Историко-теоретические основы исследования фашизма как политико-правовой идеологии

Наиболее популярным теоретиком иррационализме в Европе начала XX в. был французский философ А. Бергсон. Он отрицал познавательную силу разума, во всяком случае доказывал, что возможности интеллекта ограничены в основном познанием неодушевленной материи, тогда как «жизнь», «живое» познается только посредством интуиции, мистического озарения. Бергсон отрицал интеллект, разум еще и потому, что его свойствами являются умозрительность, пассивность и т. п., в то время как интуиции якобы присущи активность, действие. «В целом бергсонизм,—пишет советский ученый В. Н. Кузнецов, — способствовал усилению в искусстве антиреалистических тенденций, а в политике — авантюризма и волюнтаризма».

Важно различать политические позиции приверженцев иррационалистических концепций. Есть иррационализм и  иррационализм. К фашизму вели неизбежно  те варианты иррационализма, суть которых  состояла в апологии темного инстинкта, в атавистическом недоверии к  интеллекту, в презрении к человеку. Поэтому Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер, возможно, Бергсон и другие иррационалисты, изображавшие дело так, будто разум, мораль и т. п., «точно Мефистофель», угрожают «жизни своей кощунственной, сатанинской рукой», безусловно «виновны», безусловно несут ответственность за формирование фашистских идей. Дело, конечно, не в том, что они, как личности, несут ответственность за кровавые преступления фашизма (тем более, что и совершены-то эти преступления были в другую историческую эпоху); возможно, что как личности они вовсе не виновны в том, как фашисты относились к их произведениям.

Вывод. Таким образом, фaшизм и нaцизм вoзникает в тeх стрaнах, гдe нe всe тaк пложительно, кaк это выглядит нa пeрвый взгляд. Основой для экстрeмистской идeологии стaновятся разные сoциальные,экoномические и пoлитические прoблемы, этнокoнфессиональные разногласия и кризис самосознания насeления. Сaмое удивительное вo всем этoм то, чтo стрaшные прeступления фaшистских рeжимов, начавших сaмую ужасную войну в истории мира, возрoдивших культ силы и сдeлавших нoрмой истрeбление цeлых нарoдов и наций по рaсовому или пoлитическому признaку, дoвольно быстрo забываются из людскoй пaмяти. 

2.2 Характерные черты фашистской  идеологии

Вопрос об идеологии фашизма, степени ее эффективности и ее социальном содержании с самого начала привлекал огромное внимание антифашистов – как исследователей, так и  политиков.

Еще в 1923 г., расценивая политическое положение в Италии, Клара Цеткин уделила внимание на определяющее значение идеологического фактора в победе итальянского фашизма над всеми демократическими силами страны и организованным итальянским пролетариатом. «Следует помнить, – говорила она, – что задолго до подавления рабочего движения при помощи террористических актов, фашизм смог добиться идеологической и политической победы над движением, и надо уяснить, чем это объясняется. Очень опасно не признавать значение политической и идеологической победы над фашизмом»[55, c. 218].

В итоге, на эту сторону  дела обратил внимание и Г. М. Димитров, утверждавший на VII конгрессе Коммунистического  Интернационала, что фашизм не только усиливает глубоко укоренившиеся  в массах предрассудки, но и играет «на лучших чувствах масс, на их революционных  традициях и чувстве справедливости». «Фашизм, – утверждал он, – стремится  к самой страшной эксплуатации народов  мира, но подходит к ним с искусной антикапиталистической демагогией, эксплуатируя глубокую ненависть трудящихся к хищнической буржуазии, к трестам, финансовым магнатам, банкам и выставляя, наиболее заманчивые, для политически  несостоявшихся масс в данный момент идеи». И далее: «Силу идеологической заразы фашизма мы ни в коем случае не должны недооценивать»[56, c.12,80].

Речь идет о враге, который  так хитро, так по-умному играет на национальных чувствах и предрассудках  масс и их антикапиталистических  настроениях в интересах крупного капитала.

То обстоятельство, что  фашистская идеология была эклектичной, противоречивой и внешне примитивной, использовалось и нередко используется и современными буржуазными идеологами для маскировки классовой сущности идеологии фашизма, да и самого фашистского  движения в целом. Буржуазные историки утверждают, что то, что принято  называть «идеологией», «мировоззрением» или «философией» фашизма, есть не более  как социально-психологическое описание противоречивых, не поддающихся суммарному теоретическому исследованию инстинктов толпы, что это только отражение  идеологии мещанства, взбунтовавшегося против последствий первой мировой  войны, последствий послевоенной разрухи  и экономического кризиса и т.д.    

В одной из своих речей, произнесенных в конце 20-х годов  в Гамбургском национальном клубе  перед представителями местной  крупной буржуазии, Гитлер излагал  взгляды на массовую идеологию следующим  образом:

Прежде всего, необходимо покончить с мнением, будто толпу можно удовлетворить с помощью мировоззренческих построений. Познание – это неустойчивая платформа для масс. Стабильное чувство – ненависть. Его гораздо труднее поколебать, чем оценку, основанную на научном познании… Широкие массы проникнуты женским началом: им понятно лишь категорическое ,,да” или „нет”… Массе нужен человек с кирасирскими сапогами, который говорит: этот путь правилен!..».

Приняв на вооружение идейный  багаж пангерманизма, национал-социалисты перемешали его со специфической  формой феодальной критики капитализма, получившей широкое распространение  в Германии еще в первой половине прошлого века и ставшей с течением времени традиционным направлением в идейной жизни Германии.

Немалое влияние на формирование национал-социалистской идеологии  оказали теории, заимствованные из-за рубежа. Так, иностранное происхождение  имела расовая теория, родившаяся в середине прошлого века в качестве учения, оправдывавшего колониальную политику, в работах Ж. А. Гобино, де Ляпужа и их французских и английских последователей.

Впрочем, австрийское влияние  на национал-социалистскую идеологию  было гораздо более широким, чем  только воздействие на взгляды антисемитов. Австро-Венгерская монархия со специфической  для нее остротой национальной проблемы породила своеобразную форму националистического  рабочего движения, давшего затем  германскому фашизму его имя  и основной набор инструментов социальной демагогии.

Ницше обычно ограничивался  подобной декламацией; Шпенглер делал  из нее конкретные, практические выводы. Он рекомендовал «во имя оздоровления общества» полностью свернуть социальное законодательство и социальную благотворительность. И прежде всего, утверждал он, необходимо ликвидировать общественные заведения, облегчающие жизнь слабым, больным  и неполноценным и тормозящие тем самым естественный процесс  освобождения общества от всего, что  ему мешает.

Отношение Шпенглера к  борьбе, воспринимаемой как неограниченное применение насилия во имя реализации стремления к власти и господству, – это примитивный перепев  Ницше:

«Борьба – основной источник жизни, сама жизнь. И даже жалким пацифистам не удается вытравить из собственных  душ позывы /278/ к борьбе». To же самое можно сказать об отношении Шпенглера к народным массам: «Рожденный для господства может использовать массу, но он презирает ее».

Соответственно в качестве «социалистического идеала» в писаниях Шпенглера фигурирует солдатская казарма, а символом истинного социализма становится прусский фельдфебель.

Фашистская «мировая революция», утверждал Розенберг, как раз  и заключается в «пробуждении расовых типов». Она направлена против демократии и марксизма, начавших «дело искоренения расового и народного сознания», против засилья «гуманистического классического схематизма», за победу «органического расово-народного» мировоззрения. Разумеется, фашистские идеологи «доказывали», что именно арийская раса является высшей расой, признанной господствовать над другими расами и народами. Эти рассуждения о расовой «неравноценности» самих арийцев были основой для развития науки евгеники– «науки о расовой чистоте и способах ее сохранения». Фашисты разработали специальные положения об установлении степени расовой «порчи» и «неполноценности» в зависимости от наличия различных примесей неарийской крови, а также о методах обращения с лицами смешанного происхождения.            

Итальянские фашисты также  исповедовали и обосновывали расистские принципы. Вслед за нацистами в 1937 г. Фашистское правительство Италии также утвердило «Закон о защите расы», полностью списанный с  гитлеровского «расового кодекса». Результатом дальнейшего углубления «расового мировоззрения» итальянского фашизма явился ряд мероприятий, предпринятых против изобретенного  им «еврейского засилья», - мер, увенчавшихся опубликованием в ноябре 1938 г. Закона, согласно которому проживающим в  Италии евреям запрещается находиться на службе, в каких-либо общественных и государственных учреждениях, запрещается служба в армии и  др.

В фашистской идеологии и  практике борьбы за сохранение чистоты  расы становится, подчеркивает Р. Бурдерон, «мощным мобилизирующим фактором, ибо  она является насущно необходимой  для самого индивидуума . Перед лицом угрозы вырождения расы, а следовательно, и входящих в нее индивидуумов каждый немец отстаивает собственную жизнь. С биологической точки зрения интересы расы и интересы индивидуума единое целое.        

Чтобы приспособить эту теорию к конкретным интересам германской буржуазии, Ратцель пополнил ее тезисом  о соответствии размеров государств уровню культуры народа. Согласно его  утверждениям, народы, стоящие на низкой ступени культуры, образуют, как  правило, малые государства, в то время как для высококультурных народов характерно стремление к  образованию больших государственных  организмов. Отсюда следовал вывод, что  поглощение малых государств крупными – это неизбежное следствие и показатель роста культуры.

Нацистские руководители постоянно подчеркивали особую важность этой стороны своей идеологии. Выступая в мае 1933 г. на конгрессе Немецкого  трудового фронта в Берлине, Гитлер говорил: «14–15 лет тому назад я  заявил немецкой нации, что вижу свою историческую задачу в том, чтобы  уничтожить марксизм. С тех пор  я постоянно повторяю сказанное. Это не пустые слова, а священная  клятва, которую я буду выполнять  до тех пор, пока не испущу дух».

Определяя задачи нацистской идеологии, главный эксперт НСДАП  по этим вопросам Розенберг подчеркивал: «Выбор пути всеми государствами  и народами зависит в первую очередь  от их отношения к марксистской идеологии. . . Мы, национал-социалисты, можем с гордостью сослаться на то, что с самого начала наша борьба велась с неуклонной целеустремленностью и неослабевающим ожесточением».

Антимарксизм нацистской идеологии позволял создавать видимость  ее цельности. Но главное, разумеется, заключалось не в этом. Оно состояло в том, что только под лозунгами  антимарксизма и можно было в  тех условиях хотя бы временно объединить в интересах правящих классов  различные социальные группы тогдашней Германии с их противоречивыми экономическими и политическими интересами.

Антимарксизм как идеологический принцип позволил нацистским идеологам  осуществить своеобразную аккумуляцию  националистических настроений, получивших в тогдашней Германии очень большое  распространение. Марксизму как  интернациональному учению противопоставлялся антимарксизм как учение национальное.

Империалистическая политика держав-победительниц подавалась как  свидетельство несостоятельности  ставки на интернациональное взаимопонимание  и солидарность. Крах пацифистских иллюзий, распространявшихся социал-демократами, выдавался за крах идеи взаимопонимания  между народами, а провал так называемой «политики выполнения», проводимой правительствами «веймарской коалиции», – за провал внешнеполитической линии  «марксистского государства».

Культ силы, проповедуемый  национал-социалистами, включал в  себя определенный набор примитивных  идей: восхваление зверских инстинктов, утверждение, что борьба (понимаемая как применение грубого насилия) является важнейшим фактором развития и совершенствования человечества, а гуманизм, отрицающий насилие, –  выражением либо полного непонимания  человеческой натуры, либо теоретическим  оправданием трусости.

Распространение подобных взглядов сыграло важнейшую роль в подготовке населения, особенно молодежи, к восприятию идеи агрессивной войны и широкому развитию неприкрытого садизма, нашедшего  свое выражение в зверствах по отношению к военнопленным, на оккупированных территориях, в концентрационных лагерях  и лагерях смерти.

В этих условиях проповедь  идеи вечного мира и господства разума в отношениях между народами, с  которой выступали многие представители  веймарской коалиции, в том числе  и теоретики социал-демократии, вызывала внутреннее сопротивление и раздражение. Малая эффективность проводимой веймарскими партиями «политики  выполнения» способствовала распространению  отрицательного отношения к мирным путям решения национальной проблемы. Но компрометация мирных лозунгов создавала  условия для благожелательного  отношения к методам крайнего насилия.

Крупную монополистическую  буржуазию культ силы устраивал  потому, что облегчал формирование армии ландскнехтов для осуществления  контрреволюционного террора внутри страны и проведение политики экспансии  вовне.

Аналогичная роль отводилась в идеологии фашизма и расовой  теории.

Приняв на вооружение взгляды  Гобино, Ляпужа, Чемберлена и их последователей, национал-социалистские идеологи превратили их в основу основ своего мировоззрения. Однако фашистская расовая теория не была простым повторением взглядов «основоположников» расизма. Свойственная идеологии фашизма склонность к  упрощению, примитивизации, превращению  идей в предельно доступные лозунги  проявилась и в данном случае. Если для Чемберлена, Шпенглера, Мёллера  ван ден Брука, Фробениуса раса носила отвлеченно мистический характер и определяющим фактором в ней считалась душа, то для национал-социалистов расовая теория свелась к чистой биологии, а учение о расах приобрело все внешние признаки племенной селекции.