Права ребенка по семейному законодательству

Изучая развитие статуса  ребенка в историческом контексте, нельзя упускать историю периода  его жизни - детство.

В области историографии  детства нет возможности провести наблюдение и эксперименты, ученые лишь на основе исследований культурных, археологических, этнографических, антропологических  данных делают обобщенное представление  о периоде жизни ребенка.

Основываясь на выводах Д.Б. Эльконина, можно сказать, что на ранних ступенях человеческого развития детство в привычном понимании не существовало. Интерес к детству и само понятие детства практически отсутствовало до 18 века. Как писал Аргос: «Это не значит, что детьми вообще пренебрегали и не заботились о них. Понятие детства не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого». Человечество, как и всякий биологический вид, всегда придавало большое значение продолжению рода. Многие религии считают бесплодие самой страшной божественной карой. Деторождение почти всюду оформляется особыми священными ритуалами. Детский этнограф М.Мид описывает церемонию рождения ребенка на островах Самоа: «дням рождения не придают значения на Самоа. Но появление на свет ребенка, как таковое, в семье высокого ранга предполагает большой праздник. В течение нескольких месяцев до родов родственники отца приносят в дар будущей матери пищу, в то же время родственницы с материнской стороны хлопочут над преданным новорожденному. Сами роды - отнюдь не интимное дело. Приличия требуют, чтобы роженица не корчилась от боли, не кричала, не возражала против присутствия 20 - 30 людей в доме, которые, если надо, будут сидеть около нее сутками, смеяться, шутить, развлекаться. Если младенец - девочка, то пуповина зарывается под шелковицу, чтобы девочка была хорошей хозяйкой. Если младенец - мальчик, то пуповина бросается в море, чтобы он стал искусным рыбаком или земледельцем. Затем гости расходятся по домам, мать поднимается с постели и приступает к своим обычным делам, а ребенок вообще перестает вызывать большой интерес у кого бы то ни было. День и месяц его рождения забывается»[3].

В эпоху, когда основным способом добывания пищи было собирательство с применением орудий примитивных, трехлетние дети уже принимали участие  в несложном бытовом труде, в  охоте и рыболовстве, в сборе  растений, живности и т.д. А. Т. Брайант  писал  о детях шести -семи лет: «они выгоняли по утрам на луг телят и коз, а дети постарше - коров, собирали дикорастущие съедобные травы, во время созревания колосьев отгоняли на полях птиц, выполняли домашнюю работу и т.д.»[4]. Ребенок очень рано приобщался к труду взрослых, такими же темпами он становился самостоятельным производителем. Им чужда была современная беззаботность детства. Чем глубже мы уходим в историю, тем меньше прослеживается грань между взрослыми и детьми. При таких условиях существовала определенная связь ребенка со всем обществом, при которой не было существенным выделять особый статус ребенка и институты социализации детства.

Самостоятельный образ жизни  начинался примерно с десяти лет. Девочки уже становились матерями, а мальчики - отцами. В момент стоянки, дети сооружали отдельную хижину рядом с родителями. Но при этом, добывали пищу самостоятельно и питались отдельно. Постепенно дети отдаляются от родителей и уже существуют отдельно от них.

Так как благосостояние общества зависело от всеобщего участия в  производительном труде, существовало  и естественное возрастно-половое разделение труда. Н. Н. Миклухо-Маклай писал, что дети принимали участие не только в бытовом простом труде, но и в более сложных формах коллективного производительного труда.

Описывая обработку почвы  племенем на берегу Новой Гвинеи, он пишет: «Работа производится таким образом: двое, трое или более мужчин становятся в ряд, глубоко втыкают заостренные удья (крепкие длинные палки, заостренные с одного конца; ими работают мужчины, так как при работе с этим орудием требуется много силы) в землю и потом одним взмахом подымают большую глыбу земли. Если почва тверда, то в одно и то же место втыкают удья два раза, а потом уже поднимают землю. За мужчинами следуют женщины, которые ползут на коленях и, держа крепко в обеих руках свои удья-саб (небольшие узкие лопатки для женщин), размельчают поднятую мужчинами землю. За ними следуют дети различного возраста и растирают землю руками. В таком порядке мужчины, женщины и дети обрабатывают всю плантацию»[5].

Благодаря коллективному  производительному труду на ранних ступенях развития общества существовало равноправие детей и взрослых. Речь детей, также как и взрослых выслушивалась внимательно. Крупнейший этнограф Л. Я. Штернберг подчеркивает это равенство детей и взрослых у народов северо-восточной Азии: «Цивилизованному человеку трудно себе даже представить, какое чувство равенства и уважения царит здесь по отношению к молодежи. Подростки десяти- двенадцати лет чувствуют себя совершенно равноправными членами общества... Никто не чувствует ни разницы лет, ни положений»[6].

Орудия и формы труда  являлись возможностью развития ранней самостоятельности у детей, которая  порождалась потребностями общества. Но здесь нет даже и речи об эксплуатации  детского труда, в то время это  являлось естественной потребностью.

Самолично дети, конечно, не могли изучить способы использования  орудий  
труда, и взрослые обучали их этому,  показывая упражнения, способы действий, контролируя действия. Тогда не существовало школы, где была определенная система обучения ремеслу, но уже существовала специальная, возникшая из потребностей сообщества.

По мнению Д. Б. Эльконина, на стадии, когда орудия труда стали  уменьшать для пользования детьми, появляются игрушки в их современном  понимании - как предметы, изображающие орудия, предметы обихода. Овладение детьми орудиями труда расчленяется на два периода: первый связан с овладением бытовыми орудиями, второй сдвигается вперед, к более старшим возрастам, и между ними образуется промежуток. Этот промежуток окажется тем длиннее, чем сложнее формы и орудия деятельности, которыми предстоит овладеть каждому ребенку данного общества. В определенном смысле дети оказываются предоставленными самим себе, возникают «детские сообщества», и именно в этот период и развивается игра, где в особой форме воспроизводятся существующие в данном обществе отношения между людьми.

Но раз так усложняются  орудия взрослого труда, то и овладение  ими маленькими детьми непосредственно  в ходе производительной деятельности становится невозможным. Конечно, за детьми остается бытовой труд с его элементарными  орудиями, но его уже нельзя считать  общественно-производительным трудом, да и труд детей уже не так необходим для поддержания благосостояния общества. Дети постепенно вытесняются из сложных и наиболее ответственных областей деятельности взрослых. Становится необходимым длительный период подготовки детей к будущему овладению сложными формами и средствами общественного производства, поэтому и выделяется особый социальный институт детства и, соответственно, особый период в детской жизни.

Д. Б. Эльконин отмечал, что  детство возникает тогда, когда  ребенка нельзя непосредственно  включить в систему общественного  воспроизводства, поскольку он еще  не может овладеть орудиями труда  в силу их сложности. В результате этого естественное включение детей  в производительный труд отодвигается. По мнению Д. Б. Эльконина, это удлинение  во времени происходит не путем надстраивания  нового периода развития над уже  имеющимися, а путем своеобразного  вклинивания нового периода развития, приводящего к «сдвигу во времени вверх» периода овладения орудиями производства. Детством становится период развития, когда активно усваиваются базовые элементы социального опыта до достижения субъектом социальной и психологической зрелости[7].   

Что касается инфантицида, то большинство исследователей связывают  его распространенность, прежде всего, с низким уровнем материального  производства. Народы, стоящие на низшей ступени исторического развития, живущие собирательством, физически  не могут прокормить большое потомство. Убийство новорожденных младенцев  было здесь такой же естественной нормой, как убийство стариков. Кон  приводит пример: «У бушменов мать кормит ребенка грудью до трех - четырех лет, когда можно будет найти подходящую для него пищу... Часто второй или даже несколько детей рождаются, когда мать еще кормит грудью первого. Но молока матери не хватает на всех детей, да и больше одного ребенка она не смогла бы носить на большие расстояния, которые проходит в поисках пищи. Поэтому нередко последнего новорожденного убивают сразу после появления на свет»[1,58].

Для первобытного общества и для последующих - античного и средневекового, характерна была двоякость в отношении к детям. Младенец, одновременно, персонификация невинности и воплощение природного зла. А главное - он как бы недочеловек, существо, лишенное разума. Например, в Уганде женщины и маленькие дети не имеют статуса лиц, воспринимаясь как вещи или как нечто среднее между человеком и вещью. В древней Японии новорожденных признавали полноценными людьми после совершения специальных обрядов. Убийство младенца не считалось тяжким преступлением, считалось «отправить назад», «возвратить» в мир духов. А вот на Филиппинах уже пятимесячный плод считался, в известном смысле, человеком и в случае выкидыша его хоронили с соблюдением всех обрядов. Вместе с тем иметь детей считалось почетным, и все члены общины обычно ласковы и внимательны к детям[1,59].

Право полновластно распоряжаться  жизнью и смертью детей было отобрано у отцов только в конце IV века н.э. Инфантицид стали считать преступлением только при императоре Константине в 318 году, а к человекоубийству он был приравнен лишь в 374 году[8].

Запрещение детоубийства еще не было также признанием за ребенком права на любовь и, тем более, автономное существование. В Библии содержится около двух тысяч упоминаний о детях. Среди них многочисленные сцены принесения детей в жертву, закидывание их камнями, просто избиения; многократно подчеркивается требование любви и послушания детей, но нет ни одного намека на сочувствие к детям и понимание детских переживаний.

В Средние века, как только ребенок мог обходиться без постоянной заботы своей матери, няньки или кормилицы, он принадлежит к обществу взрослых. Слово «ребенок» не имело в языке своего современного смысла, который придается ему сейчас. Так, например, в средневековой Германии слово «ребенок» было синонимом понятия «дурак». Детство считалось периодом быстро проходящим и малоценным[9].

Еще одной характерной  особенностью Средневековья было то, что дискриминировали детей и  в похоронном обряде. Во Франции  юных отпрысков знати хоронили на кладбище как бедных, лишь в конце 17 века им найдут место в фамильных склепах, рядом с родителями. Многие теологи считали ненужным служить заупокойные мессы по детям, умершим до семейного возраста[10].

Безразличие по отношению  к детству, по мнению Ф.Ариеса, было прямым следствием демографической  ситуации того времени, отличавшейся высокой  рождаемостью и большой детской  смертностью. Знатные люди пышно  праздновали рождение детей, но довольно спокойно переживали их потерю. Монтень  писал: «Я сам потерял двоих или троих детей, правда, в младенческом возрасте, если и не без некоторого сожаления, но, во всяком случае, без ропота». Это не значит, что детей не любили. Средневековые хроники, жития святых и документы 16 - 17 веков донесли до нас множество трогательных историй о самоотверженных и ласковых матерях и внимательных воспитателях.

Историки много лет  спорили, стало ли воспитание детей  в Европе в 16 - 17 века более терпимым и либеральным, нежели в Средние века, или, напротив, более строгим, суровым и репрессивным. Как замечает Л. Стоун, в некоторых сферах жизни дети в Средние века и Возрождение пользовались значительно большей автономией, нежели в последующий период. Это касалось режима питания, гигиенической культуры, детской сексуальности, что соответствовало общему «несерьезному» взгляду на ребенка до семи лет. Некоторые другие стороны детского поведения, напротив, контролировались очень сурово. Строго ограничивалась физическая подвижность младенца. Официально тугое пеленание первых четырех месяцев объяснялось заботой о безопасности малыша, который, как считалось, может искривить свои нежные конечности, оторвать себе уши, выколоть глаза и т.д. Но, вместе с тем, оно избавляло взрослых от многих забот, сковывая активность ребенка, заставляя его дольше спать и позволяя перемещать его как простой пакет. Освободившись от пеленок, мальчики обретали относительную свободу, зато девочки сразу же помещались в жесткие корсеты[11].

Физические ограничения  дополнялись духовным гнетом. В начале Нового времени педагогика, как и  средневековая, настойчиво доказывает необходимость подавлять и ломать волю ребенка, видя в детском своеволии  источник всех и всяческих пороков. По словам известного пуританского проповедника Д.Робинсона, «дети не должны знать, если это можно скрыть от них, что они имеют собственную волю».

В 17 веке обучение и воспитание детей постоянно сравнивали с  дрессировкой лошадей, ловчих птиц и  охотничьих собак, причем все это  основывалось на принципе подчинения воли. Телесные наказания, жестокие порки  широко применялись как в семье, так и в школе, включая университет. В английских университетах публичной порке подвергали восемнадцатилетних юношей. Считалось, что другого способа обучения не существует.

Не менее жестко, чем  учеба, контролировалась социальная активность ребенка. Дети, даже взрослые, не могли  сами выбирать род занятий, не имели  решающего, а часто даже совещательного голоса в выборе брачных партнеров.

Вот как описывает взаимоотношения  детей и родителей в русской  семье 16 - 17 веков Костомаров: «Между родителями и детьми господствовал дух рабства, прикрытый ложною святостью патриархальных отношений. Покорность детей была более рабская, чем детская, и власть родителей над ними переходила в слепой деспотизм без нравственной силы. Чем благочестивее был родитель, тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже. Слова почитались недостаточными, как бы убедительны они ни были. Домострой запрещает даже смеяться и играть с ребенком».