Американо-советские отношения в период политики непризнания (1917-1933)

Таким образом, не вызывает никаких сомнений, что «14 пунктов», как своеобразный манифест «вильсонизма»,  разрабатывались под мощным влиянием «русского фактора». Вероятно, никогда больше в годы Первой мировой войны и послевоенного мирного урегулирования американская администрация не уделяла России так много внимания, как в этот период. Именно сходство программ послевоенного переустройства делало Америку и большевистскую Россию временными политическими попутчиками. Как отмечает В. Л. Мальков, «большевистская мирная программа удивительно похожа на ту, что видвинул президент Вильсон. Обе нацелены на раскол Тевтонского блока, обе исходят из того, что достигнуть этой цели можно лишь тогда, когда будут предложены новые и более либеральные (неаннексионистские) военные цели. Различия же проходят там, где они неизбежны. Вильсон мыслит категориями политическими. Он пытался отделить либеральных и демократических агнцев от империалистических и милитаристских хищников. Он пытался вбить клин между Пруссией и Австро-Венгрией вместе с «мужественными малыми народами Балкан». Большевики же размышляли и рассуждали, оперируя категориями экономических классов. Совершенно бесспорная истина: компромисс западных ценностей с большевизмом невозможен. Но политика, практическая политика, как говорил Т. Рузвельт, порой вынуждает к странному сожительству»28

На что дополнительно следует обратить внимание, так это на антиимперское, антиколониальное обрамление пункта VI-послания, оговаривавшего право народов на суверенное развитие, на максимально свободный выбор формы автономии, условия его осуществления и, наконец, (пожалуй самое главное), создание «независимого польского государства» с предоставлением ему надежного доступа к морю и гарантий территориальной целостности, определяемой международным договором. Вильсон, явно приободренный риторикой большевиков о праве наций на самоопределение плоть до отделения, действовал на опережение, вписывая «русский вопрос» в общей контекст своей глобальной стратегии, покоившейся на идеи совершенного мира наций государств и его открытости для экономического, политического и духовного общения. Анализ документа показывает нам, что у американского президента красной нитью проходит мысль, что такой мир возможен только при условии сохранения за американцами по праву избранного народа последнего слова при его обустройстве. Это дало повод советскому историку Р. Ш. Ганелину утверждать, что «приноравливание Вильсона к большевикам, во всеуслышание твердившим о мировой революции, никак нельзя объяснить эмоциональным порывом в духе внутренних противоречий, свойственных мышлению президента, или краткосрочным отключением от достоверной информации. Реализуя свой план-ловушку, Вильсон стремился выйти на решение, ставившее Россию в положение страны, замкнутой на свои внутренние проблемы вплоть до победы в войне, а по возможности и дальше»29. Сегодня эта позиция автора выглядит уже весьма спорно.

Дальнейшее развитие политической ситуации очень быстро перечеркнуло все надежды Вильсона на какие-либо (пусть даже и умозрительные) перспективы американского влияния на российскую действительность. Подписание большевиками сепаратного Брестского мира, подрывавшего общую «борьбу за демократию»; провозглашение курса на мировую революцию; разгон Учредительного собрания и начало «красного террора» – все это изменило отношение руководства США к большевистской власти. Вильсон очень быстро увидел в большевиках не просто невинных «мечтателей», а потенциальных врагов того либерально-демократического миропорядка, который он хотел построить. Именно в этих условиях в Вашингтоне принимается решение отказаться от признания нового правительства России. Другими словами, большевики еще раз убедили Вильсона, что в России, как правило, преобладают идеи, которые совершенно неприемлемы для «нового мира».

Как писал Дж. Ф. Кеннан «первым и наиболее фундаментальным источником конфликта была, конечно, идейная убежденность большевистско-коммунистического руководства. Это было нечто новое в опыте американской государственной деятельности. Это было проявлением некой формы враждебности, с которой американцы никогда ранее не сталкивались…Американские государственные деятели оказались лицом к лицу с некой неизвестностью в обличии нового российского коммунистического режима – правящей группировкой, воссевшей у руля власти в другой великой стране, которая даже не собиралась официально объявлять войну Соединенным Штатам, но которая движимая своими глубокими убеждениями и видением своего места в истории, была тем не менее, нацелена на программу свержения всей традиционной для американского общества политической и социальной системы…было бы неверным, разумеется, предполагать, что подобная вражда оставалась односторонней или что она с самого  начала была полностью односторонней. Естественно, что она вызывала ответную реакцию со стороны многих американцев, и было бы тщетным усилием делать вид, что эта реакция всегда была разумной, продуманной, непредвзятой, что она была непроизвольным ответом на сам характер брошенного им вызова»30

В мае 1918 г. глава Советского правительства В. И. Ленин направил правительству Соединенных Штатов через руководителя американской миссии Красного Креста в России полковника Р. Робинса план широкого развития экономических отношений с США. Его разработчиком была Комиссия по внещней торговле при ВСНХ. План этот был доложен Вильсону и государственному секретарю Лансингу, которые оставили его без ответа. В июле того же года нарком иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин известил находившегося в Вологде американского посла в России Д. Фрэсиса о намерении Советского правительства направить в Вашингтон М. М. Литвинова в качестве советского официального представителя в США. 21 июня за подписью В. И. Ленина была составлена верительная грамота Совета Народных Комиссаров на имя М. М.Литвинова, согласно которой он аккредитовывался в качестве полпреда Советской России в США. Однако американские власти снова не пошли на контакт и отказали Литвинову в получении визы. Более того, власти США санкционировали вооруженную интервенцию в Советскую Россию, направив свои войска в Мурманск и на Дальний Восток. Спустя два года США были вынуждены вывести свои интервенционистские войска, но американская политика бойкота и непризнания Советской России сохранилась.

Со своей стороны, советское правительство продолжало отстаивать свои внешнеполитические принципы, ведя борьбу за мирное сосуществование с Соединенными Штатами. В. И. Ленин вновь и вновь пытался возобновить и осуществить мирные предложения: «Всему миру известно, что мы готовы заключить мир на условиях, справедливость которых не могут оспаривать даже наиболее империалистически настроенные капиталисты»31,- говорилось в его ответах корреспонденту американской газеты «World».

5 августа 1918 г. Советское правительство  в ноте американскому консулу  Пулю заявило, что желает жить в мире с США. 24 октября того же года в ноте Вильсону Советское правительство вновь выразило готовность вступить в мирные переговоры с США. И вновь ответом стало гробовое молчание. «Пусть американские капиталисты не трогают нас. Мы их не тронем. Мы готовы даже заплатить им золотом за полезные для транспорта и производства машины, орудия и проч. И не только золотом, но и сырьем»32 - писал Ленин в своих ответах на вопросы корреспондента американского информационного агентства «Universal service» Карла Виганда. Еще ранее он со всей определенностью констатировал: «Мы решительно за экономическую договоренность с Америкой, - со всеми странами, но особенно с Америкой»33 Советское правительство усматривало в развитии торгово-экономических связей с капиталистическими странами экономическую основу мирного сосуществования государств с различным социальным строем. В. И. Ленин считал, что политика отказа от развития торговли с Советской Россией, которую проводило правительство президента В. Вильсона, является недальновидной и наносит вред самим Соединенным Штатам. «Нравится им это или нет, - говорил он в октябре 1920 г. - Советская Россия – великая держава. После трех лет блокады, контрреволюции, вооруженной интервенции и польской войны советская Россия сильна как никогда прежде. Америке ничего не даст вильсоновская политика благочестивого отказа иметь с нами дело на том основании, что наше правительство им не по вкусу»34

Общеизвестны споры историков относительно «русской политики» Вильсона. В его целевых установках и отдельных действиях исследователи всегда находили, и будут, вероятно, находить противоречивые тенденции. Вильсоновский курс позволяет найти в нем не только приверженность «высоким принципам», но и проявление «тайной» войны против России  или первоначальный вариант будущей «холодной войны». Все указанные выводы зависят лишь от акцента, на котором пытаются сосредоточить свое внимание ученые. Однако в контексте миросистемных взглядов «вильсонизм» чаще всего оказывался антитезой России. И царский абсолютизм, и «империализм» либерального Временного правительства, и антидемократизм большевиков по определению были противоположны вильсоновским представлениям о «новом мире». В этой связи согласимся с точкой зрения американского историка Н. Г. Левина, который резонно замечает, что по своей природе «вильсонизм» был одновременно и «антиленинским» и «антиимпериалистическим»35.

Наглядным тому подтверждением может служить последняя статья Вильсона «Дорога от революции», опубликованная в 1923 г. в журнале «The Atlantic Monthly». Она стала своеобразным итогом его размышлений по «русскому вопросу». Анализируя революцию в России, экс-президент называет ее «выдающимся событием нашего века». При этом Вильсон указал, что она была «продуктом социальной системы» и порождением очевидного несовершенства капитализма. Поэтому демократию, считает он, можно обезопасить от «иррациональной революции» лишь с помощью духовного обновления современной цивилизации.

Таким образом, можно констатировать, что октябрьская революция и установление советского строя автоматически не закрывали перед страной возможности политических, дипломатических, торговых и иных контактов с США. Более того, обращаясь к IV чрезвычайному Всероссийскому съезду Советов (13 марта 1918 г.), американский президент Вудро Вильсон поддержал стремление русского народа «освободиться навсегда от самодержавия и сделаться самому вершителем своей судьбы»36. Вильсон был уверен, что Россия, «переболев большевизмом», должна сама решить свои внутренние проблемы, а уже затем стать частью цивилизованного международного сообщества, сформированного на «либерально-демократических» принципах. Однако активные действия большевиков стали идти вразрез с американскими планами.

2. Участие США в военной интервенции

В советской историографии долгие годы была принята точка зрения, что идея о военном вмешательстве в дела России возникла среди американских руководителей сразу же после провозглашения Советской власти. Как писал ленинградский историк В. К. Фураев «Соединенные Штаты были активным организатором вмешательства империалистических держав во внутренние дела народов России и одним из главных участников вооруженной интервенции против Советского государства»37

Однако современные подходы и новые опубликованные документы показывают, что отношение США к интервенции в России по целому ряду параметров не совпадало с позицией Англии и Франции, готовых к любым решениям сулящим восстановление Восточного фронта, включая прямое использование военной силы и сотрудничество с российскими политическими и военными группировками, выступавшими против большевистского режима и за продолжение войны. В частности, даже представитель официальной советской стороны нарком по иностранным делам Г. В. Чичерин признавался, что «Соединенные Штаты занимали в вопросе иностранной интервенции в России особую, можно даже утверждать дружелюбную, позицию, а американские представители в России пользовались особым уважением со стороны большевистских лидеров».38

Причины такого мнения наркома,  на наш взгляд, кроются в следующем. Во-первых, советское правительство всерьез полагало, что проявление уважения к американцам будет играть роль сдерживающего фактора при решении правительством США вопроса об участии в интервенции. Во-вторых, для самого американского правительства в этом вопросе на первый план выступала нежелательность содействия экспансионистским планам Японии в азиатской части России, т.е. тот аспект проблемы, который беспокоил Францию и Англию менее всего. Если беспокоил вообще. Так, например, государственный секретарь Лансинг считал, в частности, что «единственная надежда на прочное российское правительство заключается в настоящее время в военной диктатуре, поддерживаемой верными и дисциплинированными вооруженными силами»39. При этом и Вильсон, и Лансинг отдавали себе отчет в том, что одержимость Японии идеей экспансии за счет ослабевшей России может возобладать в такой степени, что она начнет интервенцию в самое ближайшее время, заручившись поддержкой лишь двух европейских союзников и проигнорировав отсутствие американского согласия на эту акцию. В Вашингтоне твердо считали, что такого развития событий нельзя было допускать ни при каких обстоятельствах.

Тем не менее, первые отряды иностранных солдат появились вовсе не на Дальнем Востоке, а на севере России. И далеко не с самыми «хищными империалистическими намерения», как утверждала советская историография. Дело в том, что в Мурманске и Архангельске скопилось огромное количество стратегических грузов, привезенных сюда по союзным поставкам. С учетом сепаратных переговоров большевиков и Германии все эти поставки могли оказаться в руках немцев. Мало того, германские войска, оперировавшие в Финляндии против красных, выходили на подступы к Мурманску. Этот город, именовавшийся до революции как Романов-на-Мурмане, строился в годы Первой мировой войны на англо-французские средства специально как незамерзающий порт для военных поставок и северная база союзных флотов. К началу гражданской войны он представлял из себя большую стройку. Порт, складские помещения, железная дорога. А подавляющую часть населения составляли пришлые рабочие-строители. И никакой «буржуазии».

1 марта 1918 года Мурманский Совет направил в Петроград телеграмму, последствия которой оказались далеко идущими. В телеграмме говорилось: «Возобновившееся наступление германских империалистов и капиталистов дает основания для беспокойства за безопасность Мурманского района и железной дороги. Мурманский Совет, полный решимости защитить железную дорогу и район от любого наступления, создает социалистические вооруженные силы. Широко циркулируют слухи о возможном появлении около железной дороги белофиннской и немецких партизанских отрядов. Представители дружественных держав, французская, американская и английская миссии, находящиеся в настоящее время в Мурманске, продолжают неизменно проявлять себя расположенными к нам и готовыми оказать нам помощь, начиная от продовольственных поставок и включая военное содействие»40.