Образ напитка в художественном тексте литературы рубежа 19 – 20 вв

Другим фактором, ведущим к усилению отрицательного воздействия кофе на организм, является европейская привычка употреблять его с молоком, причем всегда разбавляя кофе молоком или даже кипятя их вместе; в этом случае происходит такая коагуляция, которая в целом затрудняет пищеварение. Поскольку распространение питья кофе с молоком и сливками относится лишь к концу XVIII − началу XIX в. и было «изобретено» в Вене, понятно, отчего отрицательные явления, связанные с потреблением кофе, были зафиксированы именно в этот исторический период. На Востоке же никогда и никто не употреблял кофе с молоком за весь тысячелетний период его применения как напитка. И там поэтому на крепкий кофе жалоб не бывает [113].

В XIX в. в России, особенно в крупных городах, таких как Москва и Санкт-Петербург, помимо таверн и других питейных заведений, существовали кофейные дома. В Европе кофейные дома получили широкое распространение еще в XVII в. Если раньше кофе был доступен лишь обеспеченным людям, то в XIX в. этот напиток уже мог позволить себе каждый европеец. В Англии в это время кофе считался дешевым напитком. Некоторые африканские страны, в которых произрастает кофе, были английскими колониями. В России, наоборот, кофе оставался напитком элиты и аристократии.

Эпоха Пушкина. Мы мало знакомы с творчеством его современников. Однако перу Вильгельма Кюхельбекера принадлежит «ода» кофе. Стихотворение так и называется – «Кофе» (1815-1817):

Пусть другие громогласно

Славят радости вина:

Не вину хвала нужна!

<…>

Дар прямой самих богов,

Кофе, нектар мудрецов!

<…>

Жар, восторг и вдохновенье

Грудь исполнили мою -

Кофе, я тебя пою;

<…>

Я смеюся над врачами!

Пусть они бранят тебя,

Ревенем самих себя

И латинскими словами

И пилюлями морят −

Пусть им будет кофе яд [114].

В XX в. кофе в России по-прежнему могли позволить себя только обеспеченные люди. После 1917 г., а именно – после Великой Октябрьской революции, о кофе многие почти на 30 лет забыли.

Как мы знаем, стихи акмеистов наполнены предметами и вещами. Акмеизм не хотел говорить о философии, религии и о чем-то недосягаемом. Акмеизм выделял предметы, поэтому был ориентирован на точность. Не удивительно, что мы встречаем у  Мандельштама строки о кофе:

Я давно полюбил нищету,

Одиночество, бедный художник.

Чтобы кофе сварить на спирту,

Я купил себе легкий треножник [115].

А также стихотворение “Кухня” (1925-1926 гг.):

<…>

У Тимофеевны

Руки проворные –

Зерна кофейные

Черные-черные:

Лезут, толкаются

В узкое горло

И пробираются

В темное жерло [116].

У Анны Ахматовой есть небольшое стихотворение (1917 г), в котором упоминается кофе:

Да, я любила их, те сборища ночные,-

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над черным кофеем пахучий, зимний пар,

Камина красного тяжелый, зимний жар,

Веселость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий [117].

 Футуризм ориентировался  на новые слова и уделял  гораздо меньше внимания содержанию. Футуристы активно использовали  жаргон, деловую лексику и язык  рекламных афиш. В. Маяковский, великий футурист, написал рекламные тексты в стихах на иллюстрированных листовках для продажи чая и кофе. Эти листовки непосредственно вкладывались в упаковку с товаром:

У Чаеуправления

внимательное око:

мы знаем − вам

необходимо Мокко [118]!

Кофе упоминается в произведениях Гоголя, Чехова, Достоевского и др. Да и сами эти великие писатели любили кофе.

«Вам известна та часть города, которую называют Коломною, – так он начал. − Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь все тишина и отставка, все, что осело от столичного движенья. Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день на пять копеек кофию да на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, − людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов» [119].

А. П. Чехов тоже был не исключением и пил много кофе. И. А. Бунин вспоминает:

«После Москвы мы не виделись до весны девяносто девятого года. Приехав этой весной на несколько дней в Ялту, я однажды вечером встретил его на набережной.

− Почему вы не заходите ко мне? – сказал он. – Непременно приходите завтра.

− Когда? – спросил я.

− Утром, часу в восьмом. И, вероятно заметив на моем лице удивление, он пояснил:

− Мы встаем рано. А вы?

− Я тоже, – сказал я.

− Ну, так вот и приходите, как встанете. Будем пить кофе. Вы пьете кофе? Утром надо пить не чай, а кофе. Чудесная вещь. Я, когда работаю, ограничиваюсь до вечера только кофе и бульоном. Утром – кофе, в полдень – бульон» [120].

Прислуги считают долгом быть безмолвными. А когда я спросила кофе, на меня посмотрели как на клятвопреступницу. Боже мой! что за ряд мучительных дней предстоит [121]!

 

 

3.2 Образ чая

 

Первые упоминания чая в русской литературе звучат в комментариях Антиоха Кантемира к своей Второй сатире «На зависть и гордость дворян злонравных» (написана в России, ходила в списках, издана в 1762 году) отмечает:

 Всем известно же, что  лучший чай (пахучий и вкусный  листок древа, так называемого) приходит  из Китая и что, того листика  вложив щепоть в горячую воду, вода та становится, приложив  кусок сахару, приятное питье.

Словарные статьи про чай говорят, что чай − культивируемое вечнозелёное растение, высушенные и особо обработанные листья которого при заварке дают ароматный тонизирующий напиток. Помимо того, это напиток, настоянный на таких листьях. Прежде всего под чаем понимался продукт китайский и индийский. Под русским чаем понимали настой из заваренных сушёных листьев или плодов какого-нибудь растения, ягод : липовый (настой на цветках липы), малиновый (настой на сушёной малине). Морковный и Брусничный.

Да, чай, в противоположность и квасу, и водке, был не русский, не отечественный по своему сырью и по месту производства, а заморский, чужой и чуждый, неизвестный напиток, причём напиток до такой степени редкий и дорогой на первых порах, что о возможностях его состязаний с квасом или водкой просто-напросто не могло быть и речи.

Ведь с самого начала чай ясно заявил о себе, что он, как напиток, – элитарен и аристократичен, ибо он требовал не только затрат, но и специальных знаний для своего приготовления, а кроме того, нуждался, как это быстро выяснилось, в особом «прикладе» – наличии чего-то сладкого (мёда, сахара), пряников или иных кондитерских изделий, чтобы быть «воспринятым» как следует, чтобы доставить удовольствие, а без «приклада» чай оставался пустой водичкой для большинства потребителей.

Если водка или квас к тому же не требовали практически никаких особых приготовлений и условий для своего распития, ибо их можно было распить просто в подворотне, то чай, даже самый бедный, всё равно нуждался в особом месте: для него необходим был не только стол, лавки, стулья, комната, но и особое и недешёвое чайное оборудование. Учитывая обстановку XVII века, когда чай, доставляемый из Китая и проделывавший путь в 9 − 10 тысяч километров на яках, верблюдах, лошадях, достигал наконец Москвы, скажем, через год-полтора после своей отправки и тем самым невольно превращался не просто в дорогой, а в весьма дорогостоящий товар, доступный как повседневный напиток лишь за царским и боярским столом, трудно было предположить, что этот неброский «водяной напиток» когда-нибудь «завоюет» Россию, учитывая и русский консерватизм в традициях, и русские склонности к тому, чтобы было поменьше забот, и русскую лень и непритязательность к быту, а тем более − скромный, нищенский материальный достаток большинства русского простого народа, для которого раскошелиться не только на сам чай, а ещё и на самовар, заварочный фарфоровый чайник, чашки, блюдца, ложечки, а также на трубу и угли представляло подчас неразрешимую проблему. Ведь кроме углей и воды все остальные элементы чайного приклада не производились первоначально в России и должны были доставляться из-за границы. Превратиться в национальный, в массовый напиток, обладая подобными «стартовыми условиями», было поистине невозможно, представлялось невероятным и фантастическим.

Но вот чудо – чай, несмотря на все препятствия материального, бытового, психологического и культурного характера на его пути к распространению в народе, сумел всё-таки превратиться в подлинно русский, народный, национальный напиток, притом такой, отсутствие которого стало просто немыслимо в русском обществе, а внезапное исчезновение которого из быта, скажем, в конце XIX века могло привести, без всякого преувеличения, к национальной катастрофе.

Касаясь такого гипотетического случая, М. Е. Салтыков-Щедрин в 70-х годах XIX века писал: «Чай! «Пустой напиток»! А не дай нам его китайцы – бо-о-льшая суматоха могла бы выйти!» Вот почему Россия в своей внешней политике по отношению к Китаю делала всё возможное в 40−80-е годы XIX века, чтобы сохранить с этой великой страной добрые, уважительные отношения, и не пошла в тот период на поводу западных держав, стремившихся всячески оказать давление на Китай, использовать его техническую отсталость, чтобы подорвать его изоляцию и независимость от Европы [122].

Так чай ещё раз сыграл благородную роль в русской истории, содействуя установлению прочного мира на нашей самой обширной восточной границе, и утвердил за Россией молву миролюбивой и незлобливой страны в умах и сердцах миллионов китайцев. Позднее такие представления о России не раз помогали нашей стране иметь в лице китайцев и Китая, как государства, и верных друзей, союзников, и признательных мирных соседей.

Уже к середине XIX века Россия занимала первое место в мире по объёму общего ввоза и потребления чая и второе место в мире (после Англии) по потреблению чая на душу населения. Все закупки чая на внешних рынках производились на 95% в Китае. Индийский и японский чай вместе составляли около 5% ввоза. Отказ от чая в то время в России был бы воспринят не только как трагедия русским населением страны, усмотревшим бы в этом лишение его любимейшего и необходимейшего в жизни напитка, но и произвёл бы катастрофический поворот во всей системе русской внешней и внутренней торговли, привёл бы к социально-экономическому кризису в стране.

Таким образом, чай, появившись в России в 30-х годах XVII века и начавший превращаться в народный напиток в Москве, уже спустя 50 лет после этого сделался к началу XIX века, т.е. за какие-нибудь полторы сотни лет, совершенно непременным, обязательным, народным, повседневным и крайне необходимым трудовому люду напитком, воспринимаемым в массах как русский, национальный. Его преобладание и прямая победа над водкой очевидны, если мы вспомним, каким был старт чая в гонке за первое место в национальном меню.

Не проник чай только на Украину и в Белоруссию – ни в XVII, ни в XVIII, ни в XIX веках. И поэтому уже в начале XIX века чай считался в народе именно национальным русским напитком.

Во всяком случае, простые русские люди, не ведавшие ничего о чае и его истории, а привыкшие, как и их деды и отцы, просто покупать его у купцов в лавчонках, простодушно считали чай «русским товаром», хотя и слыхали, что привезен он издалека, через Сибирь. Конечно, существовали социальные нюансы при потреблении чая в России: дворянство употребляло дорогие, высшие, редкие подчас даже в самом Китае сорта, приобретало и ароматизированные чаи английской обработки, ввозимые через Западную Европу. Купечество отличалось тем, что любило не только крепкие, «караванной доставки» чаи, но и поглощало большое количество чая в течение суток, хотя и не столь крутой заварки, как в дворянской среде.

Чай в жизни помещиков XIX века многократно упоминается в поэме «Евгений Онегин» Александра Сергеевича Пушкина. Так, например, чаем угощают желанного гостя, возможного кандидата в женихи [123]:

Зовут соседа к самовару,

А Дуня разливает чай;

Ей шепчут: «Дуня, примечай!»

<…>

Чай − непременный атрибут вечерних посиделок с соседями, приёма, бала:

Прикажут Ольге чай готовить,

Там ужин, там и спать пора,

И гости едут со двора.

<…>

Смеркалось; на столе, блистая,

Шипел вечерний самовар,

<…>По чашкам темною  струею

Уже душистый чай бежал,

И сливки мальчик подавал.

Чай подают утром хозяйке в комнату:

<…>

Но, дверь тихонько отпирая,

Уж ей Филипьевна седая

Приносит на подносе чай.

«Пора, дитя мое, вставай» [124].

А вот, что пишет о чае М. Цветаева:

Темнеет... Готовятся к чаю...

Дремлет Ася под маминой шубой.

Я страшную сказку читаю

О старой колдунье беззубой.

<…>

Темнеет... Не помнишь о часе.

Из столовой позвали нас к чаю.

Клубочком свернувшейся Асе

Я страшную сказку читаю [125].

Горит огонёк.

Дымит котелок.

Последний паёк.

Последний чаёк.

Сказать тебе в тай?

Был кофеем чай

Тот. Кровь бережём:

Овёс пережжён −

то кофий тот. Не в том, брат, сок,

Что − чай, а в том: прощай!

Овёс, а то и кипяток

Пустой: прощай − так чай [126].

На столике чай, печенья сдобные,