Глобализация и антиглобалисты

1.Smith A.D. Nationalism in the Twentieth Century, Oxford 1979, p. 191.

IV

Открытие мирового горизонта: к социологии глобализации

“Буржуазия путем  эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров, она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, — отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара. И вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература”¹.

1. Маркс К., Энгельс  Ф. Манифест Коммунистической партии, цит. по: Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. второе, М., 1956, т. 4, с. 427— 428.

Это цитата не из Неолиберального  манифеста 1996 года, а из Коммунистического манифеста Маркса и Энгельса, опубликованного в феврале 1848 года. Из него можно вычитать многое. Во-первых, то, что авторы Коммунистического манифеста в прямо-таки гимнических выражениях воздают должное революционной роли “буржуазии” в мировой истории;

во-вторых, то, что дебаты об “эксплуатации всемирного рынка” датируются значительно более давним числом, чем хотели бы считать участники недавних публичных дискуссий;

в-третьих, то, что по иронии судьбы совпадают основные гипотезы неолиберальной и исконно марксистской позиций; и не в последнюю очередь, в-четвертых, то, что национально-государственная точка зрения, еще и сегодня держащая в плену общественные науки, ставилась под сомнение уже в пору своего возникновения, в политических борениях зарождающегося индустриального капитализма.

1. Социология как интеллектуальная  дисциплинирующая сила: контейнерная теория общества

“Современная” социология видит себя, если обратиться к одному из ее определений, “современной” наукой о “современном” обществе. При этом схема членения социального пространства не раскрывается и как бы при общем согласии предполагается наличие того, что можно назвать контейнерной теорией общества.

Во-первых, общества по этой теории предполагают — политически и теоретически — “государственное распоряжение пространством” (Дж. Эгнью и С. Корбридж). Это означает, что социологический взгляд подчинен дисциплинирующему авторитету — власти и силе национального государства. Выражается это в том, что общества (по определению) подчиняются национальным государствам; общества суть государственные общества, общественный строй есть государственный строй. Так, в повседневной жизни и в научных исследованиях говорят о “французском”, “американском”, “германском” обществе.

В дополнение к этому  понятие политической составляющей связывается не с обществом, а с государством, что бывало в истории далеко не всегда (как показывает М. Виролли 1.). Только в этой логической и институциональной структуре “современные” общества становятся самостоятельными, отграниченными друг от друга обществами. Ибо во властном пространстве национальных государств они удобно устраиваются, словно в контейнере. С другой стороны, “современные” общества по определению являются обществами неполитическими, так как политическую деятельность естественным образом сосредоточивают только в пространстве государства.

Эта упорядочивающая  схема, во-вторых, действительна не только для внешних, но и для внутренних образований. Внутреннее пространство отдельных обществ подразделяется на внутренние совокупности, которые, с одной стороны, мыслятся и рассматриваются как коллективные идентичности (классы, сословия, религиозные и этнические группы), но, с другой стороны, разделенные и организованные в соответствии с органической метафорой “социальных систем” на отдельные миры со своим хозяйством, политикой, правом, наукой, семейными отношениями и т. д., они выстраиваются и дифференцируются по своим собственным “логикам” (“ко-

1. Так, например, в эпоху  раннего итальянского Возрождения  понятие политического было тесно связано с обществом; см. об этом: Virolli М. From Politics to Reason of State: The Acquisition and Transformation of the Language of Politics, 1250— 1600, Cambridge 1992, p. 2 f.

дам”). Внутренняя однородность в значительной части есть порождение государственного контроля. Все виды социальной практики — производство, культура, язык, рынок труда, капитал, образование — стандартизируются, создаются, ограничиваются, рационализируются или хотя бы обозначаются как таковые в рамках национального государства (национальная экономия, национальный язык, литература, общественность, история и т. д.). Государство в качестве “контейнера” претендует на территориальное единство, в котором регулярно собираются статистические сведения об экономических и социальных процессах и ситуациях. Таким путем категории государственного самоконтроля становятся категориями эмпирических социальных наук — с целью подтверждения общественно-научных бюрократических дефиниций реального положения вещей.

В-третьих, рука об руку с этим образом обособленных снаружи и изнутри, устроенных по национально-государственному принципу обществ идет самосознание и эволюционное представление о самих себе, которое складывается у современных обществ. Быть современным — значит иметь превосходство над другими. Это универсальное требование выражается в притязании на “освобождение человека от незрелости, в которой он же сам и повинен”, (И. Кант) путем установления основных прав и правил демократического саморегулирования. С другой стороны, это желание облагодетельствовать человечество находит свое воплощение сначала в основанной на насилии истории европейского колониализма и империализма, а потом, после Второй мировой войны, в так называемой “политике развития” и “теории развивающихся стран”. Не случайно слово “модернизация” впервые возникает в начале пятидесятых годов в названии книги о модернизации развивающихся стран. Эмпирические общественные и политические науки рассматривают себя, соответственно, то как политических лекарей, то как политических инженеров этого процесса и вырабатывают “социальные индикаторы”, которые вроде бы позволяют измерять стадии и успехи модернизации и подвергать их контролю и воздействию со стороны национально-государственных органов. Я не хочу создавать нечто вроде ярмарочного силомера для демонстрации собственной правоты. Аксиоматика выстроенной на национально-государственных принципах социологии Первого модерна в дискуссиях последних лет была изрядно поколеблена. Однако ее запрограммированный взгляд, особенно касающийся организованной практики исследований и отшлифованных контроверз, по-прежнему остается доминирующим, в том числе и в Германии. Но эта контейнерная теория общества позволяет, даже вынуждает заново обратиться к осмыслению начального периода социологии в пору возникновения национального государства в Европе в XIX и первых десятилетиях XX века.

Связь между социологией  и национальным государством настолько  тесна, что образ “современных”, упорядоченных отдельных обществ, обретший вместе с укреплением организационно-политической модели национального государства обязательный характер, благодаря притязаниям классиков общественных наук на фундаментальность в лучшем смысле этого слова был абсолютизирован в логически неизбежный образ общества вообще. Не признавая никакой дифференциации, такие классики современных общественных наук, как Эмиль Дюркгейм, Макс Веберидаже Карл Маркс, придерживаются территориального определения современного общества 1., т. е. национально-государственной модели общества,

1. Smith A. D. Nationalism in Twentieth Century, a. a. 0., S. 191 ff.

поколебленной ныне глобальностью  и глобализацией. Когда сегодня  повсюду идут разговоры о закате “в духе Шпенглера”, то это, без сомнения, связано и с тем, что общество и социология застряли в “территориальной ловушке” (Эгнью/Корбридж) отождествления национального государства и общества. Но мир не гибнет, ибо — как сформулировал, противореча самому себе, уже Макс Вебер — свет великих проблем культуры проникает все дальше и ученые вынуждены переосмыслять свои взгляды в новых понятиях и по-новому приспосабливаться к не поддающемуся интеграции многообразию безграничного мира и ориентироваться в нем.

Ничто так не может  помочь в осознании и объяснении этих важнейших предположений, как разработка и освещение альтернатив. Социологию глобализации можно представить себе как собрание слабо связанных друг с другом и друг другу противоречащих диссидентов социологии, построенной на национально-государственном принципе. До сих пор речь — в сравнении с main-stream, главным течением — все еще идет об отклонениях от основной теории, об установках и направлениях, а часто всего лишь об обещании исследований, которые возникают в совершенно разных культурных и тематических контекстах (от изучения миграции через интернациональный анализ классов, интернациональную политику, теорию демократии вплоть до cultural theory и социологии большого города), во многом противоречат друг другу, но тем или иным образом пробивают звуковой барьер национально-государственного мышления; причем - это нужно подчеркнуть — не столько критикой, сколько тем, что выдвигают и разрабатывают мыслительные альтернативы. Иными словами, дискуссию о глобализации, идущую в общественных науках, можно понимать и развивать как плодотворный спор о том, какие основные гипотезы и образы социального мира, какие приемы анализа будут в состоянии заменить национально-государственную аксиоматику.

Мышление и исследования в ловушке обособленных, построенных по национально-государственному принципу общественных миров исключают все, что оказывается между этими внутренними и внешними организующими категориями. Это межкатегориальное содержание — все амбивалентное, подвижное, мимолетное, одновременно присутствующее здесь и там — раскрывается, во-первых, в рамках исследований миграции в пределах транснациональных социальных пространств.

Во-вторых, теория мировой  системы радикальным образом  доводит эту мостовую перспективу  до прямо противоположной гипотезы, что все социальные действия происходят в одном всеохватывающем пространстве — пространстве мировой капиталистической системы, которая ведет к дальнейшему разделению труда и усилению неравенства.

Этот общий взгляд на мировую систему, в-третьих, ставится под сомнение тем, что теоретик политологии Джеймс Ро-зенау называет “двумя мирами всемирной политики”, т. е. представлением, что имеется не одно, а по меньшей мере два конкурирующих друг с другом общества: общество (национальных) государств и многообразные транснациональные организации, органы, группы, личности, которые создают и развивают паутину социальных отношений.

Во всех названных  выше случаях тем или иным образом  возникают транснациональные поля действия благодаря тому, что их стремятся создать и поддержать заинтересованные в этом организации. В-четвертых, в теории мирового общества риска место центрального единства, обусловленного целью действия, занимает категория нежелательных побочных последствий. Вследствие этого именно глобальные риски (их социальная и политическая конструкция), т. е. различные экологические кризисы (и их определения) порождают неизвестные ранее мировые беспорядки и волнения.

В-пятых, в исследованиях  представителей cultural theory гипотеза линейности и принцип “или — или”, лежащий в основе национально-государственной аксиоматики, заменяются гипотезой “не только, но и”: глобализация и регионализация, связь и фрагментация, централизация и децентрализация — вот те движущие силы, которые неотделимы друг

от друга, как две  стороны одной медали.

В-шестых, размышления  о транснациональном гражданском обществе позволяют увидеть социокультурные процессы, накопленные знания, конфликты и идентичности, ориентирующиеся на “модель единого мира”, на транснациональные социальные движения, на глобализацию “снизу”, на новую мировую буржуазию. Аксиоматика, отождествляющая модерн с неполитическим обособленным обществом, здесь бессильна. Мировое общество без мирового государства подразумевает общество, организованное не на политической основе, общество, в котором для не узаконенных демократическим путем организаций появляются новые властные возможности. Это значит, что открывается новое транснациональное пространство для морального и субполитического поведения, что выражается, например, в покупательском бойкоте, а также и в вопросах транскультурной коммуникации и критики. Далее я намерен кратко охарактеризовать основные идеи этих постнациональных и транснациональных общественных образований и соответствующие приемы их исследования; при этом “логика развития” будет противопоставляться динамике глобализации, и таким образом будет набросана сложная картина общественно-политической дискуссии по проблемам глобализации, включающая ее внутренние противоречия. 2. Транснациональные социальные пространства