Ахматовой в новом качестве важнее всего духовное единство народа перед лицом страшного врага. О каком богатстве говорит здесь поэт? Очевидно, менее всего о материальном. Нищета - это скорее сторона духовного богатства. [23, с.103]

Можно сказать, что на протяжении двадцатых годов и в преддверии страшных тридцатых Ахматова внутренне двигалась в сторону рыдающей музы Некрасова, а ее углубленное занятие Пушкиным и пушкинским Петербургом своеобразно и трагично соединялись с опытом некрасовской поэзии, позволяя сохранить и в гражданской публицистической лирике столь органичное для Ахматовой гармоническое начало - удивительную чистоту, строгость и выверенность формы.

 

 

1.2.3 Ахматова  и Тютчев

 

 

Любовная лирика Ахматовой неизбежно приводит всякого к воспоминаниям о Тютчеве. Бурное столкновение страстей, тютчевский «поединок роковой» - все это в наше время воскресло именно у Ахматовой. Сходство еще более усиливается, если вспомнить, что она, как и Тютчев, импровизатор - и в своем чувстве, и в своем стихе. Все ее любовные стихи, по своему первичному толчку, по своему произвольному течению, возникающему так же внезапно, как и внезапно исчезающему, по своей обрывочности и бесфабульности, - чистейшая импровизация. Да, в сущности, здесь и не могло быть иначе: «роковой» тютчевский поединок, составляющий их содержание, представляет собой мгновенную вспышку страстей, смертельное единоборство двух одинаково сильных противников, из которых один должен или сдаться, или погибнуть, а другой - победить:

 

«Не тайны и не печали,

Не мудрой воли судьбы -

Эти встречи всегда оставляли

Впечатления борьбы.

Я, с утра угадав минуту,

Когда ты ко мне войдешь,

Ощущала в руках согнутых

Слабо колющую дрожь»

[5, с.117]

 

«Марина Цветаева в одном из стихотворений, посвященных Анне Ахматовой, писала, что ее «смертелен гнев и смертельна милость». И действительно, какой-либо срединности, сглаженности конфликта, временной договоренности двух враждующих сторон с постепенным переходом к плавности отношений тут чаще всего и не предполагается. «И как преступница томилась любовь, исполненная зла». Ее любовные стихи, где неожиданные мольбы перемешаны с проклятьями, где все резко контрастно и безысходно, где власть над сердцем сменяется опустошенностью, а нежность соседствует с яростью, - в этих бурных проявлениях чувств видна невысказанная тютчевская мысль об мрачных страстях, произвольно играющих с человеческой судьбой, о шевелящемся под нами первозданном хаосе. «О, как убийственно мы любим» - Ахматова конечно же, не прошла мимо этой стороны тютчевского миропонимания. Характерно, что нередко ее любовь, ее победительная и властная сила оказывается в ее стихах обращенной против самой же… любви!» [37, с.91]

 

«Я гибель накликала милым,

И гибли один за другим.

О, горе мне! Эти могилы

Предсказаны словом моим.

Как вороны кружатся, чуя

Горячую, свежую кровь,

Так дикие песни, ликуя,

Моя посылала любовь.

С тобою мне сладко и знойно.

Ты близок, как сердце в груди.

Дай руку мне, слушай спокойно.

Тебя заклинаю: уйди.

И пусть не узнаю я, где ты,

О Муза, его не зови,

Да будет живым, не воспетым,

Моей не узнавший любви»

[5, с.163]

 

У Ахматовой нередки и прямые реминисценции из Тютчева.

 

Ахматова:

 

«Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой»

[5, с.139]

Тютчев:

«Угоден Зевсу бедный странник,

Над ним святой его покров!

Домашних очагов изгнанник,

Он гостем стал благих богов! «

[45, с.61]

 

В творчестве Ахматовой также присутствуют уходящее к Тютчеву и романтикам дуалистическое разделение мира на две враждующие стихии - область дня и область ночи, столкновение которых рождает непримиримые и глубоко болезненные противоречия в человеческой душе. Лирика Ахматовой, не только любовная, рождается на самом стыке этих противоречий, из соприкосновения дня с ночью и бодрствования со сном:

 

«Когда бессонный мрак вокруг клокочет,

Тот солнечный, тот ландышевый клин

Врывается во тьму декабрьской ночи»

[5, с.167]

 

Интересно, эпитеты «дневной» и «ночной» внешне совершенно обычные, кажутся в ее стихе, если не знать их особого значения, странными, даже неуместными: