Глобализация и антиглобалисты

 

В книге “Дети свободы” я попытался показать, что с  так называемым “распадом ценностей”, по-видимому, приходит конец коллективной ортодоксии политической деятельности, а не политической деятельности как таковой. Социально-моральная среда блекнет, но параллельно с этим вырабатываются основы жизненного мира для всемирного республикан-ства, в центре которого свобода отдельного человека.

Разумеется, выступать  против мощного мирового рынка нелегко. Это можно делать только при условии, что будет разрушено сложившееся в головах людей представление о всемогуществе этого рынка, которое подавляет способность к действию. Против этого мегапризрака, что бродит по Европе, мне хочется в своей книге пустить в ход камнемет различения — различения между глобализмом, с одной стороны, и глобальностью и глобализацией, с другой. Это различение имеет целью разрушить территориальную ортодоксию политического и общественного, сложившуюся в проекте Первого модерна, привязанном к национальному государству, и получившую статус категориально-институционального абсолюта.

Глобализмом я называю понимание того, что мировой рынок вытесняет или подменяет политическую деятельность, для меня это идеология господства мирового рынка, идеология неолиберализма. Она действует по монокаузальному, чисто экономическому принципу, сводит многомерность глобализации только к одному, хозяйственному измерению, которое мыслится к тому же линеарно, и обсуждает другие аспекты глобализации — экологический, культурный, политический, общественно-цивилизационный, — если вообще дело доходит до обсуждения, только ставя их в подчинение главенствующему измерению мирового рынка. Само собой разумеется, при этом не следует отрицать или преуменьшать центральную роль глобализации, в том числе в выборе и восприятии акторов хозяйственной деятельности. Идеологическое ядро глобализма заключается, скорее, в том, что здесь ликвидируется основополагающее различение Первого модерна, а именно различение между политикой и экономикой. Главная задача политики — определять правовые, социальные и экологические рамочные условия, в которых хозяйственная деятельность вообще становится общественно возможной и узаконенной, выпадает из поля зрения или утаивается. Глобализм позволяет управлять таким сложным образованием, как Германия, — т. е. государством, обществом, культурой, внешней политикой — как простым предприятием. В этом смысле можно говорить об империализме экономической составляющей, благодаря чему предприятия требуют для себя таких рамочных условий, в которых они могут добиваться своих целей с оптимальным успехом.

Странность здесь в  том, что таким образом понимаемый глобализм подчиняет своему влиянию  и своих оппонентов. Существует не только утверждающий, но и отрицающий глобализм, который, будучи уверенным в неотвратимом господстве мирового рынка, спасается в различных формах протекционизма:

черные протекционисты оплакивают распад ценностей и ослабление национального начала, но, противореча самим себе, занимаются неолиберальным разрушением национального государства;

зеленые протекционисты видят в национальном государстве отмирающий политический биотоп, защищающий экологические стандарты от вторжения мирового рынка и поэтому, в свою очередь, нуждающийся в защите;

красные протекционисты уже на всякий случай стряхивают со своих одежд пыль классовой борьбы; глобализация для них — всего лишь подтверждение их “правоты”. Они радостно отмечают праздник возрождения марксизма. Но это утопическая, слепая правота.

От этих ловушек глобализма следует отличать то, что я —  следуя за англосаксонской дискуссией — называю глобальностью и глобализацией.

Под глобальностью понимается то, что мы давно уже живем в мировом обществе, в том смысле, что представление о замкнутых пространствах превратилось в фикцию. Ни одна страна или группа стран не может отгородиться друг от друга. Различные формы экономического, культурного, политического взаимодействия сталкиваются друг с другом, поэтому само собой разумеющиеся вещи, в том числе и самоочевидности западной модели, приходится оправдывать заново. “Мировое общество” имеет в виду общность социальных отношений, которые не могут интегрироваться в национально-государственную политику или определяться ею. При этом ключевую роль играет (инсценированная национальными средствами массовой информации) самоидентификация, в результате чего под мировым обществом (в узком смысле) — тут я предлагаю операционный (и политически релевантный) критерий — понимается воспринимаемое, рефлексивное мировое общество. Вопрос о том, в какой мере оно существует на самом деле (по теореме Томаса, согласно которой то, что люди считают реальным, и становится реальностью), эмпирически оборачивается другим вопросом: как и в какой мере люди и культуры мира воспринимают себя во взаимном переплетении своих различий и в какой мере это самовосприятие в рамках мирового общества становится существенным фактором поведения'.

“Мир” в словосочетании “мировое общество” означает, следовательно, различия, многообразие, а “общество” — не-ин-

 

1. См. об этом на  с. 73 и след., 89 и след., 124-139, 156-163 наст. изд.

 

тегрированность, поэтому (вместе с М. Олброу) мировое общество можно понимать как многообразие без единства. А это предполагает — как будет показано в настоящей книге - очень разные по своей сути вещи: транснациональные формы производства и конкуренцию на рынке труда, глобальную отчетность в средствах информации и транснациональный покупательский бойкот, транснациональные формы жизни, воспринимаемые как “глобальные” кризисы и войны, использование атома в военных и мирных целях, разрушение природы и т. д.

Напротив, глобализация имеет в виду процессы, в которых национальные государства и их суверенитет вплетаются в паутину транснациональных акторов и подчиняются их властным возможностям, их ориентации и идентичности.

Существенным признаком  различения между Первым и Вторым модерном является невозможность устранить уже возникшую глобальность. Это означает, что рядом друг с другом существуют различные собственные логики экологической, культурной, экономической, политической и общественно-гражданской глобализации, несводимые друг к другу и не копирующие друг друга, а поддающиеся расшифровке и пониманию только с учетом их взаимозависимостей. Легко предположить, что именно благодаря этому открывается возможность и простор для политического действия. Почему? Потому что только так можно выйти из подчинения деполитизированному глобализму, только при появляющемся в перспективе условии многомерной глобальности лопается и разлетается на куски принудительная идеология глобализма. Что же не позволяет устранить глобальность? Восемь причин, сразу обозначу их в кратких тезисах:

1. Расширение географии  и нарастающая плотность контактов в сфере международной торговли, глобальное

переплетение финансовых рынков, увеличивающаяся мощь транснациональных концернов.

2. Продолжающаяся информационная  и коммуникационно-технологическая революция.

3. Повсеместно выдвигаемые требования соблюдения прав человека, т. е. принцип демократии (на словах).

4. Изобразительные потоки  охватившей весь мир индустрии культуры.

5. Постинтернациональная,  полицентрическая мировая политика  — наряду с правительствами существуют транснациональные акторы, могущество и количество которых постоянно растут (концерны, неправительственные организации, Организация Объединенных Наций).

6. Вопросы глобальной  нищеты.

7. Проблемы глобального  разрушения окружающей среды.

8. Проблемы транскультурных  конфликтов на местах.

В этих условиях новое  значение приобретает социология —  как исследование того, что значит человеческая жизнь в западне, в которую превратился мир. Глобальность отражает то обстоятельство, что отныне все, что происходит на нашей планете, несводимо к локально ограниченному событию, что все изобретения, победы и катастрофы касаются всего мира и что мы должны нашу жизнь и наши действия, наши организации и институции подвергнуть реориентации и реорганизации в соответствии с осью “локальное — глобальное”. Глобальность, понимаемая таким образом, означает новое положение Второго модерна. Это понятие одновременно сводит воедино важнейшие причины, по которым стандартные ответы Первого модерна становятся противоречивыми и непригодными для Второго модерна, поэтому политика Второго модерна должна быть заново определена и обоснована. В отличие от понятия глобальности глобализация есть, выражаясь старомодным языком, диалектический процесс, который создает транснациональные социальные связи и пространства, обесценивает локальные культуры и способствует возникновению третьих культур. “Немножко того, немножко этого — вот путь, каким приходит в мир новое” (Салман Рушди). В этой сложной системе отношений можно по-новому ставить вопросы о масштабах и границах глобализации, имея в виду прежде всего три параметра:

во-первых, расширение в пространстве;

во-вторых, стабильность во времени;

и, в-третьих, плотность транснациональных сетей связи, отношений и телевизионных потоков.

В этом понятийном контексте  можно поставить и следующий вопрос: в чем заключается историческая особенность нынешней глобализации и ее парадоксов в определенных местах (например, в сравнении с развивающейся уже со времен колониализма “мировой капиталистической системой”, о которой говорит Иммануэль Уоллерстайн)?'

Особенность процесса глобализации заключается сегодня (и, возможно, будет заключаться в будущем) в устанавливаемых эмпирическим путем расширении, плотности и стабильности взаимодействующих регионально-глобальных сетей связи и их массмедиалъной самоидентификации, а также социальных пространств и их телевизионных потоков на культурном, политическом, хозяйственном, военном и экономическом уровнях². Мировое сообщество — не меганациональное сообщество, вбирающее в себя и ликвидирующее все национальные об-

 

1. Об И. Уоллерстайне  см. с. 62—66 наст. изд.

² Это подчеркивает группа ученых под руководством Хелда Д. Die Globalisierung der Wirtschaft, in: Beck U. (Hg.), Politik der Globalisierung, a. a. 0.

 

щества, а отмеченный многообразием и не поддающийся  интеграции мировой горизонт, который открывается тогда, когда он создается и сохраняется в коммуникации и действии.

Люди, скептически относящиеся к глобализации, спросят: что тут нового? И ответят: ничего действительно важного. Но они не правы ни в историческом, ни в эмпирическом, ни в теоретическом отношении. Новы не только повседневная жизнь и действия, перешагнувшие национально-государственные границы и покрывшие государства плотной сетью взаимных зависимостей и обязанностей; нова и “непривязанность к определенному месту” общности, труда и капитала; новы также осознаваемые угрозы экологии и связанные с этим арены действия; ново не поддающееся разграничению восприятие транскультурных “других” в собственной жизни со всеми противоречащими друг другу достоверными фактами; нов уровень циркуляции “глобальной индустрии культуры” (Скотт Лэш/Джон Урри); новы и увеличившееся количество европейских государств, и могущество транснациональных акторов, институций и договоров; наконец, нов размах экономической концентрации, который, правда, притормаживается новой, не признающей государственных границ конкуренцией.

Под глобализацией, таким образом, подразумевается и отсутствие всемирного государства. Точнее: наличие мирового общества без всемирного государства и без всемирного правительства. Речь идет о расширении глобально дезорганизованного капитализма. Ибо не существует насаждающей гегемонию власти и интернационального режима — ни в экономическом, ни в политическом смысле.

В горизонте этого  различения наше сочинение делится  в дальнейшем на три части. Во второй части, названной “Что имеет в  виду глобализация?”, кратко описываются и сопоставляются многозначность, амбивалентность и парадоксы глобальности и глобализации в общественном, экономическом, политическом, экологическом и культурном плане.

Как будет показано в  третьей части, озаглавленной “Заблуждения глобализма”, игровое пространство, примат политического аспекта могут быть снова завоеваны только в процессе решительной критики глобализма.

В четвертой части  — “Ответы на вызов глобализации”  — для мозгового штурма публичного в качестве противоядия от наступившего паралича политики намечаются десять отправных точек, которые помогут ответить на политические вызовы глобальной эпохи.

Заключение представляет собой опыт предсказания в духе Кассандры: что произойдет, если ничего не произойдет, — бразилизация Европы.

 

Шок глобализации: запоздалая дискуссия

Дискуссия о глобализации достигла нашей страны и потрясла ее с опозданием. В Великобритании, к примеру, о “g-word”, слове, начинающемся на “г”, вот уже более десяти лет ведут оживленные и плодотворные споры все политические партии с участием ученых- экономистов, социологов, политологов и историков. Тем неожиданнее оказался шок глобализации в Германии.

Одна из причин этого  шока состоит в том, что, по преобладающему у нас мнению, глобализация односторонне связывается в первую очередь с уменьшением рабочих мест для местного населения и их перемещением в страны с низкой оплатой труда — и это в то время, когда общество, несмотря на непрекращающийся экономический рост и стремительно повышающиеся прибыли транснациональных концернов, терзает массовая безработица, напоминающая безработицу в Веймарской республике.

Наряду с этим можно  назвать еще четыре причины политического шока, вызванного глобализацией и охватившего Центральную Европу, Францию, Австрию, Швейцарию, Италию и особенно Германию.

Во-первых, страны и общества с первичным экономическим самосознанием — “национализм немецкой марки”, “экспортирующая нация” — чувствуют себя особенно ущемленными и подвергаемыми опасности со стороны надвигающейся якобы извне глобализации — этим детищем мирового рынка.

Во-вторых, социальные государства, такие, как Франция и Германия, относятся, в отличие от США и  Великобритании, к странам, проигрывающим  от процесса глобализации. Они попали в затруднительное положение из-за социальной политики в эпоху экономического глобализма: развитие экономики уходит из-под национально-государственного контроля, в то время как социальные последствия этого процесса — безработица, миграция, нищета — накапливаются в системе национального социального государства.