Понятие концепта "счастье"

Счастье в общем-то и зародилось в значении "рока, благой судьбы". По данным этимологических источников семантическим архетипом концепта "счастье" является "судьба" ( корень "часть" - удел, судьба плюс приставка съ- в значении "хороший", то есть дословно "счастье"= "хорошая  судьба"). Именно это значение зафиксировано  первым в толковом словаре В.И.Даля: "рок, судьба, часть и участь, доля".

Понимание счастья как  благоприятной судьбы, дара богов  со временем трансформировалось в более  близкое для нашего восприятия понятие "удачи, успеха" и прочно укоренилось  в обывательском сознании. "Ему  повезло" и "ему выпало счастье" воспринимаются как синонимы, хотя в действительности доподлинно мы не знаем, стал ли человек счастлив в  результате удачно сложившихся обстоятельств. По сути, в данном случае счастье  приписывается человеку сторонним  наблюдателем, оценивающим то или  иное событие как удачное, либо неудачное. Таким образом, "удача" - это  счастье, можно сказать, в житейском  значении.

Счастье в русском языке, несомненно, относится к сфере  идеального и в сознании русского человека закрепилось как нечто  в реальности недостижимое (ср.: пушкинское "На свете счастья нет…"). В  русской концептосфере оно находится  где-то рядом со "смыслом жизни" и другими фундаментальными и  непостижимыми категориями бытия. Именно в следствии своей принадлежности к "высокому" регистру русское "счастье" несёт на себе очень сильный эмоциональный  заряд. В отличие от английского "happy", констатирующего, что состояние  человека соответствует некоторой  норме эмоционального благополучия (ср.: в словарных статьях как  синонимы к "happy" употребляются  прилагательные contented, pleased, satisfied), русское  слово "счастливый" описывает  состояние, безусловно, отклоняющееся  от норм. Согласно А.Вежбицкой, слово "happy" является "повседневным словом" в  английском языке, а "happiness" обозначает эмоцию, которая ассоциируется с "настоящей улыбкой". Русское "счастье" ни в коей мере не является "повседневным словом", а тем более не относится  в русском языке к числу "базовых  эмоций". Счастье вообще не относится  в русском языке к категории  чувств. О нём, скорее, можно сказать, как о специфической, весьма сложной  разновидности интеллектуально-эмоциональной  оценки, поскольку это одновременно и эмоция, и положительная интеллектуальная оценка собственной жизни.

В сознании же носителей  английского языка "happiness" соотносится  с реально-земными pleasure, contentment, well-being,satisfaction и потому не только не является чем-то недостижимым, но наоборот, тем, чего люди заслуживают, тем, для чего родились и живут на свете. Не случайно право  на стремление к счастью называется среди важнейших прав человека в  американской Декларации независимости 1776 года.

Также характерной для  русского сознания чертой является "боязнь" счастья, проявляющаяся в ощущении чувства внутренней неловкости и  психологического дискомфорта из-за того, что многие другие люди несчастны  и страдают, в то время как тебе хорошо и ты счастлив. Человек как  бы стесняется своего счастья, если кому-то рядом плохо и тяжело. Эта яркая  национальная черта легко обнаруживается и в современном российском обществе. Это подтверждают многочисленные наблюдения, свидетельства и эмпирические данные. Достаточно интересные данные предоставляют  и социологические опросы последних  лет.

В настоящее время по результатам  иследований наша страна по количеству несчастливых в личной жизни людей  оказалась непревзойдённым лидером. В то время как 42% опрошенных россиян  считают себя, среди англичан 1%, а  несчастливых американцев вообще не оказалось. В этой связи интересно отметить, что по объективным показателям чувствовать себя несчастливыми в личной жизни у россиян отнюдь не больше оснований. Чем у тех же англичан, американцев и французов. Известно, например, что не только у нас, но и в ряде стран Запада каждая третья супружеская пара разводится. Поэтому вряд ли большинство людей там действительно счастливы. Таким образом, причина такой разницы в ответах кроется в чём-то другом.

Конечно, высокий процент  несчастливых и неудовлетворённых  жизнью людей в нашей стране было бы проще всего объяснить объективными факторами - низкий уровень жизни, моральный  и духовный кризисы общества и  т.д. Несомненно, влияние этих факторов на удовлетворённость жизнью действительно  является существенным, но далеко не главным. Многие кросс-культурные исследования не показывают значимых положительных  корреляций между экономического благосостояния этих стран и ощущением счастья. Так, уже в 1976 году, неожиданно для  самих исследователей, было обнаружено, что латиноамериканцы, живущие на грани нищеты, более счастливы, чем  европейцы.

Несмотря на кажущуюся  национальную универсальность такого понятия как счастье, идеи, заключенные  в соответствующих русском и  английском концептах, не совсем совпадают  и прав был Дж. Локк, заявивший, что "хотя в переводах и словарях…предполагаются  соответствующие друг другу слова, однако среди названий сложных идей…едва  ли найдётся одно слово из десяти, которое  означало бы совершенно ту же идею, что  и другое слово, которым оно передаётся в словарях… (Locke John. 1959[1690]. An essay concerning human understanding. Ed. A.C. Fraser. Oxford: Clarendon.)". Значения слов разных языков не совпадают (даже если они, за неимением лучшего ставятся друг другу в соответствие в словарях) в следствие того, что они отражают и передают разные образы жизни и  разные образы мышления, понять которые  помогают как раз лингвокультурные концепты, заключенные в этих словах. И вслед за А.Вежбицкой мы склоняемся к тому, что "это иллюзия - думать, что мы достигнем лучшего понимания  культур, если отвергнем сепировское  фундаментальное прозрение насчёт того, что "лексика - очень чувствительный показатель культуры народа". Напротив того: мы лучше поймём культуры, если будем основываться на этом прозрении  и научимся исследовать словарь  более глубоко, более строго и  в более широкой теоретической  перспективе (Вежбицкая А. Понимание  культур через посредство ключевых слов/Пер. с англ. А.Д.Шмелёва. – М.: Языки славянской культуры, 2001.).

2.2 Лексикографические  данные

Очень важным моментов в  изучении концептов является выявление  их дефиниций.

Дефиниция (лат. definitio - определение) - логическая операция:

1) раскрывающая содержание (смысл) имени посредством описания  существенных и отличительных  признаков предметов или явлений,  обозначаемых данным именем (денотата  имени);

2) эксплицирующая значение  термина. В процессе дефинирования  термину должен быть непосредственно  прописан в качестве его значения  либо экстенсионал (объект), либо  интенсионал (признак). Если термин  явно не соотнесен ни с объектами,  ни с признаками, он остается  символом, не имеющим семантического  значения. Определить термин, значит  установить границы его применения. Строгая его дефиниция состоит  из двух частей: дефиниендума (dfd) - определяемого имени, и дефиниенса (dfn) - определяющего выражения, раскрывающего  смысл определяемого имени либо  устанавливающего значение термина.

Дефиниендум и дефиниенс  должны находиться в отношении тождества, т.е. иметь один и тот же денотат, и быть взаимозаменяемыми. Дефиниции  делят по разным основаниям:

1) по выполняемой функции  - на реальные (определение предметов,  явлений) и номинальные (введение  новых языковых форм - терминов);

2) по способу раскрытия  содержания - на явные (указываются  признаки, присущие предмету или  явлению) и неявные (выявляются  отношения, в которых находится  определяемый предмет, явление  с другими предметами, явлениями).

Явные дефиниции могут  быть представлены в виде равенства, в котором определяемая часть  эквивалентна по объему определяющей части. Различают следующие виды явных дефиниций:

1) атрибутивно-реляционные,  в которых указывается ближайшее  родовое отличие и видовой  признак, присущий только данному  виду (например, "квадрат - ромб  с прямыми углами");

2) генетические, в которых  указывается происхождение или  способ конструирования объекта,  обозначаемого определяемым именем (например, "сфера - пространственная  поверхность, которую описывает  полуокружность при вращении  ее вокруг диаметра");

3) операциональные, в которых,  в качестве видовой характеристики  объектов выступает указание  на некоторую операцию, посредством  которой эти объекты могут  быть обнаружены и обозначено  их отличие от других предметов  (например, "кислота - вещество, окрашивающее  лакмус в красный цвет").

Неявные дефиниции не имеют  четко выраженной структуры, вследствие чего отсутствует способ элиминации дефиниендума из того или иного контекста (например, матричное определение  логических операций в исчислении высказываний и др.). К числу неявных дефиниций  относятся:

1) аксиоматические (например, в математической логике - определение  формулы в исчислении высказываний);

2) контекстуальные (например, возможность выяснить содержание  понятия, не прибегая к толковому  словарю, а через предлагаемый  контекст);

3) рекурсивные (например, определение математического ряда  чисел Фибоначчи посредством  рекурсивной (возвратной) функции,  в котором каждое последующее  число равно сумме двух предыдущих  чисел: 1, 1, 2, 3, 5, 8 и т.д.);

4) индуктивные (например, в математике определение понятия  "натуральное число"). С.В. Воробьева

Безусловно, концепт - это  многомерное идеализированное формообразование, однако единства мнений относительно числа семантических параметров, по которым может вестись его  изучение, у концептологов нет: сюда включаются как понятийное, так и  образное, ценностное, поведенческое, этимологическое и культурное "измерения", из которых почти каждое может  иметь приоритетный статус в исследовании (Ляпин С. Х. Концептология: к становлению  подхода // Концепты. Вып. I. Архангельск, 1997).

Как представляется, оптимальным  для полноты семантического описания лингвокультурного концепта будет  выделение в его составе трех составляющих: понятийной, отражающей его признаковую и дефиниционную  структуру, образной, фиксирующей когнитивные  метафоры, поддерживающие концепт в  языковом сознании, и значимостной, определяемой местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка, куда войдут также этимологические и  ассоциативные характеристики этого  имени.

Немаловажным аспектом изучения концептов является их топология: определение  и описание бытования этих ментальных сущностей при функционировании в основных областях общественного  сознания (в научном, обыденном/языковом, религиозном и пр. сознании), частично совпадающих с типами дискурса.

В общеметодологическом плане  исследование лингвокультурных концептов  должно быть направлено на разработку категориального аппарата и исследовательской  методики для описания базовых экзистенциальных смыслов, представленных в лексическом  фонде естественного языка.

Рассмотрим способность  языка сохранять и отражать культурный мир своего речевого коллектива на теме "счастье". Данная проблема в  той или иной степени затрагивается  в трудах современных лингвистов: Ю.Д. Апресяна, А.В. Кирилина, Е.Г. Белозеровой, С.Г. Терминасовой и др. Предметом  нашего являются лексические и фразеологические единицы, которые отражают место  и особенность в структуре  языковой картины мира носителей  языка (русского и английского), а  также пословицы и поговорки, передающие представления о счастье, сложившиеся в данных языковых сообществах.

Представления о счастье  как о душевном состоянии, отличном от благополучных жизненных обстоятельств, в истории культуры относительно новы; первоначально счастливым считался человек, которому покровительствуют  боги, отсюда - eydaimonia - "благая судьба".

С распадом мифологического  мышления происходит десакрализация мифилогемы "судьба", место "даймона" - божества занимает "тюхе" - "случай, попадание", и "благая судьба" превращается в "эвтихию" - "благоприятный случай", "везение", "удачу", в то, что  несет в себе уже обезличенная фортуна. Семантически, протагонистом  эвтихии является человек, на долю которого выпадает удача, а субъектом - наблюдатель, выносящий оценку благоприятности  внешних жизненных обстоятельств  протагониста. "Благая судьба" и "благоприятный  случай" превращаются в собственно представления о счастье лишь с совпадением "протагониста" и "наблюдателя" в одном лице, что дает субъекту возможность интроспекции и рефлексии - выносить оценку "положения  дел" вне себя и судить о своей  эмоциональной реакции на неё  внутри себя. Таким образом счастье  как оценка человеком "успешности" собственной судьбы концептуально  и хронологически производно от удачи. Вообще же, следует заметить, что  в эволюции концепта "счастье" последовательно прослеживается субъективизация  и перемещение вовнутрь "локуса контроля": изначально счастье - это  судьба, рок, затем это случай, везенье - нечто сугубо внешнее и не зависящее  от человека, и, наконец, это деятельность души в полноте добродетели, а  быть или не быть добродетельным зависит  исключительно от воли человека, и  в этом смысле - каждый кузнец своего счастья.

Судя по данным этимологических  источников, happiness в английском языке  восходит к среднеанглийскому (13 в.) happ - "chance, good luck", откуда happy - "prosperous" (14 в.), которое лишь в 16 в. приняло  значение "content" (English Etymology 1996). Happ, в свою очередь, восходит к индоевропейскому корню kobb-, отправляющему к сгибанию - магическому действию, связанному с будущим.

В современной концептуальной формуле счастья как переживания  удовлетворенности человека "жизнью в целом, т. е. своею судьбой и  предназначением, более или менее  четко выделяются такие семантические  компоненты, как:

1) объективный - внешние  жизненные обстоятельства,

2) субъективный - их оценка  субъектом с точки зрения соответствия  его магистральным жизненным  установкам. В свою очередь в  этой оценке выделяются собственно  аксиологический, рациональный момент ("хорошо"-"плохо") и момент  её эмоционального переживания  ("радость"-"горе"). Cоответственно,  в лексических реализациях этого  концепта могут вербализовываться  как внутреннее, субъективное переживание  счастья, ранжируемое по степени  интенсивности от удовлетворения  до эйфории, так и внешние,  соматические и поведенческие  его проявления (умиротворенность, веселье, ликование, восторг и  пр.). Как свидетельствуют лексикографические  наблюдения, отдельные компоненты "формулы  счастья" гипостазируются не  только в частеречных реализациях  его имени, но и внутри словарного  описания соответствующего ЛСВ  в форме семантических множителей (признаков), отправляющих к "источникам  счастья", которые служат организующим  началом фелицитарных концепций,  по которым "пробегает" культурный  концепт в ходе своего становления  в национальной концептосфере.