Традиции поэтов русской классической школы 19 века в поэзии Анны Ахматовой. Проблемы методологии

 

«Иволга, подруга

Моих безгрешных дней,

Вчера вернувшись с юга,

Кричит среди ветвей…»

[5, с.132]

 

У Пушкина:

 

«Подруга дней моих суровых,

Голубка дряхлая моя! «

[38, с.391]

«Рифма - звучная подруга

Вдохновенного досуга

Вдохновенного труда…»

[38, с.429]

 

Известную близость к пушкинской стилистике можно видеть и в использовании Ахматовой вопросительных предложений при организации «внутреннего диалога»:

 

«Что нам разлука? - Лихая забава,

Беды скучают без нас».

[5, с.335]

«Что войны, что чума? - конец им виден скорый,

Их приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был бегом времени когда-то наречен».

[5, с.211]

 

У Пушкина:

 

«Что слава? Шепот ли чтеца?

Гоненье ль низкого невежды?

Иль восхищение глупца? «

[38, с.313]

«Что дружба? Легкий пыл похмелья,

Обиды вольной разговор,

Обмен тщеславия, безделье,

Иль покровительства позор».

[38, с.358]

 

От Пушкина воспринят и такой стилистический прием, как синтаксическая и смысловая незавершенность последней строки стихотворения, а также и то, что иногда она не рифмуется. Таким образом, создается впечатление незавершенности, недоговоренности и одновременно возникает ощущение сюжетной перспективы произведения, что отражается и в пунктуации (многоточие).

У Пушкина:

 

«Минутных жизни впечатлений

Не сохранит душа моя,

Не буду ведать сожалений,

Тоску любви забуду я…»

[38, с.365]

«Не смелый подвиг россиян

Не слава, дар Екатерине,

Не задунайский великан

Меня воспламеняют ныне…»

[38, с.213]

«От юности, от нег и сладострастья

Останется уныние одно…»

[38, с.181]

«Душой не слишком был отважен;

Зато был сух, учтив и важен.

Льстецы героя моего

Не зная как хвалить его,

Провозгласить решились тонким…»

[38, с.592]

«Всеми забытый,

Терном увитый,

Цепи влачи…»

[38, с.75]

«Увы! Одной слезы довольно,

Чтоб отравить бокал!... «

[38, с.99]

У Ахматовой:

 

«Я слышу легкий трепетный смычок,

Как от предсмертной боли, бьется, бьется,

И страшно мне, что сердце разорвется,

Не допишу я этих нежных строк…»

[5, с.43]

«Там были последние розы,

И месяц прозрачный качался

На серых, густых облаках…»

[5, с.125]

 

«Следование традиции Пушкина у Ахматовой просматривается также и в использовании отдельных поэтических ситуаций, находящих близкое языковое выражение».

[6, с.67]

Ахматова:

 

«Ах, дверь не запирала я,

Не зажигала свеч,

Не знаешь, как, усталая,

Я не решалась лечь».

[5, с.35]

«Жгу до зари на окошке свечу

И ни о ком не тоскую

Но не хочу, не хочу, не хочу

Знать, как целуют другую».

[5, с.38]

«Теперь твой слух не ранит

Неистовая речь,

Теперь никто не станет

Свечу до утра жечь».

[5, с.160]

 

У Пушкина:

 

«Вперед одна в надежде томной

Не жди меня средь ночи темной,

До первых утренних лучей

Не жги свечей».

[38, с.270]

 

Много общего обнаруживается и в использовании отдельных слов, и не только общепоэтических (типа «сладостный», «прелестный» и т.д.), но и собственно «пушкинских» (например, слово «ножка»).

 

«Ее глаза так полны чувством

Вечор она с таким искусством

Из-под накрытого стола

Свою мне ножку подала! «

[38 с.593]

«Над всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть?. «

[5, с.195]

«И топтала торцы площадей

Ослепительной ножкой своей?. «

[5, с.285]

 

Интерес представляет также обращение Ахматовой к известному противопоставлению местоимений «ты» и «вы» при обращении.

У Пушкина:

 

«Ты и вы.

Пустое вы сердечным ты

Она, обмолвясь, заменила,

И все счастливые мечты

В душе влюбленной возбудила,

Пред ней задумчиво стою,

Свести очей с нее нет силы,

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю! «

[38 с.421]

 

У Ахматовой:

 

«И как будто по ошибке

Я сказала «Ты…»

Озарила тень улыбки

Милые черты.

От подобных оговорок

Всякий вспыхнет взор…

Я люблю тебя, как сорок

Ласковых сестер».

[5, с.22]

 

Также можно наблюдать прием повтора с отрицаниями в риторических вопросах у Пушкина в «Подражаниях Корану»:

 

«Не я ль в день жажды напоил

Тебя пустынными водами?

Не я ль язык твой одарил

Могучей властью над умами? «

[38 с.321]

У Ахматовой:

«Ты ль не корил маловерных,

И обличал, и учил,

Ты ли от всякия скверны

Избавить тебя не молил! «

[5, с.319]

 

Не только отдельные периоды стихотворений Ахматовой строятся так же, как пушкинские, есть целые стихотворения, имеющие сходную синтаксическую и образно-смысловую структуру. Например, стихотворение «Любовь», построенное на чередовании контрастных образов с использованием разделительного союза «то…то»:

 

«То змейкой свернувшись клубком,

У самого сердца колдует,

То целые дни голубком

На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснет,

Почудится в дреме левкоя…

Но верно и тайно ведет

От радости и от покоя»

[5, с.23]

 

По своей структуре сходно с пушкинским «Зимним вечером»:

 

«Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь она завоет

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый

К нам в окошко застучит…»

[38 с.362]

 

Наблюдаются также отрывки сходные стилистически, написанные, по выражению Жирмунского «в торжественном, приподнятом, высоком стиле», в которых используется разделительный союз «не… но» и противопоставление фактически одинакового образа: «отроком - мужем», «мальчика - мужа».

У Ахматовой:

 

«А! Это снова ты не отроком влюбленным,

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.

Страшна в моей душе предгрозовая тишь»

[5, с.81]

 

У Пушкина «Борис Годунов»:

 

«Постой, царевич - наконец

Я слышу речь не мальчика, но мужа.

С тобою, князь, она меня мирит.

Безумный твой порыв я забываю

И вижу вновь Димитрия…»

[6, с.401, т.2]

 

В следующих стихотворениях поразительно сходны не только их синтаксические и образно-смысловые структуры, но и стихотворные размеры.

У Пушкина:

 

«Все в жертву памяти твоей:

И голос лиры вдохновенной

И слезы девы воспаленной,

И трепет ревности моей,

И славы блеск, и мрак изгнанья,

И светлых мыслей красота,

И мщенье, бурная мечта

Ожесточенного страданья».

[38 с.359]

 

У Ахматовой:

 

«Все обещало мне его:

Край неба, тусклый и червонный,

И милый сон под рождество,

И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,

И парковые водопады,

И две большие стрекозы

На ржавом чугуне ограды…»

[5, с.91]

 

Кроме структурно-семантических и образных перекличек, наблюдается также тематическая преемственность: это и тема Петербурга, которая будет подробно освещена далее, и тема памятника, хорошо известная в русской литературе по Державину и Пушкину, но приобретающая под пером Ахматовой совершенно необычный - глубоко трагический - облик и смысл. «Можно сказать, что никогда - ни в русской, ни в мировой литературе - не возникало столь необычного образа - Памятника поэту, стоящему по его желанию и завещанию у Тюремной стены» [37, с.123]:

 

«А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне

Согласье на это даю торжество,

Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь,

Ни в царском саду у заветного пня,

Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов,

И где для меня не открыли засов»

(«Реквием»)

[7, с.211]

 

См. у Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»

 

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

Не зарастет к нему народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа» [38, с.586]

 

Кроме отдельных тем и строчек в творчестве Ахматовой можно встретить и целые произведения по своему языку, размеру, образности напоминающие пушкинские строки. Например, «Последнее письмо» [5, с.314] созвучно «Письму Татьяны к Онегину» [6, с.236]. «Приморский парк Победы», «Северные элегии» и «Эпические мотивы» связаны с «…Вновь я посетил…».

Первым опытом Ахматовой в области лирического повествования были «Эпические мотивы» (или «Эпические отрывки»), последовавшие друг за другом в 1913-1916 гг., и называвшиеся первоначально «Отрывки из поэмы» и даже просто «Маленькая поэма», - название, которым Ахматова охотно пользовалась как своеобразным жанровым термином для своих небольших по объему эпических композиций. Заглавие указывает на повествовательный характер замысла, которому соответствует и новая метрическая форма, более свободная и широкая, чем обычная строфа ее лирических миниатюр, - классический белый стих, подсказанный элегическими раздумьями Пушкина - такого же автобиографического содержания, - в большинстве случаев оставшимися в отрывках («Вновь я посетил…» и др.).

««Маленькая поэма» Ахматовой также состоит из отдельных страниц лирической биографии героини - автора, связанных между собою не столько движением времени и внешних событий, сколько сопровождающим его неспешным, поступательным ходом рассказа, его повествовательной и медитативной интонацией, каждый отрывок имеет свой законченный сюжет, который служит канвой для обобщающих лирических раздумий». [5, с.126]

В первом отрывке «Эпических мотивов», изображающем явление Музы как пробуждение в девочке-подростке поэтического сознания можно наблюдать перекличку с аналогичной автобиографической темой в отрывке Пушкина «Как счастлив я, когда могу покинуть…»:

 

«Как сладостно явление ее

Из тихих волн, при свете ночи лунной!

Окутана зелеными власами,

Она сидит на берегу крутом.

У стройных ног, как пена белых, волны

Ласкаются, сливаясь и журча…»

[38 с.]

 

Для «Эпических мотивов» Ахматова использовала белый стих (пятистопный ямб) элегических раздумий Пушкина, который тесно связывается в ее творчестве с автобиографическим рассказом, в первую очередь к которым относятся «Северные элегии». Вообще же Ахматова, как нигде прежде, очень близко подошла в своих «Северных элегиях» к Пушкину. «Ей дороги ушедшие тени, она временами горестно скорбит о навсегда умчавшемся времени, но нежная зелень, опушившая апрельские ветви, и звуки детских голосов, раздающиеся под новым высоким небом, расчерченным реактивными почерками, ей и дороги и близки» [37, с.177]

Также осязаемое влияние Пушкина в жанре, стилистике и стихе обнаруживает одно из крупных произведений Ахматовой - поэма «У самого моря». Она следует за «Сказкой о рыбаке и рыбке» своей темой, особенностями народного сказа и самой формой русского народного стиха (в интерпретации Пушкина). Из этой же сказки взято и заглавие поэмы («Жил старик со старухой у самого синего моря»).

«Ахматова воспользовалась русским народным стихом с женскими окончаниями, как он был освоен Пушкиным, однако она избегает характерного для пушкинского стиха смыслового отягчения метрически неударных слов добавочными ударениями и соблюдает большую ритмическую монотонность, приближая его тем самым к строю своих лирических дольников» [5, с.128]

К Пушкину восходит и повествовательная интонация, эпическая манера, элементы народной лексики и фразеологии, подхватывания и параллелизма характерные для народного устнопоэтического сказа:

 

«Ко мне приплывала зеленая рыба,

Ко мне прилетала белая чайка»

[5, с.262]

«Знатного гостя жди до Пасхи,

Знатному гостю кланяться будешь»

[5, с.264]

 

Однако народнопоэтическая тема Пушкина у Ахматовой отсутствует. Любовный сюжет поэмы, преломленный через психологию девочки подростка, перекликается с привычными для молодой Ахматовой лирическими темами. Если смотреть глубже, романтическая фабула говорит о главной для молодой Ахматовой теме: о созревании юного поэтического сознания, пробужденного любовью и горем: в особенности образ Музы-учительницы: «Девушка… с дудочкой белой в руках прохладных» [5, с.265]

Вообще же образ Музы проходит через все творчество Ахматовой. Пушкин и поэты его времени, воспитанные на традициях классицизма, подсказали Ахматовой образ Музы - подруги, сестры, учительницы и утешительницы как объективное воплощение ее поэтического самосознания. Часто образ Музы получает реалистические черты:

 

«Муза ушла по дороге,

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой»

(«Муза ушла по дороге…»)

[5, с.81]

 

«Иногда этот смелый реализм намеренно снижает классический образ, приближая его к бытовой реальности биографической судьбы самой поэтессы» [5, с.78]:

 

«И Муза в дырявом платке

Протяжно поет и уныло…»

[5, с.99]

 

Но иногда, в особенности в «Белой стае» ее классический образ приобретает многозначительные, строгие и «иератические» черты:

 

«И часто в окна комнаты моей

Влетают ветры северных морей,

И голубь ест из рук моих пшеницу…

А недописанную мной страницу -

Божественно спокойна и легка,

Допишет Музы смуглая рука»

(«Уединение», 1914 г) [5, с.78]

 

Для Ахматовой Муза всегда - смуглая. Словно она возникла перед ней в садах Лицея сразу в отроческом облике Пушкина, курчавого лицеиста-подростка, не однажды мелькавшего в «священном сумраке» Екатерининского парка, - он был тогда ей ровесник, ее божественный товарищ и она чуть ли не искала с ним встреч. Во всяком случае ее стихи, посвященные Царскому селу и Пушкину «проникнуты той особенной краской чувства, которую лучше всего назвать влюбленностью» [37, с.27]

 

Будучи по-пушкински «смуглой»:

«Допишет Музы смуглая рука»

[5, с.78]

«Муза ушла по дороге,

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой…»

[5, с.81]

 

Муза нередко еще у Ахматовой и «весела» - тоже по-пушкински, если вспомнить знаменитую блоковскую фразу о «веселом имени Пушкина». В «Белой стае» эта обычно полная жизнетворящих сил, душевно-радостная и открытая Муза ахматовских стихов разительно изменилась: