Проблемы имагологии в современной медеивистике на материалах русско-английских отношений

Английский посол Генри Бреретон побывал в России в годы смутного времени. Не являясь современником Ивана IV, он попытался передать отношения народа к своему Грозному царю: «…Ненависть, которую они испытывали по отношению к его отцу, была настолько сильна, что, не умерев с его смертью, продолжала жить вместе с его потомком и вскоре повергла в смятение этого государя…»201. Кроме того в своем сочинении он попытался дать оценку Лжедимтрию I: «…(Если не учитывать его надменность, присущую ему от природы) был во всех других отношениях наиболее совершенным правителем, с благородной душой и царской внешностью»202.

Описывая события Смуты, Бреретон сетовал на то, что царь (вероятнее всего речь идет о Лжедмитрий II) последовал худшему совету своих приближенных, который состоял в том, чтобы «…усилить свою гвардию с помощью поляков, укрепить дворец и другие места в Москве, имеющие важное значение, править силой, а не любовью, и полностью лишить московитов благосклонности и доверия»203. Хотя лучший совет состоял в том, «…что для умиротворения своих подданных ему надо лично применить к ним доброе и приятное обхождение, что послушание из любви лучше послушания из страха, что надо отослать поляков назад в свою страну и поручить его личную охрану своим собственным людям, а также что надо править так, как этого хотят московиты»204.

Томас Смит, посетивший нашу страну в правление Бориса Годунова, отмечал могущество государя, которое, по его мнению, заключалось в достатке и роскоши: «Он восседал на золотом троне, обитом дорогою тафтой; в правой руке он держал золотой скипетр, а на голове имел корону из чистого золота; на шее у него надето было ожерелье из драгоценных камней и жемчуга; его верхняя одежда была сделана из малинового бархата, красиво вышита золотом и изукрашена драгоценными камнями»205. Помимо этого дипломат отметил основы, на которых держалась власть русского царя: «…Государь, которого не столько любили, сколько ему повиновались, и которому служили более из страха: сам охраняемый своею властью более, чем всякое частное лицо, на что, быть может, был вынуждаем постоянными войнами, но до крайности угнетавший своих бедных подданных и прикрывавший свою тиранию тонкою политикой, как человек, которого продолжительная опытность в совершении самых противоположных поступков научила управлять лучше именно таким способом, чем сообразуясь с справедливостью и совестью»206. Тем самым он, как и его соотечественники, посетившие Россию в XVI веке, считал, что форма правления в государстве тираническая, и отношения между государем и подданными организованы лишь на повиновении и страхе.

Приехав в Москву, Патрик Гордон с некоторым удивлением описывал, царившие в ней тогда государственные порядки. О приемах тогдашней администрации, о чиновном люде, о продажности дьяков и писцов и прочем встречаются многочисленные данные: «Однако канцлер оказался весьма бесчестным малым и день за днем отделывался от нас в ожидании взятки, каковая здесь не только обычна, но и считается обязательной, – отмечал Гордон. – Ничего о том не ведая, я дважды или трижды выражал ему возмущение, не получил вразумительного ответа и подал жалобу боярину, который с легким укором дал ему новый наказ»207. Выражая негодование, когда и в третий раз дьяк не стал выполнять своих обязанностей, П. Гордон упрекнул боярина, в чьем подчинении находился непорядочный служитель: «…Я в третий раз отправился к боярину и весьма откровенно заявил, что не знаю, кто же обладает высшей властью, он или дьяк, ибо тот не повинуется стольким приказаниям. При этом разгневанный боярин велел остановить свою карету (он собирался выезжать из города в свое поместье), вызвал дьяка, схватил его за бороду и встряхнул раза три-четыре со словами, что, если я пожалуюсь снова, он велит быть его кнутом»208.

Русский посол А. Виниус впервые внес в свой статейный список известия об образе правления в Англии. Его поразили порядки, существовавшие в этой стране: «Правление Английского королевства, или, как общим именем именуют, Великой Британии, есть отчасти монархиально (единовластно), отчасти аристократно (правление первых людей), отчасти демократно (народоправительно). Монархиально есть, потому что имеют англичане короля, который имеет отчасти в правлении силу и повеление, только не самовластно. Аристократно и демократно есть потому: во время великих дел, начатия войны, или учинения мира, или поборов каких денежных, король созывает парламент или сейм»209. Далее он подробно описывал структуру парламента: «Парламент делится на два дома: один называют вышним, другой нижним домом. В вышнем собираются сенаторы и шляхта лучшая изо всей земли; в другом собираются старосты мирских людей всех городов и мест, и хотя что в вышнем доме и приговорят, однако без позволения нижнего дома совершить то дело невозможно, потому что всякие поборы денежные зависят от меньшего дома. И потому вышний дом может назваться аристокрация, а нижний демокрация»210. В заключении посланник отметил, что без согласия обеих палат английского парламента король не мог принимать самостоятельные решения. Кроме того теперь стало очевидно, что парламент – это не просто «думные люди», собравшиеся лишь ради того, чтобы подтвердить волю короля (так считали в России в 60-е гг.), а орган, обладающий реальной политической властью.

В то время как в Англии практически завершилось формирование высшего представительного органа, его структуры и организации, в России только усиливалась единоличная власть царя. Русский царь Алексей Михайлович стал уже самостоятельно принимать решения в государственных делах. Реже созывались Земские соборы, снижалась роль Боярской Думы, которая из самостоятельного высшего органа власти постепенно превращалась в парадное, терявшее законодательные права собрание высшей знати. Царь зачастую основные решения государственного характера стал принимать не на заседаниях Думы, а на узких совещаниях с «ближними людьми».

Еще до самостоятельного правления Петра I в 1688 г. в Англию был отправлен русский посол дьяк Василий Михайлов, который оставил сведения о государственном устройстве посещенной им страны. Имевшаяся в Посольском приказе информация, по всей видимости, была доступна Михайлову и подготовила его к восприятию того, что происходило в Англии. Он располагал сведениями о внутриполитической борьбе в Англии, о разногласиях, постоянно возникавших между парламентом и королем, о не желании Якова II созывать парламент и т. д. Посол подробно описал внутриполитическую обстановку, которая сложилась в стране: «И говорят они, агличеня, что не помнят у себя таково страшново им короля»211. Но,  по мнению посла, англичане не только испытывают чувство страха перед своим королем, а некоторые их них «… ево любит, а Кор. В-во, то видя, с ним в великом люблению ж пребывает»212. Хотя есть и те, по утверждению Михайлова, кто «… инако о том дознаваютца, что бутто меж ими за веру великая тайная неприязнь крыется. Для того что король римской веры, которая в Лондоне и во всей Англии в великой ненависти содержитца»213. Из-за попыток насаждения католичества, заявил посол, в результате сложившейся ситуации могла произойти революция: «сего ради дознаваются в Англии, что за такие несогласия и в вере за превращение нечто в посполитом народе [аще господь бог отвратити не изволит] впред хощет быть нечто бедственное, понеже зело народ груб и противо Кор В-ва дерзок»214.

Михайлов указывал на преданность части народа королю, но он также заметил в английском обществе видное недовольство политикой Якова II и со стороны парламента, и со стороны народа, сопротивлявшегося насаждению католичества. В итоге, по мнению посла, в стране сложилась сложная ситуация. Вину дипломат возлагал на английского короля и его  политику. Интересно заметить, что В. Михайлов смотрел на события глазами сторонника парламента.

Таким образом, сведения о властных отношениях в России содержит много неточностей и сбивчивых показаний. В первую очередь это объясняется незнанием русского языка. Немногие англичане владели им, а поэтому чаще всего пользовались сочинениями прежних путешественников по Московии. Однако все-таки главным источником сведений были собственные наблюдения. И поэтому от того, насколько был осведомлен сторонний наблюдатель о государственной жизни страны, насколько близко входил в соприкосновение с государственными деятелями, придворными, чиновниками и простыми людьми, зависела полнота и объективность оценок. Значительную роль играла и продолжительность визита. Русские послы в своих статейных списках стремились создать наиболее полный и объективный образ государственного устройства Англии. В наибольшей степени их привлекала незнакомая России парламентская система.

Итак, первое, что пытались осмыслить русские и англичане, оказываясь в чужой стране, были посольский обычай и система властных отношений. Однако полностью полагаться на их свидетельства вряд ли возможно. Разборчиво и осторожно следует пользоваться известиями об Англии и Московии, так как многие выводы в них сделаны по исключительным и случайным явлениям, которые часто воспринимались и интерпретировались с позиции собственных традиций и обычаев.

Глава IV. Повседневная жизнь и религиозность глазами англичан и русских

4.2. Представления англичан и русских о народе и его образе жизни

Англичан, прибывших в России, интересовали не только страна и ее порядки, но и ее жители. Внешность русских – первое, что бросалось в глаза многим иностранцам. Поэт Турбервилль отзывался о русских весьма критично: «Русские послы полнотелы / Большинство имеют животы, скрывающие талии / С плоскими головами и лицами, ничего не выражающими / Но коричневыми из-за близости очага и воздействия воздуха / У них есть обычай обривать или стричь волосы на голове / Никто не носит в этой стране вьющихся локонов»215. Казалось бы, такое несущественное в наших глазах отличие позволило ему резко высказаться в адрес русских. Полнотелость русских, скрадывавшаяся за длинными платьями, удивляла иностранцев. Также вызывала недоумение прическа русских, вернее отсутствие париков или длинных распущенных волос, которые у женщин были собраны в косы. Удивительным для поэта показался смуглый цвет кожи русских, который заметно отличался от светлокожих англичан. Естественным образом он зависел от географических и климатических условий страны, однако иностранец даже не попытался взять этого в расчет.

Ричард Ченслер при первой же встрече с русскими назвал их «варварами»216. Через это клише, которое было привезено из Англии, посланник желал показать превосходство и исключительность своей персоны и своего народа. Он утверждал, что «русские по природе очень склонны к обману»217. Такие скоропалительные выводы о жителях Московии были связаны с тем, что Ченслер фактически повторил уже бытовавший в Европе миф о склонности русских к плутовству. Однако эта распространенная оценка в бóльшей степени касалась русских купцов, которые не считали зазорным в своих делах обращаться в том числе и к обману. В результате это представление было перенесено на все русское население. Высказывания Ченслера свидетельствуют и о том, что московитов он желал представить в глазах английских читателей «далекими от цивилизации варварами, хотя и выносливыми и неприхотливыми»218.

Особенно резко о характерных чертах, присущих русскому народу, высказались Турбервилль и Горсей. Оба англичанина отмечали у русских склонность к грубости, дикости и в некотором роде злобности. Первый сравнивал их с ирландцами: «Трудно сказать, кто лучше из них, и те, и другие кровожадны, грубы и слепы»219. Такое негативное отношение к русским объяснялось во многом неудачными попытками английского поэта разбогатеть. Горсей полагал, что русский народ по своей природе «дик и злобен», а поэтому оправдано «суровое управление» и «тяжелая рука» царя Ивана Грозного, который постоянно сталкивался с заговорами и изменой, направленными против него220.

О склонности русских к обману писали и англичане, посетившие Россию в XVII веке. Английский врач Самуэль Коллинз осуждал русских людей за то, что они «лукавы, не держат мирных договоров, хитры, алчны, как волки, и с тех пор, как начали вести торговлю с голландцами, еще больше усовершенствовались в коварстве и обманах»221. Нелестное высказывание было связано прежде всего с политикой, которую стало проводить русское правительство в отношении английских купцов. В период правления Алексея Михайловича английские торговые люди окончательно потеряли привилегии на территории России, они стали равными в этом отношении с остальными иностранными купцами. Еще большее негодование у англичан вызвало укрепление торговых связей России и Голландии, в результате которых положение английских купцов ухудшилось, а также усилилась их конкуренция с голландцами.

В этом же духе о русских сообщал в своем сочинении и Патрик Гордон. Он считал их «алчными», «вероломными», «лживыми»222. Скорее всего подобное мнение сложилось из-за неудачных попыток Гордона разбогатеть в России, на что он надеялся, когда поступал на государеву службу. Однако низкая плата повергли офицера в уныние и разочарование.

Англичане, как и другие иностранцы, отмечали скрытность и недоверчивость русских людей к иноземцам. Коллинз подчеркивал: «Русский народ очень недоверчив и подозревает всех иностранцев, которые расспрашивают о политике, или религии. Он совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах. И видя в науках чудовище, боится их как огня»223. Впрочем, подобное объяснение поведению русских не совсем верно. Память о Смутном времени и войны, которые вело Московское государство на протяжении столетия, способствовали росту недоверия русского населения к иноземцам. Однако была и другая причина, заставлявшая «московитов» избегать обсуждения «русских дел». Общение с иноземцами было оскорбительным для чести народности. Кроме того у русских присутствовала боязнь иностранцев, которых они считали существами греховными. Само московское правительство старалось исключить возможность общения русского населения с иноземцами путем запретов и угрозы наказания. Тем не менее Коллинз признавал, что «между ними много добрых людей», к которым он причислял тех, кто «расширил понятия свои разговором с иностранцами»224.

С большим интересом англичане обсуждали темы распущенности русских и злоупотребления крепкими напитками на Руси. Практически каждый, побывавший в России, обращался к данным вопросам. Джильс Флетчер представил менее тенденциозный образ русского человека, он подметил такие качества русских, как способность к искусствам и «природный здравый разум». Дипломат, как и остальные англичане, не смог обойти стороной «главные негативные качества» русских – лень, пьянство, распутство: «…Народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания»225. Причину лени и пьянства английский дипломат видел в том, что в стране «…нет  законов для обуздания блуда, прелюбодеяния и других пороков…»226.

В XVII веке эта тема продолжала интересовать иностранцев. Коллинз отмечал: «Пьянство почитается самым сильным выражением радости на праздниках, и чем торжественнее день, тем больше неумеренность.<…> Мужчины и женщины не считают за бесчестье шататься на улице»227. Особенно злоупотребляли спиртными напитками на масленицу, перед Великим постом: «Пьют так много, как будто им суждено пить в последний раз на веку своем»228.

В некотором роде источник разврата иностранцы видели в русских банях. О банях на Руси конца XVI века упоминал Джильс Флетчер: «Вы нередко увидите, как они (для подкрепления тела) выбегают из бань в мыле и, дымясь от жару, как поросёнок на вертеле, кидаются нагие в реку или окачиваются холодной водой, даже в самый сильный мороз»229. Медик Самуэль Коллинз отмечал, что «вера обязывает русских мужчин, женщин и детей ходить в баню»230. Для англичан, привыкших к сухому обтиранию, были удивительны банные водные процедуры русских. Их поражало, что женщины и мужчины окунаются в снег или речку вместе. Скорее всего именно этот обычай способствовал возникновению у англичан стереотипа о распутстве русского народа, который считали для России общераспространенным грехом. Английский посланник Томас Смит предостерегал своих соотечественников, которые только собирались посетить Русское государство: «Ради спокойствия вашей собственной совести и телесного вашего здоровья, гнушайтесь разврата, как самой противоестественной слабости, – и это тем более, что в этом отношении русские не только чудовищно бесстыдны, но как бы олицетворяют собою само бесстыдство»231. Отметим, что понятие о наготе также не совпадало в ценностной системе координат англичан и русских.