Глобализация и антиглобалисты

Наконец, в-четвертых, они  могут в произведенных и контролируемых ими дебрях глобального производства самостоятельно определять место для инвестиций, для производства, для уплаты налогов и для жительства и противопоставлять их друг другу. В результате капитаны бизнеса могут жить в самых красивых местах, а налоги платить там, где они самые низкие.

И все это, разумеется, без обращения в парламент или консультации с ним, без решения правительства, без изменения в законодательстве; для этого не нужна даже публичная дискуссия. Это дает право ввести понятие “субполитика”1 — не как (теоретическую) возможность заговора, а как дополнительный шанс для деятельности и узурпации власти за рамками политической системы, шанс, который во все большей мере получают предприятия, действующие на всем пространстве мирового общества. Баланс власти нарушается, договор о распределении полномочий Первого модерна индустриального общества расторгается и — без участия правительств и парламентов, общественности и судов — переписывается в пользу самостоятельного управления экономической деятельностью самого собой. Переход к еще не выторгованной, но, во всяком случае, заново переписывающей правила игры в обществе политике глобализации произошел незаметно, в нормальном режиме, в ходе разворачивающейся своим чередом модернизации.

Национальное государство  есть государство территориальное, его власть зиждется на связи с определенной местностью (контроль над членством, издание действующих законов, защита границ и т. д.). Мировое общество, которое образовалось в процессе глобализации во многих сферах, а не в одной только экономической, ослабляет, ставит под сомнение могущество национального государства, вдоль и поперек пронизывая его территориальные границы множеством разнообразных, не связанных с определенной территорией

 

1. Подробнее о понятии “субполитика”  см.: Beck U. Die Erfmdung des Politischen, Frankfurt/M. 1993, Кар. V, S. 149-171.

 

социальных зависимостей, рыночных отношений, сетью коммуникаций, несхожими нравами и обычаями населения. Это проявляется во всех важнейших сферах, на которых держится национально-государственный авторитет: в налоговой политике, в высших полномочиях полицейского аппарата, во внешней политике, в области военной безопасности. Для примера рассмотрим внимательнее налоговую политику.

Взимание налогов — не просто один из принципов авторитета национального государств, а его главный принцип. Суверенное распоряжение налогами связано с контролем за хозяйственной деятельностью в пределах определенной территории. Но расширение возможностей хозяйствования в рамках мирового общества делает эту предпосылку все более фиктивной. Предприятия могут производить продукцию в одной стране, платить налоги в другой, а требовать государственных субсидий в форме мероприятий по созданию инфраструктуры — в третьей. Обладающие богатством частные лица стали мобильнее, изобретательнее в поисках и использовании лазеек в законодательстве национального государства; те, кто располагает пользующимися спросом знаниями, могут использовать их там, где им будет выгоднее; наконец, бедные могут уехать туда, где, как они думают, в кисельных берегах текут молочные реки. Напротив, попытки национальных государств отгородиться от этих процессов сталкиваются с противоречиями: чтобы выдержать глобальную конкурентную борьбу, отдельным государствам приходится привлекать капитал, людей и знания.

Гладиаторы экономического роста, обхаживаемые политиками, подрывают авторитет государства, когда ратуют за увеличение производства и одновременно уводят у государства налоги. Пикантность ситуации заключается в том, что именно самые богатые становятся виртуальными налогоплательщикоми, и их богатство не в последнюю очередь покоится на виртуозной ориентации в виртуальном мире. Они подрывают (чаще всего) легальными, но нелегитимными способами благосостояние демократического общества, возможностями которого пользуются.

Журнал “Фортуне”, который регулярно  публикует список пятисот крупнейших предприятий мира, добившихся наибольших успехов, с ликованием возвещает, что они “преодолели границы ради завоевания новых рынков и подавления локальной конкуренции. Чем больше стран, тем выше доход. Доходы крупнейших пятисот предприятий выросли на 15%, а их оборотные средства только на 11%” 1.

“Доходы ползут вверх, рабочие места  сокращаются, — пишет "Шпигель", — экономическое чудо особого рода отпугивает нацию. На предприятия проникло новое поколение руководителей концернов — приверженцев культа акции по американскому образцу. Самое фатальное заключается в том, что биржа поощряет этих губителей рабочих мест”².

Предприниматели открыли философский  камень богатства. Новая магическая формула гласит: капитализм без труда плюс капитализм без налогов. Поступления от налогов с корпораций и налогов на доходы предприятий упали с 1989 по 1993 год на 18,6%; их доля в общих налоговых сборах государства уменьшилась почти наполовину. “Социальная система нуждается в перестройке, для нее должна быть создана новая база, — аргументирует Андре Горц. — Но в ходе этой перестройки — не демонтажа — следовало бы спросить себя, по-

 

1. Fortune, New York, 5. 8.1966, цит. по: Frederic F. Clairmont, Endlose Profile, endliche Welt, in Le monde doplomatique, 11.April 1997, S.I; там же приводятся данные транснационального развития.

² Der Spiegel, 12/1997, S. 92—105; там же приводятся данные о многократном росте доходов на фоне драматического сокращения занятости.

 

чему создается впечатление, что она не финансируется. Страны Европейского Союза (ЕС) за последние двадцать лет стали богаче на 50—70%. Рост экономики значительно превышал рост населения. И все же ЕС насчитывает сегодня двадцать миллионов безработных, пятьдесят миллионов бедных и пять миллионов бездомных. Куда же девалось дополнительное богатство? Известно, что в США рост экономики обогатил только десять процентов населения. Эти десять процентов получили девяносто шесть процентов дополнительных доходов. В Европе дела обстояли не столь удручающе, но и не намного лучше.

В Германии доходы предприятий  выросли с 1979 года на девяносто процентов, зарплата — на шесть процентов. Поступления с подоходного налога за последние десять лет удвоились; налоги с корпораций уменьшились наполовину и составляют всего лишь тринадцать процентов общих налоговых сборов. В 1980 году они составляли двадцать пять процентов; в 1960-м— даже тридцать пять. Останься они на уровне двадцати пяти процентов, государство получало бы в последние годы дополнительно 86 миллиардов марок ежегодно.

Подобное же развитие наблюдается и в других государствах. Большинство транснациональных фирм, таких, как “Сименс” или БМВ, больше не платят налоги внутри страны... Если в этой сфере ничего не изменится... то люди вряд ли станут покорно взирать на то, как сокращаются их пенсии, заработная плата, услуги социального характера” 1.

Транснациональные организации  превосходят самих себя рекордными доходами — и массовым сокращением  рабочих мест. В конце хозяйственного года правления одно за другим

 

1. Интервью Андре Горцав “Франкфурте альгемайне цайтунг” от 1. 8. 1997, с. 1.

 

сообщают о фантастических прибылях. А в это время политики, в обязанности которых входит оправдание скандального роста массовой безработицы, настаивают на дальнейшем понижении налогового бремени в чаще всего тщетной надежде, что дополнительное богатство богачей даст хотя бы немного новых рабочих мест.

Как следствие этого  накапливаются конфликты — в  том числе и в хозяйственной сфере, а именно между виртуальными и реальными налогоплательщиками. В то время как транснациональные корпорации в состоянии уклоняться от налогообложения в рамках национального государства, малым и средним предприятиям, создающим большую часть рабочих мест, приходится истекать кровью под прессом перестроившейся налоговой бюрократии. Словно в насмешку, история распорядилась таким образом, что именно те, кто оказывается в проигрыше от глобализации, в дальнейшем должны будут оплачивать всё, социальное государство и функционирующую демократию, в то время как оказавшиеся в выигрыше получают сказочные прибыли и уклоняются от ответственности за грядущие судьбы демократии.

Но и противоречия “капитализма без труда” дают о  себе знать. Менеджеры мультинациональных концернов переводят свои правления в Южную Индию, а своих детей посылают учиться в лучшие европейские университеты, финансируемые национальными государствами. Им и в голову не приходит перебраться жить туда, где они создают рабочие места и платят низкие налоги. Сами они, как чем-то само собой разумеющимся, пользуются дорогостоящими основными политическими, социальными и гражданскими правами, общественное финансирование которых ими же и торпедируется. Они ходят в театры. Наслаждаются природой и ландшафтами, уход за которыми требует больших денег. Околачиваются в еще относительно свободных от насилия и криминала метрополиях Европы. Но своей ориентированной на прибыль политикой они вносят существенный вклад в разрушение этих европейских форм жизни. Позволительно спросить, где будут жить они или их дети, когда государства и демократия в Европе лишатся финансирования?

Что хорошо для “Дойче банк”, давно уже нехорошо для  Германии. Транснациональные корпорации выходят из национально-государственных рамок и де-факто расторгают договор о лояльности с институтами национального государства. По этой причине падает внутренний уровень социальной интеграции соответствующих стран, и падает тем ниже, чем больше он обосновывался чисто экономическими факторами. В этот коварный водоворот попадают прежде всего благоденствующие социальные государства: им приходится выплачивать кодифицированные пособия постоянно растущему числу безработных (их около пяти миллионов в одной только Германии), причем число это увеличивается по мере утраты государствами контроля над налогами, ибо у транснациональных предприятий в их игре за право размещать производство по своему усмотрению на руках оказались одни только козыри. Эти предприятия дотируются многократно: во-первых, оптимизируя мероприятия по созданию инфраструктуры, во-вторых, собирая дотации, в-третьих, уменьшая до минимума налоги и, в-четвертых, экстернализируя расходы по содержанию безработных.

Водоворот, тянущий вниз социальное государство, проявляет себя не только убывающими ресурсами при скачкообразно растущих расходах, но и отсутствием средств для его умиротворения, в то время как пропасть между бедными и богатыми становится все шире. Поскольку национально-государственные рамки утрачивают свою обязательность, те, кто выигрывает от глобализации, и те, кто от нее проигрывает, оказываются, так сказать, сидящими за разными столами. Новые богатые больше не нуждаются в новых бедных. Добиться какого-то равновесия между ними трудно хотя бы уже потому, что отсутствуют рамки общности, в которых можно было бы локализовать и урегулировать этот выходящий за границы национального государства конфликт1.

Не составляет труда  представить себе, как логика конфликта капиталистической игры с нулевой суммой² заявляет о себе все острее, в то время как средства умиротворения сокращаются и оказываются недостаточными для того, чтобы при форсированном экономическом подъеме возникали условия для роста общественного пирога.

Так проявила свою ненадежность модель Первого, национально-государственного модерна, задуманного и осуществленного на принципе единства культурной идентичности (“народ”), пространства и государства; при этом пока не просматривается идея нового единства человечества, планеты Земля и мирового государства или хотя бы желания такого единства.

 

1. См. об этом с. 102 и след. наст. изд.

² В теории игр эта игра, в которой выигрыш одного участника в точности равен проигрышу другого. — Прим. ред.

 

II

Национальное государство между  мировой экономикой и индивидуализацией утрачивает свой суверенитет: что делать?

 

Вывод витает в воздухе: проект модерна, по всей видимости, провалился.

Первыми свидетельство о смерти притязаниям науки на разум и  рационализм с радостным энтузиазмом выдали философы постмодернизма. То, что выдает себя за универсализм западного Просвещения и прав человека, есть не что иное, как голос “мертвых, старых, белых мужчин”, которые подавляют права этнических, религиозных и сексуальных меньшинств, возводя в абсолют свой партийный “метарассказ”¹.

Столетняя тенденция к индивидуализации, утверждают далее постмодернисты, привела к ослаблению социальных связей, к утрате обществом коллективного самосознания и, следовательно, способности к политическому действию. Поиски политических ответов на судьбоносные вопросы о будущем лишились субъекта и локализации в пространстве.

Экономическая глобализация лишь завершает  в этой мрачной перспективе то, что постмодернизм готовил в интеллектуальной сфере, а индивидуализация в политической — распад модерна. Диагноз звучит так: капитализм не нуждается в труде и плодит безработицу. В результате распадается исторический союз между рыночной экономикой, социальным

 

1 Немецкому термину Metaerahlung соответствует французский metarecit. Прим. ред.

 

государством и демократией, который до сих пор сплачивал и узаконивал национально-государственный проект модерна. С этой точки зрения неолибералы являются ликвидаторами западной цивилизации — даже если они выдают себя за ее реформаторов. Их модернизация, если иметь в виду социальное государство, демократию и общество, ведет к смерти.

Но упадок начинается в голове. Фатализм — болезнь, в том числе  и болезнь языка. Прежде чем бросаться с Эйфелевой башни, не мешало бы сходить к логопеду. “Понятия стали пустыми, они больше не захватывают, не проясняют, не вдохновляют. Серая пелена, нависшая над миром... возможно, объясняется и тем, что слова заплесневели”¹. То, что представляется распадом, могло бы, если бы удалось преодолеть ортодоксальность взглядов, приведших к краху Первый модерн, стать началом превращения во Второй модерн².

 

1. BeckU. Vater der Freiheit, in: ders., (Hg.), Kinder der Freiheit, Frankfurt/M. 1977, S.377 f.

² Pater semper insertus. По поводу “Второго модерна” в прессе задним числом разгорелся спор об авторстве. Но отсутствие начитанности и неумение правильно цитировать - еще не основание для подозрений в неоригинальности. “На пути к Второму модерну” — так формулируется название издаваемой мной.серии. “На пути к другому модерну” — так звучит подзаголовок моей книги “Общество риска”, вышедшей в 1986 году в издательстве Suhrkamp. Там тоже делается различие между “простой” и “рефлексивной модернизацией”, “первым” и “вторым модер-. ном” — как и во всех книгах, появившихся после этого. Книга “Изобретение политического” (вышла в 1993 году в издательстве Suhrkamp) должна была называться сначала “По ту сторону правой и левой ориентации”, а потом “Второй модерн”; по разным причинам от этих названий пришлось отказаться. Впрочем, значение, которое придается тому или иному понятию, играет, наверно, не такую уж важную роль. Между понятиями “второй модерн” и “другой модерн” существует близость и в содержательном отношении. Темы книжной серии — индивидуализация, экологический кризис, общество без работы, даже глобализация - были центральными темами уже в “Обществе риска”. Догадываюсь, каким будет очередной упрек: “Так, значит, ничего нового!..” Если и есть понятийное родство, то со словосочетанием “незавершенный модерн”, предложенным Юргеном Хабермасом. См.: Habermas J. JenseUs des Nationalstaats?\w. Beck U. (Hg.), Politik der Globalisierung, Frankfurt/M. 1997.